Луи-Поль Боон - Моя маленькая война Страница 5

Возьмите, к примеру, ван ден Борре, который всю жизнь проходил в деревянных башмаках, а сейчас мертв и забыт, и его даже похоронить не сумели по-человечески: просто собрали то, что от него осталось, и закопали в землю. Эта судьба, этот случай типичны для нашего времени.

С утра ван ден Борре стоял обычно в очереди среди безработных, а после обеда отправлялся на шоссе с деревянной бадейкой, из которой торчали метелка и совок, и, как только бадейка наполнялась тем, что оставляют позади себя лошади, он шел продавать ее содержимое владельцам огородов. Конечно, доходы ван ден Борре были невелики, не то что у честного бюргера, который трудится не покладая рук, ловчит, на всем экономит и, должно быть, до полуночи ломает голову над тем, как он будет на следующий день изворачиваться, вкалывать и экономить. Ван ден Борре жить было намного проще, и он частенько сиживал на пятачке, что на Ленивом углу. Там он важно рассуждал о том, что накануне вычитал в газете, наполовину поняв, наполовину тут же забыв, что там было написано (перед войной он читал газету социалистов «Вперед», а во время войны стал читать немецкую газету того же названия, даже не заметив разницы). Его пугало только одно: что его, как в четырнадцатом году, могут мобилизовать на работы; тогда, в первую мировую войну, он отказался, и его избили до полусмерти.

О новой войне он не говорил. Он видел, что другие пытались куда-то бежать и по дороге гибли от пуль и бомб, но его это мало касалось. Когда кто-нибудь начинал вспоминать об отступлении, он согласно кивал головой, но думал при этом главным образом о себе. Да и почему он должен был думать о других? Но после того, как он ничего не смог принести на свадьбу собственной дочери, кроме трех паек сухого хлеба, купленных на черном рынке, и после того, как бомбили станцию и осколки стекла долетали до нашей улицы, он начал думать и об этой войне. «Плохи дела», — сказал он. Я посмотрел на него и увидел, что дела его действительно плохи: худые колени торчали из поношенных брюк, а глаза, казалось, вылезали из орбит. Вскоре он совсем перестал появляться на Ленивом углу… Однажды воскресным днем, когда я сидел на пятачке, мне довелось снова увидеть ван ден Борре. Он шел, как обычно, слегка подгибая колени, его голова повторяла движения всего тела, а его трубка — движения головы.

— Добрый день, — сказал он, и я понял, что он идет издалека.

— Из Германии? — спросил я.

Он присел рядом со мной. Нет, он был в Валлонии, во Флоренне. Конечно, он зарабатывал не так много, как другие в Германии, но зато раз в две недели он мог ездить домой и запасаться табачком, который у него там буквально с руками отрывали. Кстати, не может ли он у меня разжиться семенами лука? Что же касается работы, то он там работает на бетонке: хорошо, что у них у всех лопаты в руках, есть за что держаться, иначе они все попадали бы от безделья. И он засмеялся. Один немец сказал ему:

— Не тержи рапоту, фан тен Порре.

И он ответил:

— Не бойся, я ее не буду удерживать. Но самое главное, — ван ден Борре вынул трубку изо рта и указал ею на небо, — самое главное, что нас не бомбят, — и, кивнув головой, он посмотрел себе на ноги, чтобы скрыть тихую улыбку.

Но их все-таки разбомбили, и ван ден Борре, который держался за свою лопату, чтобы не упасть, был разнесен в клочья и перемешан с землей. Его жена показала мне извещение о смерти: погиб во время военных действий во Флоренне… он любил свою работу… его скосила смерть… В самом деле, скосила, когда никто этого не ожидал. И она рассказала, что к ней уже приходил полицейский, который спросил, не жена ли она ван ден Борре, а потом сказал, что ее муж лежит раненый во Флоренне. Она накинула на голову черный платок и побежала в комендатуру за пропуском, но в комендатуре ей сказали: не стоит вам туда ехать, от него уже ничего не осталось.

Повсюду рассказывают шепотом о движении Сопротивления и Белой бригаде[11], которая на самом-то деле не Белая бригада, а Красная армия, и она действует днем и ночью не ради денег или грядущей славы-люди там постоянно рискуют своей жизнью и свободой.

Морис и Роже, тот, что шепелявит, — оба были в бельгийской Красной армии — познакомились с одним немецким солдатом, который утверждает, что он коммунист, и поет вместе с ними мятежные песни, но когда он стоит на карауле у ворот казармы, он их туда не пускает. Приказ есть приказ, поясняет он.

