Ганад Чарказян - Горький запах полыни Страница 5

Кстати, талибы недавно все же снизошли к женским слабостям. Отныне возможны даже конкурсы красоты.

Также может показаться, что шаг назад и возрождение средневековой традиции публичных казней. А что — лучше, когда убивают тайком? Выстрелом в затылок или — гуманно, цивилизованно — на электрическом стуле? Публичная казнь — это не только зрелище, но и воспитание. Одна такая казнь заменяет десятки тайных расстрелов. Все совершается на глазах народа, рождая сильные и глубокие переживания. Воспитывается уважение не только к смерти, но и к жизни.

Конечно, обезглавливание заложников — это уже явный перебор. Но с другой стороны: неужели нравственнее торговать людьми? Голова с плеч — и никаких выкупов и обменов. Если вы, конечно, идейные борцы. Тут мы снова наблюдаем, как благородная идея прокладывает себе путь по трупам.

Никуда не деться: мир постоянно стоит перед одной и той же дилеммой: или торговать всем без исключения и коснеть в разврате, неуклонно сползая к всеобщей гибели, или ради чистоты и спасительной справедливости неустанно рубить головы. Талибы выбрали последнее. И только Аллах знает, куда это их приведет. Аллах милостивый, милосердный, всегда следящий за равновесием добра и зла и достигающий этой цели путями тайными и неуследимыми…

О том, что его ожидает, сбитый летчик должен был бы знать, но продолжал все так же скалить свои лошадиные зубы и невозмутимо поглядывать по сторонам. Недюжинное самообладание? Возможно. Но, скорее всего, привычная ограниченность и слепота. Казалось, что он глядит, но ничего не видит. Как будто в самом деле ослеп и даже оглох. Не видит ни куч мусора на месте жилищ, ни воронок от бомб, ни трупов животных, которые рвут собаки. Ни ослика на трех ногах, глядящего на него печальными глазами. Ни суровых взглядов мужчин. Не слышит плача и причитаний женщин. Не чувствует запаха обгоревшей глины и сладковатый запах разлагающейся в неразобранных завалах разной домашней живности. Он явно исключал себя из непривычной реальности, бессознательно полагая, что до нее ему нет никакого дела. Что давало ему эту бесчувственную и раздражающую уверенность? Богатство родителей? Едва ли. Богатые не идут в армию, тем более туда, где убивают. Во всех странах это занятие для бедных — как рискованный шанс подняться на ступеньку выше по социальной лестнице. Видимо, только принадлежность к могущественному государству, вопреки воле которого мало что происходит на нашей земле, и давало ему привычное, хотя, возможно, только показное спокойствие. Ведь он тоже прошел казарму, дрессировку сержантов и офицеров, и поэтому обязан владеть своими чувствами, постоянно вводя противника в заблуждение. Как бы там ни было, но реальность уже заглотнула рыжеволосого пилота и начала переваривать.

Стайка ребятишек, что вела или сопровождала летчика в нужном им направлении, постепенно росла. Но главным — с обрезом автомата ППШ эпохи Второй мировой — был серьезный пацан лет десяти. Второму его вооруженному помощнику можно было дать все восемь. Он постоянно что-то выкрикивал и лихо размахивал наганом времен гражданской.

Первое время наличие у крестьян самого архаического оружия нас только веселило. Какой-нибудь раритет с калибром в пять сантиметров, заряжающийся с дула и кремневым бойком, вселял в нас легкомысленное чувство своего абсолютного превосходства. Но когда старинные английские винтовки — буры — доставали нас с расстояния в три-четыре километра и оставляли раны, несовместимые с жизнью, смеяться почему-то уже не хотелось. Потому что поняли: побеждают не оружием, но ненавистью.

Конечно, теперь мне часто приходится слышать, что шурави все же были лучше американцев. И что, мол, зря мы тогда послушались плохих людей. Но прошлого не вернешь, не вернешь бесчисленных жертв и пролитой крови. Если наши потери поддаются подсчету, то афганцы теряли неизмеримо больше. И потери исчислялись уже не тысячами, а сотнями тысяч, миллионами. Все-таки им противостояло самое современное оружие массового уничтожения. Оно сметает людей, как крошки со стола в солдатской столовой, — жесткой и беспощадной щеткой, абсолютно равнодушной к отдельной личности. Цивилизация не может тратить время на индивидуальные казни. Она оперирует большими числами.

Когда-то исход сражения решался поединком лидеров. Почему бы современным президентам, болтающим о гуманизме, не принять этот способ решения конфликтов? Это было бы самое убедительное доказательство их любви к собственным народам.

