Олег Валецкий - Югославская война Страница 52

Что же касается проблемы дезертиров или лиц, не желавших участвовать в этой гражданской войне, которых в Югославии по данным военных командований СВК и ВРС было 30-40 и 70-80 тысяч человек соответственно, то они не были настолько большой проблемой, как это представлялось, для Югославии. Югославия впустив их, способствовала том самым большим материально-финансовым вливаниям в свою экономику, ведь беженцы в 1991-92 годах прибывали не с пустыми руками. Военные власти РС и РСК требовали конечно мобилизации этих беженцев, но, надо заметить, не особо настойчиво. Югославская власть до весны 1995 года никаких мер о мобилизации не предпринимала, тем более, что на год поступало немалое количество «гуманитарной помощи» из иностранства. Однако летом 1995 года в Сербии (Черногория тут стала исключением) была развернута массовая насильственная мобилизация военноспособных беженцев, сопровождавшаяся противоречивой пропагандистской шумихой. С одной стороны официальная власть на всех условиях прямо и косвенно продолжала осуждать ястребов воины из РСК, но в особенности из РС, и в конце концов, дело в этом доходило до шовинистских оскорблений.С другой стороны,югославская милиция при поддержке ряда «неофициальных» военизированных организаций организовали настоящую охоту за людьми, хватая их по квартирам, кафе, базарам. Известны были случаи, когда при попытках к бегству эти людей убивали на месте, а об избиениях и оскорблениях вообще можно не вспоминать. Все это велось настолько грубо и не продуманно, что достигало обратного эффекта, а неподготовленные ни в каком отношении люди посылались воевать как раз под командование «ястребов» — поджигателей войны, а заодно и военных преступников /по терминологии столь уважаемого тогда официальным Белградом Запада/.Доходило и до того, что мобилизовались просто выходцы из Хорватии и Боснии и Герцеговины, жившие уже по десятку лет в Сербии естественно к РС и РСК законных обязательств не имевшие, а то и вообще те, кто лишь служил до волны военную службу на таможнях территориях. Однако эта мобилизация не коснулась тех военнослужащих армии или органов внутренних дел, что уехали в Сербию в 1992,а то и в 1993-94 годах и до этого жили как раз в уже возникших РСК. Они-то, находившиеся в составе югославских армии и милиции, были куда нужнее в РС и РСК, чем два-три десятка тысяч мобилизованных, а практически арестованных неподготовленных беженцев, естественно, думавших о том, как бы поскорее сбежать с фронта домой. В конце концов война была гражданской и тут на разных сторонах оказывались вчерашние соседи, коллеги, друзья, а нередко, и родственники, и если учесть ту анархию, что царила здесь особенно в начальный период войны, то неудивительно нежелание многих людей воевать в новых армиях новых государств. К тому же, немалая часть тех, кто состоял «на бумаге» в ВРС и СВК фактически там были либо часть войны, нередко меньшую, либо присутствовали в войсках лишь на списке. Например, из состава одного Сараевско-Романийского корпуса по конца 1994 года самовольно отбыло 14 тысяч человек, а из всей ВРС — 75 тысяч человек, но известно сколько тысяч военноспособных мужчин проводило время в тылу, в особенности в более-менее крупных населенных пунктах,под различными надуманными предлогами.

По большому счету, ВРС и СВК надо было не механическое наращивание численности, а рост числа обученных или, по крайней мере, способных к обучению бойцов. Для обучения же как раз бы и послужили вышеупомянутые военные —специалисты, которые и должны были быть законом задержаны в ВРС и СВК хотя бы на какое-то время. Что же касается основы для создания хороших кадров, то следовало искать в тех, кто добровольно выражал желание идти в достаточно опасные операции, и тут не так важно кто они были — местные или приезжие. По самым скромным подсчетам таких добровольцев на волне первоначального патриотизма можно было набрать десятки тысяч, и даже при жестком отборе можно было создать из них несколько десятков штурмовых батальонов и столько же разведывательно-диверсионных рот.Средства для этого могли быть найдены, но вот воли к этому явиться не могло, и то опять-таки во многом по идейным соображениям. Так. местный генералитет во всех добровольческих отрядах начала войны видел «сербских четников» лишь потому, что они напоминали ему четников из времен второй мировой войны, хотя те четники были лишь из одной стороны в гражданской войне, ведшейся в тогдашней Югославии, в особенности внутри сербского общества, и это уже было историей. В конце концов, какое было дело кому-то до чьих-то кокард, имей те даже чисто четнические символы — «череп и кости» на черном фоне, если те, кто их носил, хорошо воевал. Разговоры о том, что эти кокард вносили раскол в сербский народ не совсем точны. Гражданские конфликты готовятся не из-за кокард, а из-за политики, и не в среде простого народа, а в верхах общества. Да и наконец, сами офицеры и генералы ЮНА не избегали носить красные звезды, тоже ведь бывшие идеологическими символами.

