Сергей Арсеньев - Ленка-пенка Страница 5

   Потом учителя выдохлись, и мы стали сидеть уже просто так. Ждали отбоя тревоги. Начались разговоры. Конечно, в основном про войну. Напротив меня на лавочке сидела директор нашей школы, Алевтина Васильевна, бородатый преподаватель физики (не знаю, как зовут его) и секретарша из школьной канцелярии. Из их разговоров я узнала, что с завтрашнего дня, то есть со второго сентября, в городе снижается хлебная норма. Теперь мне по детской карточке полагалось 300 граммов хлеба в день, а маме и папе с их карточками служащих по 400.

   Я сидела молча и также узнала ещё, что для компенсации снижения хлебной нормы принято решение увеличить нормы по сахару и жирам. По сахару и жирам у нас теперь норма выше, чем в любом другом советском городе. Даже выше, чем в Москве!

   Ну, вот и отлично! Не больно-то мне этот хлеб и нужен. Триста грамм в день для меня вполне достаточно. Да я и столько-то не съем. Зато конфет больше будет! Идея снизить норму по хлебу и одновременно поднять по сахару мне очень понравилась. Всегда бы так.

   Наконец, дали отбой тревоги. Учиться уже всё равно было поздно, так что нас по домам распустили. Я только на минуточку в класс забежала, дописать расписание уроков. Потому что Сашка списать всё равно не даст. Да и не стану я у него просить ни за что.

   Вернувшись домой, нашла на столе записку от папы, который приходил обедать. Он просит меня сходить в магазин и выкупить всю крупу, которая нам полагалась в сентябре. На троих это было чуть больше трёх килограммов. Лучше брать пшено. Или макароны. В общем, на моё усмотрение. Потому что по городу ползут какие-то непонятные слухи и папа опасается, что могут быть перебои со снабжением. А самому папе по магазинам некогда ходить, у него заказ срочный. К записке прилагалась ещё и десятирублёвая бумажка.

   Хорошо, мне не трудно. Сунула деньги в кошелёк, вытащила из тумбочки сетку, и пошла в магазин. Так что мне купить? Пшено или макароны? Макароны или пшено? И то и то люблю. Ладно, на месте решим. Может, нет сейчас в продаже того или иного. Вот и решать не придётся. Возьму то, что будет.

   Пришла в гастроном. Он от нас недалеко, всего через один дом. Пришла, и стала удивлённо озираться по сторонам. Таким я наш гастроном ещё не видела. Макарон не было. И пшена не было. Вообще ничего не было. Совсем ничего. Только покупатели, которые так же, как и я, с изумлением оглядывали абсолютно пустые полки...

Глава 6

Солнышко светит. Какая погода ужасная сегодня! Говорят, по приметам сентябрь в этом году вообще очень тёплым будет. И солнечным, что для Ленинграда необычно. Если бы не война, так я бы этому только радовалась. Но сейчас... С некоторых пор я перестала радоваться яркому солнцу в голубом небе.

   Чистое, безоблачное небо - это очень плохо. Это значит, что фашистам будет удобнее бомбить наш город. Как бы я хотела, чтобы сейчас небо плотно затянулось тучами, и пошёл бы долгий-предолгий нудный дождь. И им сверху стало бы не видно, куда бросать свои бомбы.

   Мама вчера на чердаке дежурила. Мы с папой по тревоге ушли в бомбоубежище, а мама наоборот, поднялась на чердак. Она потом рассказала, что там было очень страшно. Сирены воют, зенитки стреляют, самолёты ревут. С чердака мама видела, как вниз летят бомбы. А мы с папой в бомбоубежище один раз почувствовали, как колыхнулась земля. Это где-то недалеко бомба взорвалась. А ещё мама видела, как наши одного фашиста сбили. Как он упал, мама не видела, но как горящий самолёт нёсся к земле, заметила.

   Сашка, дурень, всё рвался тоже на чердак идти. Но его тётя Шура не пустила. И правильно! Нечего ему там делать. Кстати, а где он? Всё ещё идёт?

   Оглянулась, и увидела, что действительно, идёт позади меня метрах в двадцати. От самой школы идёт. Вот, паразит! И чего прицепился? Нет, понятно, что раз нам в одну квартиру, то и идти мы должны одной дорогой из школы. Только мне это совсем не нравится. Ну, неприятно мне, когда он рядом. Постоянно в напряжении и очередной пакости ожидаешь.

   Ой, и тут раскопали! Ну и дела. У нас окопы прямо на улицах роют. Доты на перекрёстках строятся. И маму опять мобилизовали рыть окопы. Она на работу теперь не ходит, окопы копает. Бедная мамочка, она так устаёт. Но кому-то нужно эти окопы копать, верно? Они же сами не выкопаются. Папа не может. Из меня копатель тоже никакой. Вот мама и копает. Не одна, конечно. Я ходила к ней, видела всё. В основном женщины копают. Ещё старички и школьники. Из нашей школы тоже все классы, начиная с седьмого, отправили копать. Город к уличным боям готовится.

