Лео Кесслер - Форсированный марш Страница 5

Черчилль ничего не ответил. Выражение его лица совсем не изменилось — точно он заранее рассчитывал услышать от Маунтбеттена эти новости. Последний облизал губы и замер, ожидая, что же скажет премьер-министр. Но Черчилль, казалось, не испытывал ни малейшего желания говорить, по-прежнему храня непроницаемое молчание, и в конце концов Маунтбеттену пришлось снова заговорить самому:

— Разумеется, можно предположить, что немцам просто повезло и они смогли совершенно случайно разгадать наши планы. Хотя при этом мы должны отдавать себе отчет в том, что подготовка к операции идет полным ходом уже с апреля и в распоряжении службы безопасности есть неопровержимые данные о том, что канадцы, которых готовят к этой высадке во Франции, неоднократно открыто болтали об этом в пабах на юго-восточном побережье Англии. — Адмирал слегка улыбнулся, демонстрируя свои превосходные зубы: — Боюсь, что представители наших доминионов имеют привычку разговаривать слишком громко.

Черчилль, дотоле безмятежно нежившийся в ванне в лежачем положении, внезапно резко сел, обмакнул кончик сигары в стакан с коньяком, удобно стоявший на краю ванны, и воинственно уставился на молодого главу Управления совместных операций. «Он выглядит как китайский Бог изобилия, страдающий от сильной боли в желудке», — пронеслось в голове Маунтбеттена.

— Вы, конечно, знаете, для чего мы затеяли всю эту операцию, не так ли, Маунтбеттен? — рявкнул премьер-министр.

— Видите ли, сэр, мы ничего не предпринимали со времени рейда на Сен-Назер[12], который был произведен еще в марте, и, надо сказать, что та «стальная рука», которая, по вашему выражению, «высовывается из моря и хватает немецких часовых, стоящих на своих постах», в последнее время была как-то совсем неощутима, — произнес адмирал с обезоруживающей улыбкой.

Черчилль сурово взглянул на Маунтбеттена:

— Нет, это будет что-то гораздо большее, чем просто рейд, что-то значительно большее! — Он ткнул кончиком сигары в адмирала: — Дело в том, что Советы подняли несусветный вой по поводу своих потерь, а также того, что именно на них лежит вся основная тяжесть боевых действий в войне. А на прошлой неделе дядюшка Джо[13] публично заявил о том, что у Красной армии нет никакого намерения ни уничтожать германскую нацию, ни ликвидировать германское государство. Я расцениваю это как совершенно ясное свидетельство того, что Советы намереваются заключить с Гитлером сепаратный мир, если только ситуация на германо-советском фронте и само положение СССР кардинальным образом не улучшится. Естественно, президент Рузвельт крайне обеспокоен всем этим. Вот почему он дал самые энергичные указания этому парню Эйзенштейну…

— Его зовут Эйзенхауэр, генерал Эйзенхауэр, — поправил Черчилля Маунтбеттен.

— Да, какое-то неанглийское имя вроде того, что вы назвали, — отмахнулся премьер-министр. — В общем, этот тип самым активным образом разрабатывает по поручению Рузвельта планы вторжения на континент, которое должно состояться уже в этом году. Вы, конечно, уже видели лозунг: «Второй фронт — сейчас!», которым наши коммунисты украсили все уличные стены — и здесь, в районе моей резиденции в Чекерсе, и в самом Лондоне?

Маунтбеттен кивнул. Эти лозунги, намалеванные яркой белой краской, появились на стенах прошедшей ночью. Совершенно очевидно, что это было делом рук британских коммунистов.

— Однако кому предстоит вынести на себе основное бремя такого вторжения на континент, Маунтбеттен? — Черчилль выпятил свой массивный подбородок и с обвиняющим видом уставился на адмирала. — Британской армии! И я, Маунтбеттен, стану слишком плохой слугой нашему королю, если позволю сделать так, что вся британская армия поляжет на полях сражений во Франции. У нас ушло целых два года — два года после последней ужасающей катастрофы в Дюнкерке, — чтобы создать и выпестовать те новые десять дивизий, которые составляют сейчас костяк нашей армии. И я совершенно не собираюсь бросать их в пекло битвы, к которой они, по моему мнению, еще недостаточно подготовлены — и в которой им будут противостоять превосходящие их в два с половиной раза по численности и оснащению немецкие дивизии, расквартированные сейчас во Франции. Я не допущу того, чтобы британские солдаты еще раз испытали горечь поражения на территории Франции в 1942 году! Однако американцы, наши союзники, настойчиво требуют, чтобы мы все-таки высадились в Европе в текущем году, — с тяжелым вздохом произнес Черчилль. — И я никак не могу обойти это требование. В конце концов мне пришлось пообещать и Рузвельту, и этому чудовищу Сталину, что я сделаю это. Они получат высадку британских сил во Франции в 1942 году!

