Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 5

Потом наступили самые мрачные дни, вернее, вечера. В известной мере они были «свитой» второго, так сказать, сорта. И ехали они отнюдь не по железной дороге, по которой уже невозможно было проехать из-за отсутствия паровозов или из-за неисправности железнодорожных путей. Ехали они на обыкновенных велосипедах, с рюкзаками за плечами. Они ползли следом за бронеавтомобилями и колоннами машин, которые двигались в восточном направлении, домой, в рейх, к своим матерям и близким, ютившимся, среди развалин разбомблённых городов.

Монтгомери, отличавшийся страшной медлительностью, вряд ли был способен догнать их со своим бронированным кордоном, да и вряд ли он стал бы преследовать их вплоть до почти забытой границы Бельгии, ощетинившейся рядами противотанковых препятствий и укреплениями Западного вала.

Соединения генерала Паттона, действовавшие южнее на линия восточной границы Франции, также держались на известном расстоянии от отступающих…

Короче говоря, они двигались на своих велосипедах относительно спокойно, со скоростью двадцать километров в час, и надеялись укатить даже дальше тех, кто ехал на машинах, в которых вот-вот могло кончиться горючее. Благо ночи стояли тёмные, а с рассветом, когда самолёты противника начинали кружить в воздухе, угрожая не только колоннам машин, но даже одиночным машинам, самым надёжным средством передвижения становился велосипед… Знай только крути педали — и подальше от этого Камбре.

На аэродроме в полуразграбленных помещениях они всё же кое-что нашли: несколько банок мясных консервов, вино и даже бутылки шампанского незнакомой марки с горлышками, обёрнутыми серебряной бумагой. Все здорово проголодались, а о жажде, мучившей их, и говорить не приходилось. Сразу же набросились на еду, и никто не помешал их ночной трапезе.

И вдруг под столом, среди разбитых винных бутылок, Линдеман нашёл совершенно новенький Железный крест первого класса.

— Эрвин, ты среди нас один, у кого ещё нет такого ордена. — В басе Линдемана сквозила добродушная усмешка. — Так разреши же мне, дорогой, наградив обер-ефрейтора Зеехазе Железным крестом первого класса за его беспримерную храбрость. Предоставленный самому себе, без всякой поддержки со стороны… — Линдеман воткнул булавку ордена в сукно френча друга.

Но тут Зеехазе отвёл руку вахтмайстера и, содрав с себя Железный крест с серебряным кантом, бросил побрякушку фюрера на стол, как раз в винную лужицу, где уже валялась колбасная кожура:

— Я с трудом ношу Железный крест второго класса, который выхлопотал мне Альтдерфер. И то ношу только, так сказать, для маскировки, дружище Линдеман.

Все засмеялись и начали есть, чтобы набраться сил для предстоящей операции, а за час до полуночи тронулись в путь. Всё их вооружение состояло из трёх автоматов.

В Камбре повсюду были вывешены белые флаги. Это ничейная земля, и здесь лучше всего флагами обезопасить себя от возможной мести.

— А если мы наткнёмся на сторонников Сопротивления, что тогда? Ведь они-то ничего не знают о наших добрых намерениях, — заметил Линдеман.

— В жизни иногда необходимо принимать серьёзные решения, — проговорил Зеехазе. — И если мы на самом деле хотим сделать что-то доброе, то нам необходимо набраться мужества и не бояться никаких последствий.

Та ночь показалась им намного длиннее, чем предыдущие. Было темно, и головной велосипедист менялся через каждые четверть часа. Наконец над горизонтом появилось бледное зарево.

— Светает, — пробормотал Зеехазе. — Пора бы уже и городу быть. Всё равно какому…

Ещё не рассвело, как вдруг кто-то грубо окликнул их из темноты:

— Халло!

Окрик был таким, что невозможно было понять, кто кричит: англичанин, француз или немец.

Генгенбах и Линдеман, мгновенно потушив фонарики, свернули с дороги в сторону. Зеехазе кубарем скатился в придорожный кювет.

Послышалось ещё одно «халло!», но более требовательное, сопровождаемое клацаньем сразу нескольких затворов.

Но и на него никто не откликнулся, и тогда мелькнуло несколько вспышек и раздались выстрелы.

Зеехазе открыл ответный огонь. Рядом с ним, судя по силуэту, лежал Генгенбах, который тоже стрелял. И цель у них была одна: устранить все препятствия с их пути на восток.

Вскочив на ноги, Линдеман водил автоматом из стороны в сторону, стрелял длинными очередями, словно собирался уничтожить всю систему противника, а затем бесследно растаять в предрассветной полутьме.

