Абрам Вольф - В чужой стране Страница 50

— Ближе к делу!

— Конкретнее!

— Вот я про эту самую, про конкретность-то, и говорю, — заторопился парень, боясь, что ему не дадут договорить. — Врага разобьют, а мы с чем домой возвернемся, с какими итогами-показателями? Вот она, конкретность-то какая… Понял, братка? Гитлеры, будь они трижды прокляты, всю жизнь нашу изломали. Как они только над нашими людьми не измывались, сколько городов наших и деревень пожгли да порушили… Так им, стервам, пощады нету и быть не должно. Всех их, подлюг проклятых, убивать надо, чтобы ни одного фашиста на семя не осталось!

— Кто этот парень? — спросил Шукшин Дядькина.

— Сержант Григорий Станкевич. Боевой хлопец! — Дядькин мягко улыбнулся. — У нас его Браткой зовут…

— Мы в своей резолюции должны дать наказ нашим командирам, которых изберем тут, чтобы действовали смело, чтобы дали нам развернуться… Мы, товарищи командир, — Станкевич повернулся к «президиуму», — одного желаем: драться с фашистами. Для уничтожения врага нашей крови щадить не надо…

— Хорошо сказал, Братка! Молодец! — послышались голоса.

После Станкевича говорил старший лейтенант Михаил Ольшевский. Этот рослый, богатырского сложения человек ив гражданском костюме сохранил командирскую выправку. Он стоял прямо, держа руки по швам, говорил четко, разделяя слова короткими паузами.

— Нас двести пятьдесят человек. Каждый из нас будет сражаться за десятерых. Значит, нас не двести пятьдесят, а две тысячи пятьсот. Я предлагаю формировать отдельную партизанскую бригаду…

— Бригаду! Даешь бригаду! — зашумели партизаны.

— И мы должны действовать по всем законам Красной Армии. У нас должно быть боевое знамя. Боевое знамя бригады! У этого знамени мы поклянемся, что умрем, но не отступим перед врагом, что никакие пытки не заставят нас выдать тайну, предать товарищей…

— Правильно, товарищ старший лейтенант! — сказал, поднимаясь, Маринов. — У нас должно быть боевое знамя! И я предлагаю дать бригаде имя… — Маринов обвел товарищей горячим взглядом. — Я предлагаю именовать ее русской партизанской бригадой «За Родину».

— Да здравствует бригада «За Родину»! — крикнул Дядькин.

Партизаны вскочили, подняли над головами оружие.

— За Родину! Ура!

Ура-ра-а-а! — понеслось по лесу. — За Родину!

Родина… В этом слове слилось все: их чувства и думы, их надежды и устремления, их прошлое и будущее, все, чем они живут и для чего живут на земле. Нет ничего дороже Родины. Она была с ними все эти годы борьбы и величайших страданий, она согревала их, своих сыновей, на чужбине, давала им силы вынести все страшные невзгоды и муки, выпавшие на их долю. Во имя ее они снова взялись за оружие, чтобы совершить такие подвиги, которые с годами будут казаться легендой…

Когда шум утих, Маринов продолжал:

— Я предлагаю принять такое решение. Первое. Отряды и все отдельные группы советских партизан, действующие в провинции Лимбург, объединить в русскую партизанскую бригаду «За Родину». Второе. Развернуть активные наступательные действия, охватив ими как можно большую территорию. Уничтожать врага всюду и всеми силами. Третье. Сражаться с немецко-фашистскими захватчиками, не щадя крови и жизни своей. Четвертое. Действовать в тесном взаимодействии с бельгийскими партизанами и всеми патриотами. Пятое. Поручить штабу бригады утвердить программу и устав бригады «За Родину».

— Кто за предложение товарища Маринова, прошу поднять руки! — обратился Дядькин к собранию. — Так, единогласно… Теперь надо решить вопрос о командовании. Я считаю, что командовать бригадой должен подполковник Шукшин. Это опытный, боевой командир, участник гражданской войны…

— Шукшина! Подполковника Шукшина! — раздалось сразу несколько голосов.

— Голосуем, товарищи… Единогласно! — Дядькин повернулся к Шукшину — Прошу, товарищ комбриг, вести собрание.

Заместителем командира бригады избрали Дядькина, заместителем по политической части Маринова, начальником штаба лейтенанта Воронкова, начальником разведки лейтенанта Кучеренко, помощниками начальника штаба сержантов Зенкова и Боборыкина.

Когда вопрос о командовании был решен, Шукшин обратился к партизанам:

— За доверие спасибо, товарищи. Я коммунист, я оправдаю ваше доверие. Сейчас я хочу сказать одно. Нас ждет суровая борьба. Наша бригада находится в глубине Западной Европы. Единственная советская часть… Связи с Родиной нет, ни оружия, ни продовольствия нам не сбросят. Чтобы выстоять в этих условиях, нужны не только храбрость — я в вашей храбрости не сомневаюсь, — но величайшая дисциплина и организованность. Товарищ Дресвянкин здесь верно сказал: без железной дисциплины пропадем… Я уверен, что наша бригада станет грозой для врага. Пусть знамя ее овеется боевыми подвигами, достойными нашего народа. Да живет, здравствует и побеждает врагов русская партизанская бригада «За Родину!»

