Михаил Водопьянов - Киреевы Страница 52

— Я так виновата перед вами, Николай Николаевич, — говорила она звенящим голоском. — Очень прошу вас не пишите ничего маме и папе. Я потом сама им все расскажу. Сейчас мне еще так стыдно и больно.

Она ехала, по ее словам, на вокзал, торопилась, чтобы не опоздать на поезд.

Николай Николаевич сухо простился и забыл о ее существовании, пока через некоторое время не узнал от Соколова, что она никуда не уезжала из Москвы и даже продолжает работать в редакции.

«Откуда у советского юрисконсульта Слободинского такая дочь?» — удивился Николай Николаевич.

— Я тебя очень прошу, Юрий, — обратился он к Соколову, — ты знаешь, как я загружен сейчас, возьми на себя неприятную миссию, передай этой Ляле от моего имени, чтобы она немедленно, понимаешь, немедленно, уезжала из Москвы, иначе я буду вынужден принять меры и ей придется получить по заслугам.

— Ты слишком строг, Николай, она в сущности еще такая юная.

— А ты — блестящий адвокат, Юрий! Так будь же логичен, пусть твоя юная подопечная сидит под мамашиным крылышком, пока не повзрослеет, и главное, не поумнеет. Она должна уехать к родителям. Пойми, Юрий, небезопасно ее оставлять без контроля. А следить за ней… У кого же найдется время? Да и кому это нужно? Выполнишь мою просьбу?

— Хорошо, постараюсь, — неохотно согласился Соколов.

— Я на тебя надеюсь, Юрий.

Последующие дни Николай Николаевич был очень занят на заводе. Все его время поглощал «К-2». И вот сегодня после долгого перерыва встретился в штабе с Юрием Петровичем. Разговор, сначала спокойный, даже шутливый, вскоре стал резким. Киреев не мог примириться с тем, чтобы в жизнь его лучшего друга вошла такая пустышка, как Ляля.

— Этот вопрос тебя совсем не касается. Я женюсь на Ляле, и теперь вся ответственность за нее падает на меня, — решительно заявил Соколов. — Кстати, меня удивляет, чтобы не сказать больше, твоя заинтересованность в Лялином отъезде. Ты ведь женатый человек… у тебя взрослые дети.

Последние фразы были сказаны в запальчивости. Юрий Петрович сам почувствовал, как далеко зашел, как страшно оскорбил товарища.

Киреев ничего не ответил. Ему стало тяжело, стыдно за Соколова, и он поспешил уехать домой.

Юрий Петрович искренне возмутился, когда Киреев рассказал ему о похождениях иностранного журналиста. И все же ему стало немного грустно. Уедет Ляля теперь далеко-далеко. Возможно, он больше никогда не увидит этих больших наивных глаз. Все же Лялино увлечение Беном несколько расхолодило его. И он решил забыть «златокудрую фею», как мысленно, а иногда и вслух, называл Лялю. Скользнула по жизни и ушла. Случайная короткая встреча… Соколов привык к одиночеству. Несколько лет назад он любил чудесную чистую девушку, ждал большого, настоящего счастья. Невеста его умерла за несколько дней до свадьбы… Забыть ее казалось невозможно… Было ли у Ляли что-нибудь общее с его любимой? Нет! И все-таки она с первого взгляда показалась ему очень привлекательной. Может быть, его тронула тогда ее беспомощность, молодость. Как бы то ни было, но первая искра чувства запала в его сердце еще в тот хмурый день поздней осени, когда машины и пешеходы вереницей двигались из Москвы.

В этот трудный военный год подполковник Соколов жил предельно напряженной жизнью военного летчика. Он не только испытывал самолеты, но и водил тяжелые воздушные корабли со смертоносным грузом в далекие и близкие тылы врага, выполняя ответственнейшие задания командования. Однако, возвращаясь в Москву после боевого полета, подъезжая к квартире Киреева, Соколов с удовольствием думал, что вот сейчас навстречу ему засияют большие голубые глаза. Любуясь Лялей, он невольно вспоминал свою неудавшуюся личную жизнь, ушедшую без радостей любви молодость.

Боевая работа, беспокойные мысли о любимой сестре, от которой он уже давно не получал писем, день за днем постепенно стирали Лялин образ.

Случайная встреча в театре удивила и обрадовала его. Тогда же, рассказывая об этой встрече Николаю Николаевичу, Соколов умолчал о некоторых важных деталях…

В последнем антракте Ляля своим обычным наивно-искренним тоном попросила Юрия Петровича проводить ее домой.

— Тамаре интереснее уйти вдвоем со своим поклонником. Она из жалости взяла меня с собой в театр, я же нигде не бываю. В кино и то ни разу не ходила.

Возвращались пешком по темным московским улицам.