Черчилль медленно выпустил в воздух кольцо сизого сигарного дыма, которое начало подниматься над огромной ванной, и мягко заключил:

— Маунтбеттен, мне нужно, чтобы ваши коммандос и канадцы, которые высадятся вместе с ними, были принесены в жертву.

— Принесены в жертву? — переспросил ошеломленный Луис Маунтбеттен.

Черчилль внимательно посмотрел на него сквозь полуприкрытые веки.

— Маунтбеттен, я очень хорошо знал вашего отца. Он был таким же способным и амбициозным человеком, как и вы сами. Однако ему недоставало одной вещи — ловкости и умения обделывать дела так, чтобы это было выгодно с политической точки зрения. Данный недостаток и послужил причиной краха его карьеры. Он был неспособен почувствовать тенденции развития, не осознавал, что может произойти со временем, и не умел становиться союзником влиятельных политических сил. В конце концов это пустило его карьеру под откос.

Маунтбеттен молчал, прекрасно понимая, что Черчилль абсолютно прав. То, что представители истеричных антигерманских кругов устроили во время Первой мировой войны скандал по поводу того, что его отец носил немецкую фамилию Баттенберг, было лишь внешней причиной, по которой его отец был вынужден уйти из королевских Военно-морских сил. Главной причиной того, что отцу пришлось подать в отставку, было то, что, когда началась кампания его оголтелой травли, он очутился совершенно один. Он был абсолютно изолирован, у него не оказалось ни одного союзника в политических сферах. На всем протяжении собственной военной карьеры Маунтбеттена печальная судьба отца постоянно служила ему горьким напоминанием и наиболее очевидным уроком. И сейчас, когда на новом повороте войны перед ним замаячили немыслимые прежде возможности, он тоже начал осознавать, что ему обязательно придется обзавестись влиятельными друзьями и союзниками как при дворе, так и в высших политических сферах для того, чтобы иметь шанс подняться на следующие ступеньки в своей блистательной карьере.

— Я полагаю, что вы не допустите тех ошибок, которые совершил ваш отец, Маунтбеттен, — проронил Черчилль.

— Надеюсь, что нет, сэр, — ответил адмирал, хотя ему было немного не по себе от того оборота, который начала приобретать их беседа.

— Отлично, значит, мы поняли друг друга, — хмыкнул премьер-министр. — Итак, как я уже говорил, наши американские союзники получат от нас высадку во Франции — чтобы попытаться умилостивить затем русского медведя. Но, Маунтбеттен… — Черчилль пронзительно взглянул на адмирала, — эта высадка должна также продемонстрировать нашим американским коллегам, насколько кровавым и фантастическим по человеческим потерям является подобное начинание! В результате Рузвельт должен убедиться, что открывать этим летом полноценный второй фронт совершенно невозможно. Мой мальчик, — в голосе Черчилля появилась торжественность, — все будущее Британской империи будет зависеть от исхода этой операции. Если британская армия будет уничтожена этим летом, мы никогда больше не сможем создать вторую — наши людские резервы практически исчерпаны, а что ждет нас в ближайшие годы, можно только представить. Нам надо обязательно сохранить нашу армию, ибо — запомните, Маунтбеттен, — как говорится, Бог всегда на стороне сильных армий.

— Но, сэр, вы не вправе ожидать, что я пошлю…

Черчилль оборвал его властным взмахом руки:

— Вы обязаны четко понять это, Маунтбеттен. От вас мне требуется неудача под Дьеппом!

Глава четвертая

— Здравствуйте, солдаты! — прокричал оберштурмбаннфюрер Гейер, перекрывая шум волн, плескавшихся о подножия прибрежных утесов, на вершине одного из которых стоял навытяжку штурмовой батальон СС «Вотан».

— Здравствуйте, оберштурмбаннфюрер! — прокричали в ответ восемь сотен молодых глоток, заставив чаек в панике взметнуться высоко в голубое летнее небо.

— Дайте личному составу команду «вольно», Метцгер! — рявкнул Гейер.

Гауптшарфюрер Метцгер по прозвищу Мясник встал в центре пустой площадки, широко расставив ноги, выпятив вперед грудь и мощную челюсть и уперевшись здоровенными ручищами бывшего мясника себе в бока в районе бедер. Эту позу он подсмотрел в одном старом фильме, где демонстрировались кадры из жизни старой кайзеровской армии, и втайне практиковал ее перед зеркалом в своей комнате, пока не довел до совершенства. Он внимательно обвел глазами все без исключения шеренги батальона. Но ни один из военнослужащих «Вотана» — от нового пополнения до старых бойцов, которые сумели выжить в русской мясорубке, — не дал ему повода для недовольства. Все стояли строго навытяжку, глаза каждого были устремлены на некую дальнюю точку на горизонте. «Черт побери, — подумал он про себя, — можно подумать, что эти чучела пытаются что-то рассмотреть там, в Англии».