Иван Золотарь - Записки десантника Страница 5

— Ну как устроились? Что собираетесь делать сегодня? — спросил комбриг.

— Да вот хотелось бы прежде всего ознакомиться с обстановкой…

— Добро. Володя, — обратился Лопатин к Рудаку, — введи товарища в курс..

Поговорив с полчаса, комбриг и его спутники ушли, а мы с Рудаковым направились в отряды.

Весь день провели мы на ногах, перебираясь с одного островка на другой. По пути Володя рассказывал мне о боевом прошлом бригады. В числе рассказанных им эпизодов был один весьма поучительный, и я его приведу полностью.

Случай на реке Гайне

— Было это летом 1942 года, — начал Володя. — К нам только что примкнул тогда отряд Большакова. Подхожу я однажды к группе партизан и вижу: стоит в центре паренек, размахивает маузером и что-то объясняет. «Чем вы тут заняты?» — спрашиваю. «Да вот, — показывает мне на маузер подрывник Самойлов, — решили испытать трофейный пистолет в стрельбе по мишени. Результаты неважные. В чем дело? Подходит вот этот жучок…». Тут парень с маузером на него: «Я, — говорит, — тебе не жучок, а Борис Качан. Запомни». — «Ну, ну, — урезониваю я, — Качан так Качан, а только чего ж ты такой колючий?» — «Какой есть», — отвечает. «Ну так в чем же все-таки у вас дело?» — допытываюсь. «А в том, — продолжает Самойлов, — что этот самый Качан смотрел, смотрел на нас, да и говорит: «Свет ты мой, ну и стрелки! Дайте-ка мне». Ну дали. Так он — видите вон тот телеграфный столб — все чашечки с него без промаха посшибал». И точно. Посмотрел я на тот столб — одни железные шпеньки торчат.

Дальше — больше, полюбился нам этот паренек. Смелый, напористый и, видно, горит желанием драться с фашистами. Включили мы его в подрывную группу Самойлова и хотели уже было послать на задание, как вдруг возвращается с дальней разведки один наш партизан по фамилии Плетнев и вечером мне докладывает: «Борис Качан — фашистский агент. В плену я работал на Борисовском авторемонтном заводе с его дружком Ржеуцким. Его забирали при мне в гестапо, да что-то очень уж скоро освободили. Мы все были уверены, что он завербован и шпионит за нами. Его друг Николай Капшай — он этим сам хвастал — добровольно ходил в гестапо. Определенно, вся эта троица продалась фашистам и Качан пришел к нам в отряд по заданию гестапо».

— И вы поверили?! — не выдержал я.

— Так ведь надо принять в расчет, что Плетнев к тому времени завоевал у нас репутацию человека правдивого, преданного нашему делу. А Борис — паренек новый, кто его знает, с чем он на самом деле пришел в отряд.

Вызвали мы его в штаб. «Есть, — спрашиваем, — у тебя друзья Николай и Артур?» — «Есть», — отвечает. «Ходил Николай в гестапо?» — «Ходил». — «Расскажи, как было дело».

По его словам, Капшай действительно был на допросе, но ему якобы удалось перехитрить гестаповского следователя и благополучно выпутаться из беды. Что же касается Артура, то он в самом деле арестовывался гестапо, но не один, а вместе с семнадцатью военнопленными, работавшими с ним на заводе. Как утверждал Борис, накануне ареста Артур открыл кран цистерны с бензином, и за ночь из нее вытекло несколько тонн горючего. На допросе в гестапо Артур и все военнопленные показали, что никакого отношения к диверсии не имеют, а виновен, дескать, часовой, часто воровавший бензин для обмена на водку. Допрошенный гестапо часовой сознался в систематическом хищении бензина, и Артур вместе со всеми военнопленными был освобожден.

Все это показалось нам подозрительным. Получалось, будто в гестапо круглые дураки сидят. «Что-то ты сказки нам, парень, рассказываешь», — говорю я Борису. А он стоит на своем: «Не верите, спросите Васю Аникушина — он же был прикреплен к нашей молодежной группе от подпольной партийной организации и обо всем этом знает».

Но Аникушин в тот момент был в разведке, и до его возвращения мы решили: Бориса обезоружить и держать под охраной. И вдруг на следующий день рано утром по нас с трех сторон застрочили немецкие пулеметы. Что, думаем, за номер? Не иначе, кто-то выдал гитлеровцам место расположения нашего отряда. Неужели Борис? Но времени на разбор этого дела не было. Чтобы выяснить численность наступающих карателей, Лопатин послал в разведку старшего лейтенанта москвича Васильева и с ним Плетнева. Не прошло и десяти минут, как, видим, бежит Плетнев. Один. «Васильев убит!» — кричит.