В лесу загремело красноармейское «ура». Все поднялись, сгрудились вокруг командиров.

Сразу после собрания партизаны разошлись по своим лесам и укрытиям. Осталось только командование, работники штаба, командиры групп. Нужно было решить вопрос о формировании бригады и утвердить командиров отрядов.

— Я считаю, что мы должны создать четыре отряда, — заговорил Дядькин. — Наш отряд и отряд Шукшина следует разукрупнить, создать из них три отряда. Четвертый отряд составить из новых групп.

— У меня возражений нет, — ответил Шукшин и вопросительно посмотрел на Маринова и Воронкова. Те тоже согласились.

— Командирами отрядов я предлагаю назначить лейтенантов Иванова, Трефилова, младшего лейтенанта Никитенко и воентехника Пекшева, — продолжал Дядькин. — Считаю, что эти командиры проверены на боевой работе, способны действовать самостоятельно, что в наших условиях совершенно необходимо.

И это предложение Дядькина было принято.

— Отдайте приказ о назначении командиров отрядов, — распорядился Шукшин, обращаясь к Воронкову. — Первый отряд — Никитенко, второй — Иванов, третий — Пекшев, четвертый — Трефилов. Теперь о программе и уставе бригады. Поручим подготовить проект Дядькину и Воронкову. Что касается дисциплины, взаимоотношений командиров и подчиненных, обязанностей бойцов, то надо целиком исходить из уставов Красной Армии. Тактика действий определяется обстановкой. Основой остаются мелкие группы, взводы. Отсюда самостоятельность командиров, боевая инициатива групп. Удар внезапный и короткий, с заранее продуманным отходом.

— Я считаю, что в программе мы должны записать о полной самостоятельности бригады, — заявил Трефилов. — Необходимо указать, что мы независимы от всех других существующих в Бельгии антифашистских организаций.

— Но держать связь с этими организациями мы будем! — ответил Дядькин. — Одно не исключает другого, Трефилов. Надо так и записать в программе: всемерно укреплять связи с местными патриотическими организациями и, прежде всего, с бельгийскими партизанами, с коммунистами.

— Вопрос не простой… — Шукшин задумался. — Ладно, потом обсудим. Теперь о знамени…

— Я это беру на себя, — сказал Дядькин.

«Дома», в отряде, Шукшина ждали гости. И какие гости!

Из лагеря вырвались подпольщики — старший лейтенант Тюрморезов и старший лейтенант Дубровский. Для Шукшина их приход в лес был неожиданностью. Он знал о решении руководящего ядра организации, которое обязывало Тюрморезова, Тягунова, Комарова и Ременникова оставаться до освобождения лагеря. Увидев в землянке Тюрморезова и Дубровского, Шукшин бросился к ним с радостным криком, обнял, но тут же, отстранившись, с тревогой посмотрел в их лица:

— Как там?.. Что случилось?

— Пришлось уйти. — Тюрморезов сел на нары, потер ладонью заросшие щетиной щеки. — Напали на след, сволочи. Грищенко, власовец, меня заподозрил. Раньше они Тягунова выследили. Тягунов убежал в самую последнюю минуту. Ушел с Комаровым, с Борисом… Бельгийцы отправили их в Антверпен. Гестаповцы знают Тягунова в лицо, пришлось отправлять дальше…

— Да, дела невеселые, — угрюмо проговорил Шукшин, садясь рядом с Тюрморезовым. — Выходит, организация осталась без головы?

— В руководящее ядро ввели Меницкого, Яковлева и Сипягина. Сипягин руководит диверсионной группой… Трудно им будет… Следят за каждым шагом. Перед нашим побегом двоих в девятой лаве схватили. Живыми в землю зарыли…

— Очень тяжело ребятам, Константин Дмитриевич, — вздохнул Дубровский. — Много людей гибнет… Вырываться теперь редко кому удается. Из нашего барака четверо в бельгийский забой пробрались, пробили ход в верхний горизонт. Два месяца пробивали… С ними Монгол был. Помните Монгола? Он искупил вину, с нами работал… Пробрались они в верхний горизонт и вышли из шахты вместе с бельгийцами. А на дороге их поймали. Били страшно, собаками рвали… Так и этого мало показалось, глаза выкололи… — Дубровский зачерпнул воды из ведра, с трудом сделал несколько глотков. — Принесли их, убитых, в барак, бросили в умывальнике, чтобы все видели. Три дня трупы не убирали. Живого места не оставили, гады… А Монгола даже имени никто не знает…