Алексей Ардашев - Великая окопная война. Позиционная бойня Первой мировой Страница 5

Один из русских военачальников писал: «Мы начали войну, имея максимальное число заготовленных снарядов на орудие 1300, в то время как Германия — 980, Австро-Венгрия — 600. Уже в сентябре 1914 года во Франции и Германии ощущался недостаток снарядов. Но в то время, когда наши враги и наши союзники сделали из этого надлежащий вывод — мы продолжали роскошествовать, ничем не увеличивая пополнения».

Выяснилось, что траншейная война требует чудовищного расходования снарядов атакующей стороной.

Тяжелая артиллерия должна была выбросить совершенно апокалиптическое количество чугуна, для того чтобы разрушить неприятельские заграждения и, внеся сумятицу в неприятельские окопы, подготовить условия для атаки. Например, в сражении на Сомме осенью 1916 года французы накопили 6 млн снарядов — столько, сколько Франция израсходовала за весь 1914 год. На каждый погонный метр Западного фронта в сутки выбрасывалась тонна стали!

Сразу после начала войны русская армия стала испытывать острый снарядный голод. По довоенным расчетам, на месяц войны необходимо было 0,5 млн 3-дм (76-мм) снарядов, а к концу августа 1914 года израсходовали уже 1,5 млн штук. Примерно в таком же положении оказались и французы, гораздо быстрее мобилизовавшие промышленность для выполнения военных заказов. Были срочно разработаны упрощенные образцы боеприпасов, пригодные для массового производства на срочно приспособленных гражданских заводах.

В России поставка 76-мм снарядов почти весь первый год войны удовлетворяла лишь около 1/15 потребности армии. При таких условиях естественна была невозможность осуществления сколько-нибудь широких оперативных замыслов. Благодаря затишью на фронтах с переходом к позиционной войне и усилившемуся поступлению снарядов русская армия лишь к третьему году войны стала довольно богата выстрелами к 76-мм пушкам. К февралю 1916 года на фронтах (кроме Кавказского) состояло в среднем по 1250 выстрелов на каждое 76-мм орудие; к концу же года — в декабре — запас достиг до 2700 патронов на 76-мм пушку. В связи с накоплением запаса 76-мм патронов расход их чрезвычайно увеличился в период интенсивных боевых операций первой половины 1916 года.

Во время брусиловского наступления на Юго-Западном фронте при прорыве укрепленной полосы у деревни Сопанов одна из батарей ударной группы за два дня боя, 22 и 23 мая, выпустила свыше 3000 снарядов. По сравнению с тратой снарядов французской и германской артиллерии этот расход — по 250 снарядов на пушку в день боя — вовсе не является чрезмерным. Боевых припасов в русской артиллерии хватало лишь для единичных подобных случаев. Уже 25 мая, при развитии дальнейших действий прорыва у деревни Сопанов по овладению соседним участком неприятельской позиции, артиллерия была сильно ограничена боевыми припасами. Результатом подобных вынужденных действий артиллерии явились огромные жертвы со стороны ведших атаку частей 35-й пехотной дивизии…

На Западе надежды перемежались с почти паническим восприятием происходящего. С одной стороны, в войну против Центральных держав 23 мая 1915 года вступила Италия. С другой стороны, союзники с тревогой наблюдали за кризисом на Востоке, где собственно территории России впервые после Наполеона стал угрожать противник. Запад не был просто наблюдающей стороной. Так, производство снарядов в России зависело от деталей, поставляемых британскими фирмами, а задержка этих поставок ослабляла русское сопротивление. К примеру, в марте Петроград запросил 5 миллионов трехдюймовых снарядов, но британская фирма «Виккерс» не сумела выполнить контракт. Возможно, официальный, правительственный Лондон не сумел вовремя подстегнуть основных военных производителей из-за того, что посол Бьюкенен сообщал (24 февраля), что русская армия будет готова к наступлению лишь через несколько месяцев — именно тогда ей и понадобятся британские снаряды. Острее других чувствовал грядущую беду Ллойд Джордж. В начале марта 1915 года он потребовал создания специальной союзной организации, координирующей всю военную промышленность Запада.

Немалые усилия привели к тому, что ежедневное производство снарядов достигло 35 000. Русские заводы стали произодить в месяц 67 000 винтовок, заграничные поставки составляли 16 000 единиц в месяц — общее число 83 000. А немцы между тем усиливали давление на фронте. Если «Виккерс» не поставит снаряды в марте, писал великий князь Китченеру, русская армия не сможет устоять летом 1915 года. Дефицит вооружений пришелся на период самого жесткого напряжения на русско-германском фронте.