Тут как раз Лопатин поднял партизан в атаку. Как только отбросили мы немцев, комиссар и говорит: «Надо разыскать труп Васильева». Берет с собой Плетнева и идет с ним в лес. Вскоре, смотрим, возвращается комиссар, а за ним Виктор Самойлов волочит упирающегося Плетнева.

— Постой, откуда же взялся Самойлов? — перебил я Рудака.

— А он, оказывается, раньше их разыскал труп Васильева; осмотрел его и хотел было уже уходить, как услышал шаги. Притаился в кустах и видит: проходит мимо него комиссар, а за ним Плетнев. Поравнявшись с невидимым за кустом Самойловым, Плетнев вдруг выхватывает из колодки маузер и целится в затылок комиссара. В этот момент Самойлов и бросился на Плетнева. Детина он здоровенный, одним ударом сшиб гада с ног.

— Как же вы-то не раскусили, что у вас в отряде за человек? — удивился я.

Рудак задумчиво потер пальцем переносицу.

— Ведь вот не раскусили! Опытный был провокатор. Настоящая его фамилия, как выяснилось, не Плетнев, а Дзюбенко. На допросе он сознался, что окончил смоленскую школу разведчиков, побывал с заданием за линией фронта, а когда вернулся, был направлен в Борисов, в распоряжение Нивеллингера, и уже тот направил его к нам.

— Как же ему удалось проникнуть в отряд?

— Прием несложный: гестапо выявило группу военнопленных, готовящихся к побегу в лес к партизанам, к ней Нивеллингер и подвел своего агента, под видом военнопленного.

— И какую задачу он перед ним поставил — вы это выяснили?

— А как же, все из него вытрясли: помочь эсэсовцам окружить отряд, во время боя перестрелять командиров, а на случай провала предварительно оговорить Качана, который им, оказывается, порядком таки насолил в Борисове.

— А это вы откуда узнали?

— От Аникушина. Он, вернувшись из разведки, многое нам рассказал относительно Бориса, Николая и Артура. «Эти, — говорит, — отважные хлопцы шли на такие рискованные дела, что нам, более опытным подпольщикам, нередко приходилось их сдерживать». Кроме того, у него сохранились тетради Николая с записями боевых дел группы Качана. Аникушин передал тогда эти тетради мне; так они с тех пор у меня и остались. Очень интересные записки. Если хотите, я дам их вам почитать.

— Обязательно почитаю. Эти ребята еще вчера меня заинтересовали. Три русских богатыря!

— Скорее уж три мушкетера, — улыбнулся Рудак.

Поздно вечером возвратились мы к себе в землянку. Пока Рудак ходил за ужином, я попытался подытожить собранные сведения о положении дел в разведке.

Дядя Коля имел в лице Володи Рудака толкового помощника. Бригада располагала неплохими кадрами разведчиков, отлично знающих местные условия и имеющих надежные связи с советскими патриотами во всех окрестных населенных пунктах, а также в Борисове и Минске. В Борисов чаще всего посылались Качан, Капшай и Ржеуцкий. В Минск ходила пока только Галина Финская.

Сейчас она была там, и о ней, со слов Рудака, я знал только то, что она белоруска, окончила сельскохозяйственный техникум, до войны работала в Минском горсовете. В бригаде Дяди Коли Финская с конца 1942 года. Сейчас, находясь под Минском, она готовила взрыв общежития, в котором жили офицеры штаба военно-воздушных сил центральной группировки гитлеровских войск. Ей было также дано задание захватить кого-нибудь из офицеров и доставить в бригаду.

После ужина я вспомнил о записках Капшая и попросил Рудака разыскать их. Тот порылся в своем вещевом мешке и подал свернутую в трубочку, изрядно потертую связку обыкновенных школьных тетрадей в зеленой обложке. На первой из них красивым почерком было выведено: «Журнал боевых действий борисовской молодежной группы. 1941 год».

Я открыл первую страницу.

Глава четвертая. Тетради Николая Капшая

«1 августа 1941 года. Мы построили дот. Вырыли землянку в густых зарослях березняка около Лысой горы, недалеко от села Большое Стахово. Там будет наш штаб. Командиром избрали Бориса Качана, а мне, как его заместителю, поручили штабные дела. Что должен делать штабист, я еще не знаю. Решил вести журнал боевых действий».

Далее, день за днем, шли записи — иногда очень короткие, вроде вот этой: «Володя Ковалев добыл у своего дяди радиоприемник…». Иногда пространные, по пять — шесть страниц. Слог немножко книжный.

Не все в этих записях значительно и интересно. Некоторые важные факты скомканы, а менее важные или вовсе не имеющие значения описаны подробно. Поэтому я не буду цитировать первую тетрадь, а изложу ее содержание по-своему.