Поль Сидиропуло - Костры на башнях Страница 5

За боевую доблесть Реввоенсовет Азербайджанской Республики наградил 11-ю армию Почетным революционный Красным знаменем и орденом Красного Знамени. В постановлении отмечалось:

«Каждая дивизия 11-й армии предоставляет собой сознательную и хорошо дисциплинированную боевую единицу».

Боевая биография Ивана Владимировича Тюленева тесно была связана с Кавказом. Да и его, Тимофеева, тоже.

Размышляя о многочисленных схватках с противником, Иван Владимирович доверительно признавался Тимофееву, выделяя основную мысль: «Массу самых неожиданных, небывалых задач ставит перед бойцами и командирами горная война…» Многие красноармейцы, как Тюленев и Тимофеев, родились и выросли в равнинных местах и в горах оказались впервые, в силу обстоятельств. Нужна была особая сноровка, чтобы совершить простой переход по крутым тропам, а им часто приходилось воевать в невероятно сложных условиях.

Не забыть Василию Сергеевичу один бой под облаками.

Бойцам 11-й армии было приказано освободить от иноземных захватчиков и меньшевистских войск Батум. Наиболее трудным рубежом на пути был Сурамский перевал, который укреплялся противником с особой силой. Чтобы сломить сопротивление, в обход, с северо-востока, были направлены некоторые оперативные подразделения.

В этой операции участвовала бригада Василия Сергеевича Тимофеева. Бойцам в короткое время предстояло овладеть четырехкилометровым железнодорожным тоннелем, который, судя по сообщениям местных горцев, меньшевики намеревались на случай отступления взорвать.

Стоял холодный февраль двадцать первого года. Дул порывистый ветер, взвихривался над скалистыми гривами снег и белым густым шлейфом кружился перед глазами, мешая идти, сбивая бойцов с пути. Повозки, орудия с запряженными в них лошадьми с трудом продвигались по крутому подъему.

Перед тем как начать штурм заоблачных высот, в высокогорном селе Лариса сделали привал. Уже знакомые бойцам горцы вышли им навстречу с хлебом и солью. Первым пожать руку командиру и комиссару подошел старик с белой папахой на голове.

Тариэл Хачури, заметно вытянувшийся и окрепший за два года, что прошли после нападения на их село германцев, напросился повести бойцов кратчайшим путем.

— Возьмем его с собой? — спросил командира Соколов.

— Наш следопыт уже проявил себя однажды, — согласился Тимофеев, вспомнив прошлое.

Вскоре бойцы были в пути; продвигались по глубокому, местами до полуметра, снегу. Не поспевала за пехотой артиллерия, и приходилось подчас оставлять орудия, которые невозможно было втащить на обледенелые склоны. В снежных сугробах застревали кони, тяжелый груз брали на свои плечи бойцы.

Вновь привелось побывать в знакомых, хоженных Василием и Алексеем вместе с бойцами-однополчанами живописных горных местах.

— Ну что, Ващенко, повторим переход Суворова? — шутили бойцы, как только выпадала короткая передышка.

— Так, видать, загорелось. И свершилось вот, — откликнулся Ващенко, морщась, как от яркого солнца, в добродушной улыбке.

— Во всем бы так.

— Теперь определенно будет так, как того захотим. Конец-то близок. Там, на Черном море, добьем интервентов.

— Понятно — отступать им будет некуда.

— Твоими бы устами да мед пить.

Несмотря на трудности, люди находили силы и для шуток.

А затем снова — в путь. На обледенелых камнях скользили даже хорошо подкованные кони. Им пытались подсобить бойцы.

— Ну, родимые! — скользя по глянцевому слою льда, кричали красноармейцы.

И удавалось все-таки осилить непреодолимое, казалось бы, препятствие.

К вечеру шестого марта бригаде Тимофеева удалось наконец выйти к железнодорожному тоннелю и захватить вход. Значительно дольше продолжались бои в районе выхода, на станции Ципа, пока не пришли на помощь бойцы других подразделений.

Комбриг Тимофеев после этих боев был представлен к награде, уже второму ордену Красного Знамени. Вот что писалось в представлении:

«Своей неустанной работой и сознательным отношением к делу Тимофеев В. С. совместными усилиями с комиссаром части тов. Соколовым А. В. воспитал в бойцах мужество и стойкость, преданность делу партии и нетерпимость к врагу. Во время ранения комдива Тимофеев взял командование дивизией на себя. Своей находчивостью, хладнокровием и умелым маневром Василий Сергеевич разбил в тяжелейших условиях противника под Сурамом, не дал ему возможности взорвать тоннель…»

Орденом Красного Знамени был награжден и военный комиссар Алексей Викторович Соколов.

