Владимир Гораль - Марш Кригсмарине Страница 5

Глава 4

Ариец и бретонка

С Верой я познакомился на воскресном книжном развале в Сен-Мало. Заправлял этим книжным Эдемом тощий пожилой бретонец, предводитель местных библиофилов. Порт Сен-Мало – старинный французский городок, древняя крепость, построенная на высоком холме, с моря напоминающий остроконечную шапку великана, забытую им на берегу Ла-Манша. Я с детства свободно говорю по-французски, практически без акцента, точнее – с лёгким эльзасским акцентом, поскольку моя няня была родом именно оттуда. Практичные мои родители решили извлечь из этого факта пользу. За небольшую прибавку к жалованию няня стала ещё и гувернанткой, общаясь со мной исключительно по-французски. Ей это было нетрудно, поскольку её мама была эльзаской француженкой. Чтобы не мозолить глаза местным жителям формой немецкого военного моряка, посещая город, я чаще всего переодевался в штатское. Естественно, особой любви они к нам не испытывали и хоть и разговаривали подчёркнуто вежливо, но лишь по мере необходимости. Мне сразу понравилась невысокая, хрупкая девушка с каштановой длинной косой и тонкими чертами лица. Тяжеловатые круглые очки в роговой оправе лишь придавали её облику какую-то трогательную беззащитность.

Вера бережно перелистывала большой фолиант, по виду старинный, в тиснёном кожаном переплёте с маленьким бронзовым замком. Я подошёл поближе и увидел, что это роскошное издание 1865 года, Мигель де Сервантес «Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский», украшенное к тому же бесподобными гравюрами самого Доре. Ясно, что это чудо не могло быть по карману бедно одетой молоденькой девушке. Мы разговорились, и я блеснул своими познаниями завзятого книголюба, коим по факту и являлся. Почувствовав азарт от присутствия хорошенькой француженки, я изящно острил в русле историко-библиофильских вариаций. Вера, как и я, оказалась фанатичным книголюбом, у неё заблестели глаза от разговоров на любимую тему. Постепенно мы перешли на «ты», и уже вскоре угощались свежими пирожными в маленькой уютной кондитерской. Крупная купюра заметно оживила хозяина заведения, и он приготовил для нас настоящий отменный кофе, – контрабандный товар и большую редкость по военному времени. Мне пришлось представиться девушке предпринимателем из Страсбурга, естественно, французом. Назвался я первым пришедшим на ум гальским именем Эдмон. Наверное, вспомнился главный герой всеми любимого романа Дюма. Вера, легко проследив ход моих мыслей, с улыбкой сказала, что готова угадать и мою фамилию.

– Ты Эдмон Дантес, молодой капитан, будущий граф Монте-Кристо, – с очаровательным смехом заявила она и словно напророчила…

Моя Вера была большой умницей, она всегда обо всём догадывалась сама. Таиться перед ней совершенно не имело смысла. В следующее воскресенье я опять появился на книжном развале и Вера, конечно, тоже была там. Она увлечённо беседовала с хозяином этого книжного царства, старым бретонцем в сером большом берете, одетом набекрень. Неделю назад, распрощавшись с Верой у дверей старого многоквартирного дома с облупившимися стенами, я немедленно отправился на площадь в надежде застать книжную лавку открытой. Мне повезло. Хозяин уже нагрузил своим богатством большую деревянную повозку с высокими бортами.

В повозку был запряжён пожилой, не моложе хозяина, ослик. Его седая чёлка была аккуратно расчёсана на две стороны. Увидев меня, ослик тяжело вздохнул, словно намереваясь по-стариковски проворчать: «Вечер уже, домой пора, а они всё ходят и ходят…»

Я извинился перед обоими стариками и объяснил, что желаю сделать дорогую покупку, приобрести тот самый роскошный старинный фолиант, который в момент нашей первой встречи так любовно перелистывала Вера. Бретонец пристально посмотрел на меня и без особого радушия пробурчал:

– Господин думает, что он самый богатый? Этот экземпляр Дон Кихота, с гравюрами бесподобного Доре, уникальная антикварная вещь. Её место в музее. Я держу это книгу много лет как лицо своего магазина, она постоянно при мне как старинный талисман. Впрочем, в этом мире всё продаётся, и если вам так уж неймётся, то вот вам моя цена…

И старик назвал какую-то безумную сумму в оккупационных[20] рейхсмарках. На эти деньги можно было купить в этих местах небольшой уютный домик и даже с садиком.

Словно фокусник, достал я из внутреннего кармана пиджака свой пухлый, набитый крупными купюрами, бумажник. Это было моё офицерское жалование со всеми надбавками за последние четыре месяца, проведённых в боевом походе в Северной Атлантике. Старик, увидев деньги, стянул с головы серый берет и вытер им своё внезапно вспотевшее, несмотря на прохладный вечер, лицо.

