СЕРГЕЙ ЛОЙКО - АЭРОПОРТ Страница 52

Александр возвращается в дом, чтобы спросить у кого‑нибудь, что дальше, как ему быть, где его автобус. В доме уже никого нет. Повсюду разбросаны коврики, рюкзаки, сапоги, ботинки, носки, открытые и закрытые консервные банки, бутылки и бутыли, пустые и с водой, газовые горелки, цинки с патронами разного калибра, коробки с гранатами, парочка автоматов и гранатометов. В углу одной из комнат — канистра с бензином для генератора. Мебели почти нет, пошла на обогрев, как дрова (все комнаты соединены массивной дровяной печкой). В крыше над одной из комнат зияет громадная дыра. Хорошо, что ночью дождя не было. Над всем этим бедламом возвышается черный телевизор с пулевым отверстием посреди экрана.

На улице идет настоящий бой. Александр в свое время отслужил срочную от звонка до звонка, сначала год в десантной учебке в Рязани, рядовым и сержантом. А потом еще год в Афгане, в Паншере, был пулеметчиком на настоящей войне против самого паншерского льва — Ахмад-Шаха Масуда. То есть ощущения знакомые, но не из приятных.

Стрельба немного стихла. Слышны только одиночные. И то — не близко. Александр осторожно выходит на улицу, чтобы посмотреть, где его автобус. Рыжий надел каску. Лежит в укрытии прямо на улице. Перед ним дымится пулемет.

«Да это ж родной «дегтярь»![164] Вот уж не думал встретить», — удивляется Александр.

У него был такой же в армии, но и тогда, в 80-х, уже был устаревшей моделью, все‑таки с 40-х годов машинка. Скорострельность так себе — сто пятьдесят выстрелов в минуту.

Если не дать остыть вовремя, то перегрев ствола наступает после трехсот выстрелов, — приходят к Александру из глубин памяти воспоминания. В Афгане его «Дегтярев», бывало, перегревался так, что можно было на нем яичницу жарить. И у рыжего, похоже, уже перегрелся. Вокруг середины ствола облако то ли дыма, то ли пара.

— Щас опять попрут, — кричит рыжий водителю, — вон их танчик крутится.

За спиной рыжего стоит украинский танк Т-64. Без движения. И, похоже, без команды.

— Движок накрылся, — глядя на него, продолжает пулеметчик. — Но сепары не знают. Пусть думают, что у нас танк есть. Вообще‑то, было два, но первый еще на прошлой неделе сожгли, там, в конце села.

Рыжий неопределенно показывает рукой куда‑то вдаль, водит стволом слева направо, не поднимаясь.

В воздухе характерный свист, пули пролетают над головой рыжего. Стреляют уже метров с трехсот. Прямо с середины поля за поселком. А это почти ближний бой. Скоро рукопашную ждать, а у Александра даже саперной лопатки нету. Он устало присаживается на колено, глохнет от звука пулеметной стрельбы. Это рыжий снова начинает «работать».

— Вот они, вот они, падлы сепарские, — кричит рыжий, не отрываясь от пулемета. Потом резко поворачивается к водителю: — Дядя, помоги!

Нет, он не ранен. В магазине закончились ленты (две ленты по пятьдесят патронов калибра 7,62 на магазин).

— Вон у забора, у кольца бетонного, видишь пару магазинов, — кричит возбужденный пулеметчик. — Поднеси мне хотя бы один.

Пулеметчик спас ему жизнь, там, в саду. Как не помочь? Александр с трудом поднимает оба снаряженных уже магазина (двести патронов, по сто в каждом — в таком плотном бою — пять минут, если с передыхом), бежит к рыжему, пригнувшись, и падает рядом с ним на кучу еще теплых гильз. Перед ними бетонная строительная плита с форточным отверстием сбоку. В него и выставлено дуло пулемета.

— Спасибо, друг, - не оглядываясь, говорит рыжий. — Меня Ваня зовут, позывной «Рыжий».

— Меня Саша, — автоматически отвечает водитель. — Просто Саша. Без позывного.

В Афгане у него был позывной — «Хохол». Но он его не назвал.

Над головой свистят пули. Пули стучат по бетону перед ними. Ваня не перестает стрелять.

Когда он, наконец, останавливается, Саша на секунду выглядывает через плечо рыжего в окошечко. Никого там не видно. В середине поля поднимается дым.

Саша ложится спиной на сотни гильз, смотрит в серое небо.

— Что у вас за война здесь такая, что х...р поймешь? — говорит он.

— Позиционная называется, — отвечает рыжий. - Стреляем друг в друга здесь уже пару месяцев. Но у них «арта» серьезно прибавила за последнее время. Стодвадцатки[165], САУ, «Град», б...дь.

«Так, а какого х...ра я здесь делаю? — вдруг с ужасом думает Александр. — Рыбалку пропустил, ладно. Надюша нервничает, разберемся. Но как мне вообще отсюда выбраться? Как в западне, б...дь. И выхода нет».

Рыжий Ваня пристегивает второй магазин.