Да, немец всегда остается немцем, говорит Морис.

Мать Роже живет рядом с бензиновым складом, который англичане постоянно бомбят. В бензиновые цистерны они не попадают, зато попадают в рабочие кварталы, расположенные по соседству. Только и слышишь: тот убит, этот тяжело ранен. Один из тех, кто спасся после бомбежки чудом, кричал: «Для того чтобы зажарить омлет, нужно разбить яйца!»

МАЛЕНЬКИЕ ВОРЫ

Вот как выглядит Черный угол: на висячем мосту над жуткой черной водой едва различается в темноте красный свет, рядом разбомбленный цементный завод — уцелевший кусок его стены с уже ненужным оконным проемом возносится высоко в серое небо, тут же железнодорожное депо, которое тоже бомбили, но бомба угодила на соседнюю улицу, разбросав во все стороны булыжники мостовой. Туда, за стены депо, где хранится сложенный в высокие кучи уголь, поведем мы тебя, любезный читатель, как сказал бы Хендрик Консьянс.[12] Но читатель натерпится там немало страха, потому что в депо он обязательно наткнется на воров, которые таскают уголь.

Угольный вор № 1 — Генриетта с Заднего Двора, которая, как это явствует из ее клички, живет на заднем дворе. Открыв дверь развалюшки, вы сразу же попадаете на кухню, но, что удивительно, вы не найдете у Генриетты ни кусочка угля, так как он был продан той же ночью. Само собой разумеется, Генриетта беременна, но, несмотря на свое положение, она на четвереньках взбирается по насыпи, нагребает руками полный мешок угля и пинком сталкивает его вниз, где мешок подбирает ее сожитель: муж-то у Генриетты находится в Германии.

Угольный вор № 2 — тощий парнишка в кепке, постоянно сползающей ему на уши, с беспокойными глазами на прыщеватом лице; локти и колени его торчат из разодранных рукавов и штанин; у этого вора другой, более опасный метод: в ночной темноте он вскакивает в проходящий мимо поезд, который замедляет ход на повороте, и открывает дверь вагона, но не слишком широко, потому что антрацит может высыпаться через открытую дверь. А дальше все по методу Генриетты с Заднего Двора.

Угольный вор № 3 — главарь шайки, состоящей из пяти человек. Они прячутся в развалинах цементного завода, у каждого мешок и велосипед. Главарь выглядывает из-за угла и смотрит налево, потом смотрит направо и командует: «Пошли!» Вся шайка бросается к вагону, набивает мешки, вскакивает на велосипеды и мчится к кафе. Кафе это наполовину сгорело еще во время войны четырнадцатого года, а во время последней войны туда попала бомба. Тем не менее уже через два часа после любой бомбежки там можно получить пиво. Вот так и стоит это кафе: стены выщерблены осколками, дверь кое-как сколочена из неструганых досок, в окна вместо стекол вставлены куски толя.

Вы непременно встретите здесь обитателей бараков (бараки эти были построены в качестве временных жилищ еще во время первой мировой войны): женщину с грязной сумкой, с которой она утром ходила за рыбой, женщину с ведром, женщину с ребенком на руках, а потом еще других женщин, которые сидят на развалинах завода и ждут своего часа, ведя длинные разговоры о войне, и время от времени пронзительными голосами окликают своих отпрысков, которые играют в развалинах, рискуя сломать себе шею: «Мария, вернись сейчас же на место, кому говорят!»

А вот так называемые «железнодорожники». Каждый из них приобрел себе форменную фуражку машиниста или кочегара, и теперь все они беспрепятственно входят на склад через дверь в глухой стене, на которой написано: «Посторонним вход воспрещен». Там они набивают свои мешки и уходят под насмешливые замечания женщин, которые сидят и ждут здесь часами. Чего они ждут? Сторожа, который за марку или польстившись на голую коленку кивнет головой: давай, дескать. Он поворачивается к ним спиной и делает вид, будто рассматривает дыру в разрушенной стене.

И наконец, Флор, который является сюда с тележкой. Он тянет тележку за оглобли и становится похож в такие минуты на старую, отработавшую свой век лошадь, его жена подталкивает тележку с левой стороны, а его сестра — с правой. Так они добираются до насыпи и усаживаются в темноте передохнуть, сливаясь с ночью, становясь как бы ее частицей — подобно воде, мосту и красному свету. В назначенное время проходит ночной поезд, и машинист сбрасывает вниз брикеты угля, половину которых он заберет у Флора на следующее утро. Таковы некоторые из мелких воров, промышляющих углем. О крупных ворах мы говорить не будем — их знает каждый.