3

Основными и самыми серьезными нашими врагами в Афганистане были все же не крестьяне со старинным вооружением, а чаще всего небольшие мобильные группы иностранных наемников. Они располагали самой точной оперативной информацией и почти всегда заставали нас врасплох. Короткий кровопролитный бой, уничтожение склада с горючим или боеприпасами, колонны грузовиков или бронетехники — и бесследное исчезновение.

Так было и тогда, в роковой для меня день независимости — семнадцатого августа. А когда удавалось подстрелить одного-двух из этих групп, то там тоже было на что посмотреть. Это уже не старинные мушкеты, а самое современное вооружение и средства связи. Плюс экипировка, о которой мы могли только мечтать. Никакого отношения к крестьянам из кишлака эти боевики, конечно, не имели, хотя часто были одеты, как и простые крестьяне, в традиционные длинные рубахи и жилетки. А если наемники захватывали пленных, то о судьбе наших ребят было даже страшно рассказывать. Счастливчиком оказывался тот, кто успевал застрелиться или взлететь в воздух, захватив с собой на тот свет и несколько моджахедов. Случалось, что, переодевшись в советскую форму, наемники из мобильных групп устраивали нападение и на жителей какого-нибудь дружественного кишлака. После такой инсценировки дехкане, в лучшем случае, встречали нас с ненавистью и презрением. А то и очередями из китайских автоматов, доставленных им теми же наемниками.

При входе в кишлак, точнее, на то место, что было когда-то селением этих несчастных людей, процессия мальчишек начала постепенно обрастать взрослыми. Не бросая своих мотыг, которыми разбивали груды мусора, еще недавно представлявшего какую-то житейскую ценность, они молча вливались в шествие. Некоторые печально кивали мне. И, конечно, не следовало обычных для встреч вопросов-приветствий: «Салам! Сихат мо цынга дый? Стаси каробар цы ди? Стаси рогтйа гварым!» Никого уже не интересовало ваше здоровье и ваши дела. Тем более здоровье ваших родственников и даже тополя во дворе. Да и что можно было пожелать друг другу при встрече в таких обстоятельствах — только обменяться скорбным и сочувственным взглядом.

Вдруг кто-то остановил меня радостным возгласом. Это оказался Ахмет, еще совсем молодой парень. Он жил в дальнем высокогорном кишлаке и с самого детства был моим страстным болельщиком на празднике навруз. Каждый раз, как нам доводилось встречаться, он настойчиво пытался выведать или хотя бы понять, как это у меня получается — бросать камни без промаха. Он-то, отведя меня в тень чудом уцелевшей смоковницы, и рассказал о том, что здесь позавчера произошло.

— Праздновал свадьбу сына самый богатый человек в кишлаке. Вообще-то теперь он живет в городе, Ургуне. У него большой дом, свой бизнес, но в кишлаке полно бедных родственников. А родственники, сам понимаешь, святое. Вот для них он и решил устроить праздник. Ну, ты знаешь, что такое наша свадьба? Никогда без стрельбы не обходится. На этот раз устроили такую канонаду, да еще с осветительными ракетами, что пилот патрульного вертолета перепугался. Ему показалось, что вся эта канонада была вызвана его появлением. Очевидно, что его хотели сбить. Ну и, конечно, тут же связался по рации с командованием, доложил. Через полчаса прилетели тяжелые самолеты и сбросили бомбы.

Богач наш, как только услышал гул, сразу схватил своих детей, жену — и в машину. Джип его тотчас исчез в клубах дорожной пыли. А мы поняли, что к чему, когда было уже слишком поздно. Как видишь, уцелело только десятка полтора жилищ, что повыше и немного в сторонке — в основном тех, кто побогаче. А беднота, что лепилась друг к другу, — у них три стены общие, — так все и потеряла. Даже то немногое, что у них было. Теперь вот ковыряются, пытаются хоть что-нибудь отыскать. Хоть какое-нибудь одеяло или старый халат.

Почему-то женщины и дети бросились под родные крыши — да и куда тут спрячешься, все открыто. 53 человека погибло, больше ста ранено. Погиб мулла, самый ученый и уважаемый человек в округе. Хорошо еще, что наш богач вызвал по дороге «скорую помощь», обещал заплатить им. Почти всех раненых увезли в госпиталь в Кандагаре, остальных перевязали, а мне просто повезло — ни царапинки. Хотя впервые в жизни мне было по-настоящему страшно. Повезло, что я в то время умывался у реки, в стороне ото всех. Я сразу спрятался за большой камень и не шевелился, пока самолеты не улетели.