Вдруг Ляля заговорила, волнуясь, сбивчиво…

— Николай Николаевич так недобро поступил со мною. Он обставил все так, что я оказалась кругом виноватой и должна была уехать. Я знала, что рискую, очень рискую, оставаясь в Москве. Но я не могла уехать. Не могла! — последние слова она почти выкрикнула.

— Вам трудно расстаться… — Юрий Петрович споткнулся, подыскивая подходящее слово, и, не найдя, сказал —…с вашим бывшим женихом?

— Каким женихом? — с хорошо разыгранным недоумением спросила Ляля.

— Тот… журналист, из-за которого вы должны были покинуть Москву.

Ляля совсем неожиданно звонко рассмеялась.

— Жених! Бен?! Он же почти рыжий и с веснушками. На что он мне нужен?! Это ведь все Николай Николаевич придумал. Он сказал мне: «Ляля, вас скорее можно было бы простить, если бы вы увлеклись этим журналистом настолько, что во всем ему поверили». Ну, я и сказала, что… собиралась выйти замуж.

— А где сейчас журналист?

— Давным-давно его нет! Исчез, как в землю провалился, — с готовностью сообщила Ляля. На этот раз она говорила правду — Бен позорно бежал.

Прощаясь, Соколов спросил:

— Мне можно будет навестить вас?

— Я буду ждать, очень, очень ждать вас, — ответила Ляля.

— Почему вы не хотите поехать к родителям? — осторожно спросил Лялю Юрий Петрович.

Он уже более получаса сидел вдвоем с Лялей (Тамара ушла куда-то), говорил о разных пустяках и все время помнил просьбу Киреева. Наконец решился задать вопрос.

— Я не могу, — коротко ответила Ляля.

— Не можете? Что же мешает вам?

— Не надо спрашивать, Юрий Петрович, не скажу.

— Это не простое любопытство, Ольга Александровна. Я должен помочь вам уехать. Я дал слово…

— Слово? Кому? Я ничего не понимаю! — Ляля встревожилась не на шутку.

Юрий Петрович коротко рассказал о своем разговоре с Киреевым. Николай Николаевич находит, что после истории с иностранным журналистом Ляле нельзя оставаться в Москве.

— А вы… тоже этого хотите?

— Вам надо уехать.

— Если так, я согласна. Распоряжайтесь. Что я должна сделать?

— Завтра же подайте вашему редактору заявление об уходе. Я зайду к нему и от имени ваших родителей попрошу ускорить освобождение от работы.

— Зайдете? Проверить? Не беспокойтесь — подам заявление… Уеду… раз вы этого так хотите.

— Не обижайтесь, Ляля, — тихо сказал Юрий Петрович, — совсем я этого не хочу, но так надо.

Он встал и сказал прощаясь:

— Сейчас я буду в Москве довольно долго и, вероятно, сумею вас проводить. Завтра вечером хотел бы зайти к вам, если вы не заподозрите, что «проверяю» вас.

Утром Ляля подала заявление об уходе по семейным обстоятельствам. Ее отпустили сразу.

Во второй половине дня Юрий Петрович зашел в редакцию.

— Не беспокойтесь, все уже в порядке, — вежливо, но сухо предупредила его Ляля, — вот документ. — Она показала свое заявление об уходе с резолюцией редактора. — Теперь пойду отдам в отдел кадров.

— Я подожду вас и потом провожу до дома. Можно? — спросил Юрий Петрович. Ему казалось немыслимым просто встать и уйти.

Дорогой Ляля говорила о самых обыденных вещах, связанных с предстоящим отъездом. Даже поблагодарила Соколова за внимание и помощь. Он взялся достать железнодорожный билет и обещал также отвезти ее на вокзал, посадить в поезд и попросить проводника позаботиться о ней в пути.

— А это вам на дорогу, — Юрий Петрович неловко протянул сверток, который все время держал в руках.

Ляля поблагодарила.

— Конфеты! — сразу определила она, — это же замечательно! Я не решалась пригласить вас пить чай, у меня кончился сахар — пайка мне хватает не больше чем на неделю.

За чаем Ляля шутила, смеялась и вдруг как-то странно притихла. Лицо ее сильно побледнело и стало неподвижным, словно застыло.

— Что с вами? Вам плохо? — испуганно спросил Юрий Петрович.

— Я люблю вас, — печально сказала Ляля.

Какой-то комок в горле мешал Юрию Петровичу говорить. Ляля продолжала сидеть молча, — застывшее олицетворение скорби и отчаяния. Наконец Соколов взял себя в руки:

— Большая вы фантазерка! — ласково произнес он. — Вы забываете, насколько я старше. Впереди у вас целая жизнь, и вы испытаете настоящее, большое чувство.

У Ляли дрогнули губы.

— Не понимаете вы! — с силой вырвалось у нее. — Да и слов не найду… Все слова какие-то обыкновенные… Но нет у меня больше сил скрывать свою совсем ненужную вам любовь.