Алексей сидит в окопе на окраине Песок. Сейчас с ним два бойца. Двух уже унесли. Трехсотые, слава Богу, — мина рядом упала. В его бронике прямо под шеей торчит осколок. Горячий еще. На излете сверху упал. А то бы ключицу мог сломать. Алексей вспоминает про сломанное ребро на Майдане в тот день, когда он закрыл ее своим телом. О чем бы он ни думал, все его мысли и воспоминания начинались с Ксюши, а кончались Никой. Достает телефон. Она не будет говорить. Да и зоны нет, слава Богу. Прячет его снова в карман.

Чтобы отвлечься, начинает листать на экране камеры снятые за утро фото. Отличный кадр с рыжим пулеметчиком. Рука перевязана. Во рту сигарета. Каска набок сбилась.

Пулемет допотопный, весь в дыму. Вокруг море стреляных гильз, на волнах которого и качается пулеметчик в такт своему кайфу. Видно, что он кайфует.

Вот боец уронил автомат в грязь. Стоит на коленях, вытирает автомат об разгрузку. Сзади него — спины убегающих бойцов. Они бегут к окопам, под обстрелом, пригнувшись. Боец в пол-оборота смотрит на них. Он не боится войны. Он боится остаться с ней один на один.

Вот другой боец сидит на дне траншеи, закрыв лицо руками. Между грязных пальцев с угольной шихтой под обкусанными от боли и страха ногтями стекает темная кровь, словно он выжимает ее из лица. Сбоку от него лежит другой раненый. В кадре невозможно услышать, как он стонет, но согнутое колено все как‑то пронизано болью. Чистый Спилберг, улыбается Алексей, и тут же ловит себя на мысли, что он снял чужую боль и радуется ей, как большой удаче.

— Повезло мужикам, — словно услышав эти мысли и успокаивая его, говорит один из двух оставшихся в окопе бойцов. — У одного сквозное в щеку, у другого — в бедро. Кости не задеты, мозги, сердце, яйца и другие жизненно важные [авт. — органы] тоже. Уже е...аться смогут через пару дней. Осторожно. А щас поедут домой героями, а ты здесь сиди в этой грязи, пока не подстрелят, б...дь.

— Вот у меня летом случай на границе был, под Солегорском, — вдруг продолжает прерванный разговор другой боец с позывным «Чижик», который действительно похож на чижика — круглое детское лицо с длинными ресницами. Алексей, правда, чижиков никогда в природе не встречал. — На высотке закрепились человек двадцать наших. А сепары думали, что мы ушли, что там никого...

Утро, постирался, форма сохнет, я в шортах... К высотке подъезжают пару микроавтобусов метров семьсот — восемьсот от нас. Какие‑то люди... Подумал, за нами или еду кто- то привез! Все ребята с другой стороны в окопах. Я взял на всякий случай Ф-1, в карман положил и пошел глянуть, кто там... Иду... Подхожу ближе, не могу разобрать, кто в чем, наши или свои... Кричу: «Мужики! Я свой, свой!!!». Вижу на одном рясу... Священник! Значит, свои!.. Откуда у сепаров священник? Они, не обращая на меня (в шортах и грязного) внимания, что‑то спорят между собой и машут руками. Подхожу ближе, священник поворачивается ко мне лицом... А у него АКМ колорадской [авт. — георгиевской] лентой перемотан! Смотрю - и у остальных... В голове мысль - попался, конец мне... Они спрашивают: «Чего тебе?». А я гранатку тихонько так нащупал в кармане, достал осторожно и в ладошке за спину... усики... кольцо. Смеюсь, не знаю, что сказать. И они смеются почему‑то. Я гранату им под ноги — и тикать[166] к своим... Взрыв! Падаю и ползу, что есть мочи, к своим, а надо мной пули — вжик, вжик! Но тут наши из окопов их увидели и пулеметом положили всех. А я вот приполз без единой царапины, разве что локти посбивал!

— Вы водитель автобуса? - спросил Александра высокий военный лет сорока, в новой отлично подогнанной форме и затянутой каске, когда Рыжий и водитель кончили стрелять и уже направились, было, в дом в поисках «жрачки». — Отлично. Я майор Михайленко, здешний комбат, позывной «Макс». Нам срочно нужно эвакуировать в Первомайск шестерых раненых и двух двухсотых. Вы же все равно должны домой ехать.

— А что ж у вас военной «скорой помощи» нет? — спросил Александр.

— Представьте себе, нет. Если б только этого не было, а тут за что ни возьмись...

— А как же вы раненых эвакуируете?

— Вот так и эвакуируем, с оказией. На чем придется... Бывает, и на велосипеде. А сегодня вот — с вами.

Перебежками майор и водитель добрались до автобуса. Четыре окна разбиты вдребезги, один бок в дырках от осколков. Александр открыл двери. Весь пол в салоне завален битым стеклом. Четверо бойцов внесли раненых и убитых, сами заняли места у разбитых окон и открытой салонной двери с автоматами наперевес. Майор сел рядом с ним в кабину.