Является фактом то, что настаивание на идеологических догмах старой ЮНА прямо повлияло на снижение боеспособности войск по всем направлениям как в отношении доверия к командирам и на сам отбор последних, так и на принцип организации войск и ход ведения войны.

В конце концов, сами поступки говорили куда сильнее слов и программ. Если кто-то, нахлобучив старую четническую папаху, разъезжал по фронтам лишь ради саморекламы и личного обогащения, или же, представляясь «борцом за народные интересы», этот же народ обманывал и обкрадывал то мало толку было в политических лозунгах. Естественно везде были те, кто в действительности трудился на победу, а были и те, кто этот труд ставил на службу своим личным интересам. Все это было характерно для армии, где одни — командиры могли своих подчиненных бросать в бессмысленные операции и при этом умело избегать ответственности за жертвы и сражения, что является одной из наихудших веще на война, тогда как другие сами могли идти в атаки со своими солдатами и добиваться успеха.

Система старой ЮНА конечно имела большие плюсы, как и любая организованная и более-менее устоявшаяся армия, но она имела и большие минусы в своей излишне— бюрократичности. Подобная армия, даже после отказа от старой идеологии, уже самими принципами веления кадровой политики становилась все менее маневренной и управляемой в ходе самих боевых действий. Оствалось все меньше тех, кто умел, хотел и имел право провести в жизнь замыслы военного командования. Сама организация войск составляет большую часть успеха полководца, ибо дает ему простор для наисмелых и своеобразных поступков. Ведь Александр Македонский в своих походах использовал совершенную для тех времен военную организацию, которую его отец Филип развил на основе и без того передовой греческой военной организации.То же самое относится и к Юлию Цезарю, командовавшего уже проверенной и успешной римской военной организацией. Эти два полководца благодаря срганизации своих войск смогли в ходе сражения выполнясь новые маневры силами, и тем самым добиваться преимущества над своим противником. Таким образом, приходится опять возвращаться к уже у упоминавшемуся вопросу командного звена, ибо именно здесь достигаются победы, тогда как выше на уровне полк-бригада, а тем более дивизия-корпус, командование обеспечивается разумным и своевременным управлением низовыми командными звеньями. Именно подготовка и подбор этого звена и должен был быть главной кадровой политикой в войсках.В этой же войне многое было пущено на самотек. О рядовом составе заботиться было некому. Бессмысленно было хватать в Сербии беженцев, когда много из тех, кто был в армии по несколько лет ничем, кроме автомата не владели, да и из того толком стрелять так и не научились, расстреляв десятки тысяч патронов. Расширение возраста мобилизуемых да 60 лет, вызванное нехваткой людей с середины войны, так же сыграло отрицательную роль, ибо люди старших возрастов находились в одних рядах с людьми младших возрастов, что, естественно, вело к дальнейшему снижению уровня боеспособности, особенно при наступлении.В обороне правда подобная мера часто была весьма нужной из-за большой обязательности пожилых людей при несении положенной «стражи», то же самое относилось и к «радной обавезе"(рабочее обязательство), которое представляло собой мобилизуемых на несколько недель один раз в несколько месяцев работников различных предприятий и учреждений. Это выбивало последних из графика работ,а в то же время на фронте служило для механических затыканий дыр при, естественно, весьма низком качестве выполнения боевых задач/.

Таким образом, затягивание позиционной войны строительством сотен километров траншей и с ростом неприятельских сил требовало все новых войск, и те создавалась без всякой изобретательности в надежде на « народные силы». Народность — вещь, конечно, хорошая, но надежда только на народ говорит о неспособности и халатности власти. К тому же, придавать понятию народа мистические свойства своеобразной палочки-выручалочки — значить отвергать необходимость постоянной работы по улучшению военно-политической мощи государственного аппарата.