– Господин изволит шутить над стариком? – осведомился он севшим от волнения голосом. – Кому в наше время нужны книги, да ещё за такие безумные деньги?

Я отсчитал и передал в дрожащие морщинистые руки большую часть имевшейся у меня наличности. Букинист, покраснев от возбуждения, принялся лихорадочно разгружать повозку и, наконец, извлёк тяжёлый фолиант. Глаза его увлажнились, он нежно погладил тиснёную обложку телячьей кожи и даже поцеловал, словно прощаясь с дорогим другом, профиль Сервантеса.

– Хотелось бы преподнести эту книгу одной юной очаровательной особе как подарок, – пояснил я, принимая, словно младенца на руки, любовно запелёнатый стариком в светлую фланель покупку. – Возможно, вы знаете ту милую девушку, что была возле вашего прилавка сегодня днём. Её зовут Вера.

Бретонец просиял:

– Ну это же всё объясняет – дела сердечные! Настоящему чувству ничто не помеха, ни война, ни глад и мор, ни конец света! Кстати, в Сен-Мало меня все зовут папаша Гвенель. Конечно же, я знаком с Верой, ведь она моя постоянная клиентка. Бедняжка тратит на книги добрую часть своих скудных доходов. Она работает секретарём у местного нотариуса, приходящегося ей дальним родственником. В моего… пардон, теперь – вашего Дон Кихота девушка просто влюблена, так что с подарком вы попали прямо в яблочко. Мсье на правильном пути…

Я поклонился, поблагодарив за добрые слова, и ещё более доверительно продолжил:

– Извините, что сразу не представился. Меня зовут Эдмон. Я коммерсант из Лотарингии. У меня к вам большая просьба. Если вас не затруднит, вручите это моё приобретение адресату и пожалуйста, не говорите Вере, что это мой дар.

Папаша Гвенель торжественно принял фолиант обратно и величаво заявил:

– Мсье Эдмон может положиться на старика Гвенеля. Моё имя переводится с бретонского как «благородный».

Мы были отчаянно счастливы с моей Верой целый месяц, и я благодарен за это судьбе, ведь у большинства людей на нашей печальной планете не наберётся за всю жизнь и одного дня такого чуда. Как-то после дневной любви, положив свою милую головку мне на грудь, моя девушка не спросила, а заявила вполне уверенно:

– Нет, милый, ты вовсе не француз и совсем не Эдмон. Ты и не эльзасец. В тебе видна порода… и порода многовековая. По-моему, ты немец, причём не из простой семьи.

Мне ничего не оставалось, как открыть Вере всю правду. Я и сам стал тяготиться своей легендой и в оправдание привёл лишь довод о том, что француженке, пусть даже бретонке, весьма не просто и даже опасно встречаться с немцем. Слишком велик шанс получить от земляков несмываемое клеймо «бошевской подстилки»…

Вера с печалью, но была вынуждена со мной согласиться:

– Наверное, я плохая патриотка Франции, если позволила себе влюбиться во врага-оккупанта.

Потом я на три месяца ушёл в боевой поход на своём «Чендлере» и когда вернулся, то узнал, что меньше, чем через пять месяцев стану отцом.

«Моя любимая должна стать моей женой, а мой ребёнок будет законнорождённым», – твёрдо решил я. Мы с Верой католики по рождению и потому обратились к священнику из небольшой церкви на побережье. Узнав, что я немецкий морской офицер, святой отец не на шутку перепугался, но его смелость была подкреплена крупным пожертвованием, и он дал согласие на венчание. Настоятель церкви, тем не менее, выдвинул обязательное условие – письменное разрешение моего начальства. Я раздражённо спросил, должно ли оно быть обязательно на латыни.

– Можно и по-немецки, – смиренно ответил святоша, – но подпись и печать обязательно. Сказано в Евангелии: «Нет для Господа ни эллина, ни иудея…» – В этом месте цитирования писания святой отец осёкся. – Но это после смерти телесной, а при жизни с документом спокойнее.

Командир нашей флотилии фон Рей был человеком умным и порядочным и выдал нужную бумагу без лишних вопросов, лишь проворчав напоследок:

– Надеюсь, Отто, вы понимаете, что делаете? Впрочем, я не намерен вмешиваться в ваши сугубо личные дела… – И с кривой усмешкой добавил: – Хорошо ещё, что ваша избранница бретонка, а не француженка. Для наших идейных бюрократов кровь бретонцев всё таки ближе к арийской, чем у испорченных цыганами и евреями галлов.