Неожиданно Зеехазе почувствовал на своей спине такую тяжесть, что не смог даже пошевелиться. Был схвачен и обер-лейтенант…

Рассвет 4 сентября 1944 года оказался для небольшой группы смельчаков печальным. Спустя несколько минут их уже похлопывали по плечу.

— Доннерветер! Здорово же вы дерётесь! Бесстрашно! Значит, у фюрера ещё не перевелись настоящие национал-социалисты и бравые солдаты, которые борются до последнего! Этот идиот вместо того, чтобы спросить пароль, закричал своё дурацкое «халло». Слава богу, что всё обошлось благополучно…

Такой неуклюжей похвалой офицер войск СС приветствовал Генгенбаха и Зеехазе. Он ещё раз в знак своего особого расположения похлопал обоих по плочу и добавил:

— Вы немедленно поступаете в распоряжение нашего транспорта.

В пылу перестрелки незамеченным исчез Линдеман: он как сквозь землю провалился.

Генгенбаха и Зеехазе привели на сборный пункт их собственной дивизии, в состав которой входил и полк.

Кольцо окружения противника тем временем сжималось всё теснее. Прорвать его уже по было никаких шансов.

Итак, попытка Генгенбаха и Зеехазе дезертировать закончилась неудачей. Вскоре их направили в Венгрию, где они попали на участок фронта, расположенный северо-западнее Будапешта, между Комаромом и рекой Питра. Оба были зачислены в только что сформированную дивизию народного ополчения: Генгенбах — на должность командира артиллерийской батареи, Зеехазе — его шофёром.

А спустя несколько дней в Банкеши встретились обер-лейтенант Клазен и ефрейтор Мюнхоф. Встретились молча, выразив своё удивление лишь вскидыванием бровей, однако так и не проронив ни слова о том, что они пережили во время переправы через Сену.

О Линдемане никто из них не имел ни малейшего представления.

Генгенбах просмотрел план учебных занятий, составленный на 24 ноября 1944 года. В нём значились упражнения в паводке и стрельба из пулемёта. После обеда — стрельба из панцерфауста, которую проводит начальник штаба обер-лейтенант Клазен. План был подписан командиром дивизиона капитаном Зойфертом.

Появление капитана Виктора Зойферта в полку было неожиданным и странным. Однажды поздно вечером он пришёл в штаб полка, замёрзший, голодный, выбившийся из сил. Пришёл, а не приехал, так как машина по дороге ему не встретилась.

Командира полка майора Кисингена сразу же вызвали в штаб дивизии, который размещался в замке графа Эстергази.

Денщик объяснил лысоголовому, с чёрными крашеными усами, капитану, что он спокойно может выспаться на кровати командира, который наверняка вернётся не раньше утра.

Зойферт сразу же разделся, и завалился в кровать командира.

Майора Кисингена в этот день как раз произведи в подполковники. За отсутствием командира дивизии новоиспечённого подполковника поздравил лишь начальник отдела кадров. Две золотые звезды были водружены на соответствующее место, после чего оба выпили по три рюмки шнапса.

Каково же было удивление и возмущение подполковника, когда он, ввалившись к себе, застал в своей постели капитана-резервиста с лысиной во всю голову и чёрными крашеными усами. Капитан же, как ни в чём не бывало, встал с постели и, пробормотав «хайль Гитлер!», объяснил, что он прибыл в полк на должность командира дивизиона.

Подполковник, не сдержавшись, начал ругаться на чём свет стоит, в то время как Зойферт надевал свои брюки и застёгивал френч. К слову сказать, две пуговицы он застегнул неправильно, отчего полу френча смешно перекосило. Сапоги с носками он держал в руках, а ремень с портупеей, на котором болтался пистолет, повесил себе на шею. В таком карикатурном виде капитан выскочил в комнату денщика, который никак не мог удержаться от раздиравшего его смеха.

— На должность командира дивизиона! — гремел, никак не успокаиваясь, подполковник. — Как бы тебе не так!

Вчера же Генгенбах получил у Зойферта командировочное предписание, согласно которому он должен был отбыть на легковой машине в Будапешт с целью приобретения запасной рации. А спустя четверо суток должен был состояться их переход через линию фронта.

Зазвонил полевой телефон.

— Клазен слушает.

— Что случилось?

— Дорогой Герхард, я бы хотел просить тебя провести занятие по стрельбе из панцерфауста. В полдень ко мне должен прибыть новый командир дивизиона. Сам понимаешь, что я не могу положиться на этого Зойферта.