Геннадий Семенихин - Жили два друга Страница 50

– Какой же он старик? – пожала плечами Зарема. – Вчера мы с ним познакомились. Ему лет сорок восемь, ну пятьдесят. Вот разве что седой только.

– Под шестьдесят, Магомедова, – поправил Ветлугин, – а поседел он в ту самую ночь.

В комнате на минуту воцарилось тягостное молчание.

Чичико Белашвили горько вздохнул и, покачав головой, произнес какое-то смачное грузинское ругательство.

– Проклятый Адольф! Здесь его сняли, но мы его на флагштоке рейхстага повэсим и нэ будем снимать, пока муравьи ему глаза нэ выклюют.

– Ты хотел сказать – вороны, Чичико? – поправил его Демин.

– Нэт, я катэгорически сказал: муравьи, – стоял на своем грузин. – Вороны такую падаль жевать нэ будут.

Все улыбнулись. Ветлугин достал пачку «Казбека» и стрельнул в потолок душистым дымком. С тарелками на подносе в палату вошла кудрявая Женя Ильинская, кивнула Зареме, как старой знакомой.

– Ну что, жених и невеста, наговорились? – Потом с головы до ног оглядела пришедших проведать Демина летчиков и звонко воскликнула: – А вы чего стоите как в церкви, граждане? Да еще в мое дежурство. Разве это порядочек? Сейчас вам стулья принесу.

Она переставила тарелки с подноса на тумбочки и быстро притащила два стула с мягкой обивкой. Вглядевшись в подполковника, пораженно всплеснула руками.

– Ой! А вы, наверное, Ветлугин будете?

– Ни дать ни взять, – польщенно согласился командир полка. – Но вы-то откуда меня знаете?

– Я?! – вскричала медсестра. – Да я все заметки про ваши подвиги прочитала. И в нашей фронтовой газете, и в «Красной звезде». А из «Сталинского сокола» большой ваш портрет вырезала. Он у меня до сих пор хранится. Хочу на стенку рядом с Гарри Пилем повесить.

– Рядом с Гарри Пилем не надо, – усмехнулся Ветлугин, но Женя не обратила на его слова ровным счетом никакого внимания.

– Если бы знала, что вас увижу, обязательно портрет захватила, чтобы вы автограф дали.

– Да что я, балерина знаменитая или кинозвезда какая, – самодовольно пропел Ветлугин, но Женя лишь рассмеялась.

– Чепуха! – воскликнула она. – А почему бы настоящему герою не подарить девушке на память свое изображение с автографом? В трибунал вас за это не отправят, а я по секрету скажу, вы мне один раз даже во сне привиделись. А как – не открою. Эх, если бы вы не были женаты, как бы я в вас втрескалась! – мечтательно закончила Женя.

Чичико расхохотался и ладонями похлопал себя по коленкам.

– Командир, клянусь честью… да за такой успех с вас бочонок хванчкары причитается – Одним бочонком не отделаться, – подал голос Демин, а Магомедова влепила поцелуй в розовую щечку своей новой подруги.

– Ой, Женька, как ты нас всех умилила! Какое сильное это лекарство – смех. – И кивнула Демину: – Коленька, это и есть та самая Женька, у которой я сегодня ночевала.

– Оставайтесь с нами, – предложил на правах хозяина Демин, но девушка отрицательно покачала головой.

– Не могу. Нам через два часа эшелон с ранеными отправлять, и я на погрузке обязана быть. К вечеру ожидайте.

Когда дверь за Женей затворилась, Ветлугин и Чичико воровато переглянулись, как люди, явившиеся с очень неприятным, хотя и важным поручением и не знавшие, как приступить к его исполнению. Демин, давно уловивший эту натянутость, уже не сомневался в том, что командир и Чичико привезли ему нерадостное известие.

– Что там в полку, товарищ командир? – спросил Демин, не спуская с Ветлугина своего одинокого глаза.

Белые холеные пальцы подполковника нервно запрыгали на коленках, туго обтянутых новенькими синими бриджами.

– А что в полку? В полку ничего особенного. Утром двенадцать машин водили на Зееловские высоты. Не вернулся лейтенант Сапронов. Это новенький. Что с ним, еще не выяснили, а в остальном все по-прежнему.

Демин натянуто рассмеялся:

– Благодарю за откровенность, товарищ командир, но вы мне очень напоминаете того самого дежурного по штабу, который доложил отсутствовавшему командиру:

«Никаких происшествий, кроме того, что Бобика машина переехала». А потом оказалось, что машина эта была пожарная и только что затушила сгоревший штаб.

А штаб сгорел потому, что там запьянствовали помощник дежурного, посыльный и телефонист и кто-то бросил окурок в керосиновую лампу. За два дня потеряли четырех человек. Нечего сказать, – ничего особенного.