С запасом патронов в России дело обстояло не лучше. Даже по заниженным нормам винтовочных патронов требовалось 3 млрд 346 млн штук, запланировали же около 3 млрд, но вот заготовить успели только 2 млрд 446 млн штук. При этом умудрялись еще и передавать оружие за границу. Так, в 1912 году отпустили Болгарии 50 000 трехлинеек и 25 000 берданок, в 1913-м — Монголии 10 000 трехлинеек и 9 млн патронов, перед самой войной — Сербии 120 000 трехлинеек и 200 млн патронов, да еще Черногории 21 млн патронов.

Характерен следующий диалог:

— Вы работаете над автоматической винтовкой?

— Да, Ваше Величество.

— Я против ее введения в войска.

— Осмелюсь спросить, Ваше Величество, почему?

— Да для нее не хватит патронов…

Такая беседа состоялась 21 февраля 1912 года в аудитории Михайловского артиллерийского училища между полковником В. Г. Федоровым и императором Николаем II. Вопрос касался самой актуальной тогда темы — оснащения армии автоматическим оружием и связанной с этой проблемой задачи обеспечения патронами, которых и так не хватало.

Как и в случае с винтовками, главной проблемой были не боевые качества гранат, а их недостаточное количество в войсках. Запасы арсеналов были израсходованы в первые месяцы войны, промышленность была не в состоянии производить достаточное количество этих боеприпасов. Налицо был «гранатный голод». К началу 1915 года войска получили около 400 000 ручных гранат, а только ежемесячная потребность армии в гранатах оценивалась в 1 800 000 штук.

Французская траншея после отбития немецкой атаки

Окончательно снятый со своего поста военного министра Сухомлинов дал показания Особой комиссии, открывшие неприглядную картину неготовности России к продолжительной войне. Министр оказался в Петропавловской крепости (откуда его без лишнего шума царь освободил — по просьбе царицы — в 1916 году). Зинаида Гиппиус видела корень всех бед в «темных массах народа, который не понимает, куда его гонят, который способен лишь выполнять приказы свыше, подчиняясь слепой инерции». Генерал Нокс беседует с русским солдатом: «Мы отступим до Урала, и армия преследователей сократится до одного немца и одного австрийца. Австрийца, как заведено, возьмем в плен, а немца убьем».

Выступая на заседании Совета министров, военный министр генерал Поливанов сказал в начале августа, что верит «в необозримые пространства, непролазную грязь и милость Святого Николая Чудотворца, покровителя Святой Руси». Страшным для страны обстоятельством становится то, что крестьянин, мужик, впервые начинает изменять вековой привычке бестрепетно сражаться за царя и отечество. Американский историк сделал аналогичный вывод: «Впервые в русской истории ее солдаты-крестьяне лишились желания сражаться за царя и страну, которые не давали им ничего взамен. Жизнь на фронте больше не приносила славы — она означала лишь смерть». Обеспокоенный этой ситуацией Янушкевич пишет из ставки царю: необходимо пообещать каждому солдату-крестьянину шестнадцать акров земли за верную службу. «Я прошу простить мою назойливость, но, как утопающий хватается за соломинку, я пытаюсь найти любые способы выхода из сложившегося положения».

Кошмар позиционного тупика

«Облагораживать войну — все равно, что облагораживать преисподнюю!»

Блицкриг, как идея решения стратегических проблем оперативными инструментами, не был плодом военной мысли военных теоретиков рейхсвера и вермахта — на самом деле он был недостижимой мечтой всех Генеральных штабов европейских государств с XIX века, с момента выхода на поля сражений многомиллионных призывных армий. Достичь искомого результата, победы в войне, путем одной-единственной операции — мечталось каждому мало-мальски серьезному политику и военному; главным образом, из-за катастрофического размера издержек на существование массовых армий.

Поскольку целью войны все военные теоретики Европы, начиная с Клаузевица, полагали решение политических задач, то теория блицкрига стала абсолютно естественным ответом военной науки на вызовы времени. Вся стратегия Мольтке-старшего, например, сводилась к планированию первой операции, после завершения которой противник должен быть разбит. Это требование — разгром противника в первой операции — стало базисом для всех последующих титанов военной теории. На этой основе строился и план Шлиффена, и французская идея «элана», наступления до полного истощения сил, и собственно теория блицкрига, появившаяся уже в следующую, послевоенную эпоху.