Весной двадцать первого года наступил долгожданный конец затянувшейся войне.

Настало время друзьям прощаться. Василий и Алексей обнялись: Тимофеев поехал в военную академию РККА, а Соколов вернулся к мирному труду. Уже в 1938 году, получив назначение командующим войсками Закавказского военного округа, Тюленев взял к себе и Тимофеева. «Принимай дивизию», — сказал он ему.

С тех пор снова бок о бок служили. Вместе и с первых дней войны…

— До Минеральных Вод, — снова заговорил Василий Сергеевич, — доставим тебя на самолете. А там — рукой подать тебе до дома.

— Дома?

— Ты все еще думаешь, что я шучу?

Теперь Виктор понял, что Тимофеев не шутит.

— Дня три-четыре пробудешь дома, — продолжал он. — А затем — в горы. Примешь батальон ополченцев, получишь горное снаряжение…

— Ах, вот оно что! — сообразил Виктор. — Значит, фашисты надеются покорить Кавказ? Думают пройти к нашим вершинам?

— И понадобились профессиональные альпинисты, — слегка кивнул Тимофеев.

Потянулись окрестные дома Москвы, гремели на поворотах трамваи, лениво струился дым из заводских труб. Виктору показалось, что нет войны, а ужасы боев под Москвой, в которых и он принимал участие, вспомнились, как далекие кошмарные сны.

Он отвернулся к окну, представил, как удивятся и обрадуются его неожиданному появлению мать и жена. Мать умела себя сдерживать, но Надя… Тяжелый осадок остался у него в душе от прощальной ночи, долго стояли перед ним печальные глаза жены. Тогда, в постели, она расплакалась и вскрикнула:

— Все! Я никогда не увижу тебя больше! — И крепко обвила его шею руками, словно пытаясь удержать мужа.

В какой-то момент он не совладал с собой, отстранился от нее, рассерженный, и грубовато отчитал ее:

— Что это ты меня раньше времени хоронишь?

— Боже! — Надя будто только теперь осознала смысл оброненных слов. — Прости. Пойми и не ругай, пожалуйста, — продолжала она с виноватым видом. — Стала бы я говорить такое? Это выше моих сил, понимаешь? Мне кажется, я никогда не увижу тебя. Ты уедешь — и всему наступит конец.

Она вытерла слезы и замолчала, взяла себя в руки: очевидно, выговорилась, поплакала — и полегчало, как это бывает. И заговорила далее поспокойнее, рассудительнее:

— Прошу тебя, не обращай на мои слова внимания. Поцелуй меня. Такое говорю тебе на дорогу. Любимый. Такая уж я… одни эмоции. Не сердись. И не придавай моим истерикам значения. А все, милый, потому… Счастье переполняло мое сердце. Сама себе боялась порой признаться. Да что это со мной происходит, боже?! Все больше и больше тебя люблю. Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет…

Он обхватил ее крепкими руками, прижал к себе; горели влажные, окропленные слезами Надины щеки, а ее обнаженная спина, несмотря на теплую летнюю ночь, показалась холодной. Да и знобить ее стало.

— Ну-ну, что ты, родная?! — Виктор обнял ее покрепче, словно пытался обогреть, горячими ладонями.

…Надю Виктор полюбил сразу. Сразу, как только увидел ее в клубе горняков на танцах, сказал себе: вот она — девушка моей мечты! На сердце Виктора стало тревожно и радостно. Тревожно оттого, что не знал — понравится ли девушке, а радостно оттого, что встретил наконец ту единственную, на которой охотно, не раздумывая, женился бы.

Он пригласил ее на танец. Оркестр комбината играл танго. После двух-трех плавных па на танцплощадке, заполненной парами, Виктор заговорил:

— И откуда прибыла в наш горняцкий городок такая красавица?

Ему едва удалось скрыть волнение.

— Издалека! — в тон, восторженный и игривый, ответила девушка, и щеки ее запылали то ли от неловкого его комплимента, то ли от того, что ей передалось волнение парня. — Впрочем, отсюда — рукой подать. Из Минеральных Вод.

— А в наших горах как оказались? В гостях? У кого? — возбужденно атаковал Виктор.

— Грамоте решила поучить ваших ребят. Окончила во Владикавказе[1] педагогический институт и сюда попросилась.

— Какая же вы умница! Чувствовали, должно быть, вас здесь очень ждут, — пытался он понравиться девушке.

— Что, так требуются учителя? — спросила она с подозрением, будто почувствовала в его словах подвох.