Ветлугин дерзость Демина пропустил мимо ушей, не без труда подавив в себе желание взорваться.

– Ты не в счет, – сухо поправил он.

– Это почему же? Разве не из моих телес семнадцать осколков выпотрошили?

– Ты – это особая статья, – сказал Ветлугин подобревшим голосом. – Утром звонил сам маршал.

Твои фотопленки оказали фронту неоценимую услугу, и тысячи людей, готовящихся к наступлению, будут тебе благодарны. Маршал просил передать, что гордится тобой.

– Так и сказал? – растроганно спросил Николай.

– Так и сказал, – заверил Ветлугин.

– Спасибо… передайте ему, если будет возможность, большое спасибо. Я сделал все, что мог. И не моя вина, что благополучно не сумел возвратиться. Зениток там – сущий ад, командир. Теперь вот придется валяться.

Ветлугин неожиданно встал со стула, за ним поднялся и Белашвили.

– И еще маршал поручил мне… – Ветлугин извлек из кармана коробку в красном коленкоре. – За мужество и отвагу, проявленные при выполнении специального задания по разведке вражеской обороны. Указом Президиума Верховного Совета старший лейтенант Николай Прокофьевич Демин награждается орденом Боевого Красного Знамени. Получай, Николаша, свой третий по счету боевик, и давай я тебя расцелую.

– Спасибо, – сказал Демин. – Служу Советскому Союзу.

– И это еще не все, – остановил его Ветлугин. – Приказом командующего фронтом тебе присвоено очередное воинское звание: капитан. А теперь давай щеки.

Демина обдало запахом духов и спирта. Едва отошел Ветлугин, его кольнули усы Чичико Белашвили. И уже потом, не стыдясь посторонних, прильнула к нему Зарема. Однополчане присели на стулья, и опять наступила пауза. Демин, с восторгом рассматривавший сверкающий орден, отложил коробочку в сторону и тихо попросил:

– Товарищ командир, а нельзя ли меня назад, в полк? Я бы там тихо-тихо в санчасти долечился, все бы предписания медицинские выполнял. Я же в основном ничего… Если бы вы знали, как в полк хочется. Я-то прекрасно понимаю, что о летной работе рано пока говорить. Но вы могли бы меня держать оперативным дежурным, помощником руководителя полетами. Кем угодно, хоть писарем, лишь бы в полк. А?

Ветлугин и Чичико Белашвили печально переглянулись.

– Ты, что ли, начнешь? – спросил командир полка.

Чичико, волнуясь, достал платок, для чего-то вытер совершенно сухой лоб.

– Понимаешь, генацвале, как бы это сказать тебе получше. Ты мне давно, понимаешь, друг. После войны приезжай в Кахетию, будем с тобой вино пить, какое захочешь, песни петь, каких, кроме Грузии, нигде не услышишь. Какой там ты мне друг. Ты мне брат. И хоть я тебя иногда бранил, ты, генацвале, прекрасно знаешь, что это было любя и в наших общих интересах…

– Подожди, – беспощадно прервал поток его красноречия командир полка, – сейчас не время начинать с Людовика Четырнадцатого. Покороче надо. Ты, Демин, человек с завидной нервной системой, и я тебе сейчас сугубо по-мужски, напрямик. – Однако и он тревожно осмотрелся по сторонам, приподнял плечи от невольного вздоха. – Уж и не знаю, с чего начинать, Николай. Одним словом, завтра наш полк покидает насиженное гнездо и перебазируется южнее. Нам уже определена первая цель: отрезок автострады Берлин – Коттбус. Вес экипажи уже переводятся в готовность номер один и, когда мы вернемся, будут ожидать красной ракеты.

– А я? – жалобно протянул Демин.

Ветлугин положил ему на плечо руку.

– Прости меня, Коля. Прежде чем появиться у тебя, мы заходили к подполковнику Дранко. У тебя не все гладко, Коля.

Демин недоверчиво приподнялся в постели.

– Но ведь операция прошла успешно.

– В том смысле, что из тебя благополучно вынули семнадцать осколков. Хуже другое.

– Зрение?

– Ты угадал, Коля. Дранко считает, что спасти твое зрение может незамедлительная операция, но это не по его линии. Нужен опытный хирург-окулист. Драчко назвал три фамилии. Каждая на весь мир известна. Одно из этих светил в Москве, другое – в Одессе, третье – в северном городе с миллионным населением. Этот третий – однокашник самого Дранко. Вот ему подполковник и берется написать, чтобы тебя приняли чин по чину. – Ветлугин замолчал, посмотрел на собеседника.

– Дальше, – потребовал Николай, – бейте сразу, В прятки играть не привык.

– Кто же тебя собирается бить? Тебя, героя Великой Отечественной.

– А если без пафоса?

– Я считаю, что раньше, чем через пару месяцев, тебя не выпишут.

– И на Берлин мне летать не придется?