   Раньше я как-то не задумывалась над тем, какое это страшное словосочетание - "уличные бои". Но теперь как представлю, что бой может случиться прямо у меня дома - мне страшно становится. Чтобы ко мне домой, прямо ко мне в комнату, пришли фашисты? У меня это в голове не укладывается. А ведь такое было уже. В городе много беженцев. И в бомбоубежище я встречаю их иногда. Ужасные вещи рассказывают. В Могилёве были сильные уличные бои. И в Новгороде. И в Таллине. Сколько же там простых жителей погибло? Страшно представить. А ещё говорят, что фашисты расстреливают пленных коммунистов и комсомольцев.

   Сашка! Ну, как же надоел он! Идёт и идёт за мной. И не обгоняет и не отстаёт. Всё, надоело мне это. Я подошла к краю недавно вырытого окопа и остановилась. Вот, буду тут стоять, пока он не уйдёт. Мимо меня, цокая каблучками, прошла в сторону трамвайной остановки тётя Вера, в нашем подъезде на первом этаже живёт. Она недавно к нам переехала, в прошлом сентябре. Где жила раньше, я не знаю, а в сентябре она вышла замуж за дядю Сашу с первого этажа и переехала к нему. Помню, какая весёлая свадьба была у них! Столы прямо во двор выносили, не помещались все в квартире. А скоро у тёти Веры будет ребёночек. Живот уже очень сильно выпирает.

   Сашка. Подошёл и встал рядом со мной. Стоит. И я стою. И он стоит. Так и стоим рядом. Молча. В пустой окоп смотрим. Ну что он привязался ко мне? Неужели настолько сложно оставить человека в покое? Какой же он мерзкий тип!

   Тут раздался какой-то странный не то свист, не то вой. Потом земля у меня под ногами вздрогнула, а по ушам ударил чудовищный грохот. Ничего не понимая, оглядываюсь вокруг. Что это было? Сашка рядом со мной также бестолково вертит головой. Он тоже ничего не понимает. И снова такой же свист, грохот, а на трамвайной остановке, прямо среди людей, поднимается фонтан земли. Взрывы? Откуда? Тревогу не объявляли и самолётов не слышно.

   А Сашка бросает свой портфель на землю и сильно толкает меня руками в спину. Не удержавшись на ногах, падаю прямо в окоп. Вместе с портфелем. Сверху же на меня валится Сашка.

   Я так удивилась, что некоторое время даже вырваться не пыталась. Но потом всё-таки начала делать попытки встать на ноги. Только вот Сашка явно сильнее меня, не даёт подняться. И так мы с ним и возимся на дне окопа. Снизу я, сверху он.

   Опять грохот. Стенки окопа трясутся, а мне прямо на голову сыплются песок и мелкие камушки. Да что он себе позволяет?!

   - Сашка, пусти!

   - Лежи, не дёргайся.

   - Пусти, гад!

   - Да лежи ты, дура!

   - Ты сам дурак. Я всё маме расскажу!

   - Ленка, не дрыгай ногами!

   - Пусти!

   - Лен, стреляют же. Куда ты?

   - Кто стреляет?

   - Немцы. Фашисты.

   - Как это? Тревоги не было ведь. И самолётов не слышно.

   - Ох. Что, все девчонки такие тупые, или только ты, а?

   - Сам дурак.

   - Да не с самолётов стреляют, Лен. Ты что, не поняла?

   - Не с самолётов? А откуда?

   - Фашисты из пушек начали по нам стрелять.

   Из пушек? Они так близко? Из пушек. Но это... Это же всё. Я ведь не совсем дура. Раз они могут стрелять по городу из пушек, значит город обречён. Нет!! Я не хочу. Я не согласна!

   Обстрел, тем временем, прекратился. Сашка сполз с меня, вылез из окопа и помог выбраться мне. Ой, ну и коленки! А платье на что похоже? Стирать однозначно. Всё в глине. Я как чушка. В школу в чём идти завтра?

   Со стороны трамвайной остановки до нас доносится какой-то очень страшный, нечеловеческий вой. Что там? Подходим ближе. Какая-то колбаса лежит на дороге. На неё зачем-то надели женскую туфельку. И тут я её узнала. Это не колбаса. Это оторванная нога тёти Веры. Это её туфелька!

   А потом мне стало плохо. Повернувшись к Сашке, я с рёвом обняла его и уткнулась ему в плечо. Он хоть и гад, но в этой толпе единственный человек, который мне хоть как-то знаком. И я стояла рядом с Сашкой, обнимала его и ревела. А он одной рукой обнимал меня за плечи, а другой гладил по голове и говорил, что всё будет хорошо.

   На земле же с широко открытыми глазами лежала тётя Вера. У неё не было нижней половины тела. Это была она, но лишь до пояса. Дальше не было ничего. А невдалеке лежали два мёртвых ребёнка тёти Веры. Двое детей, которых она так и не успела родить...

Глава 7