Канта Ибрагимов - Учитель истории Страница 52

Экономя подсевшую энергию металлического шестибатарейного фонарика, Шамсадов на первом отрезке пути, где было ровно, решил идти вслепую, на ощупь держась стены. Теперь этот мрак не враждебен, не страшен, наоборот — попутчик и друг. При хорошем темпе до метро добираться около получаса. Засекая время, включил фонарик, на ходу глянул на часы, прошел еще пару шагов и замер; только дошло — ровно двенадцать. Он допустил непростительную, досадную оплошность, надо было дождаться звонка, поговорить с китайцем... а теперь... Выбора нет, только вперед, и он уже невольно прислушивается, оглядывается, и не зря: рассеянный свет, самое быстрое явление в природе, уже достиг его, и понимает Малхаз, что это воображение, да от яркости вроде рябит в глазах. А следом нагнал звук, и не идет преследователь, а бежит, значит, ниже него, точно китаец, а если не один?

Все равно отступать некуда, он тоже, частенько больно ударяясь о потолок, побежал, как мог, да ему фонарик теперь включать нельзя, во мраке тяжело, рукой тыкается, ждет, когда поворот, а его все нет, и уже четко виден источник света, и вроде даже ему освещает ход. Ой! рука провалилась, с надеждой Малхаз засел за угол. Он и дышать боится, его спасение только во внезапности.

Словно чуя засаду, преследователь у поворота сбавил шаг, с опытом, не впритык, а по большому диаметру стал заходить.

— А-а-а! — изо всех сил завизжал Шамсадов, так что тень резко отшатнулась, качнулась к стене; этого мгновения было достаточно. Малхаз заметил пистолет, бросил в своего преследователя тубус, а сам, отскочив, с размаху, в прыжке, нанес удар фонарем по черепу — в ответ оглушительно прозвучали два выстрела.

Китаец уже давно обмяк, а Малхаз все бил и бил фонарем, пока это орудие не развалилось по кускам.

С еще большей скоростью, не останавливаясь, он продолжил побег, и только попав в воздухозаборник, немного передохнул, пока выбирал дальнейший маршрут. Решил двинуться прямо к перрону. А чуточку поводив мощным фонариком китайца, засек уже проторенную «колею». Прямо с противоположной стороны, так же на петельках, уже вырезанное, висит решето. Надо, не поскользнувшись, перелезть по частой арматуре, что совсем несложно. Вскоре оказался в просторном тоннеле, который привел Малхаза в освещенный зал, где стояли уборочное оборудование, техника и здесь же водосточный кран.

Пистолет, фонарь и плащ, который отчистить было невозможно, он еще в тоннеле сбросил в небытие темницы воздухозабора, и теперь бодро зашагал по лестнице вниз, браво ответил на задорное приветствие мулатки-уборщицы, сразу попал на перрон, пару минут пребывал в шоке от не реагирующей на него массы людей — и устремился к первому же подошедшему поезду. Через две-три остановки (больше дышать под землей не мог) наугад вышел. Оказалось — станция «Ватерлоо». «Чье Ватерлоо?» — подумал он и на сей раз правильно резюмировал: «Суеверие зло и порок».

То, что полицейский не обратил на него никакого внимания, его взбодрило, но не совсем, все основное впереди, и если Томас Ралф-младший, его ныне единственная надежда, не в плавании, да еще поможет, то выход есть.

Мобильный телефон уже был в зоне приема, и Малхаз первым делом набрал мобильный Томаса. — «Абонент временно недоступен». Он набрал домашний — никто не берет. Ужас! Он был на грани срыва, набирая номер невесты Томаса в Эдинбурге.

— Томас? А кто спрашивает? — жизнерадостный девичий голос. — Малхаз?! Сию минуту...

— Малхаз! Ты где? Что с тобой?

— Томас, — срывается голос Шамсадова, — помоги! — глубокий глоток воздуха. — Помоги... как брат.

— Ты где? Знаешь мою лондонскую квартиру? Мчись туда, ключи у соседей, я их сейчас же предупрежу... Вылетаю.

Следующий звонок, уже из квартиры Ралфа-младшего, Малхаз сделал в Москву. Мать плакала, а сын просил ее успокоиться и никому, даже сыновьям, о звонке пока не сообщать.

— Да что с тобой, что? — кричала в истерике мать.

— Ничего, я счастлив и свободен, — вяло отвечал Малхаз. Его неудержимо клонило ко сну, и все же хотелось полюбоваться картинами, схемой.

Он взял тубус, положил на стол, и только тогда заметил — один замок сбит, пуля ушла рикошетом... Ана его спасла.

...Приятный запах кофе аппетитно щекотал ноздри, Малхаз раскрыл глаза. По комнате ходит Томас с кружкой в руке.

— О, привет! Спишь, как младенец, значит, совесть чиста.

Малхаз радостно вскочил, они обнялись, вначале обменялись общими фразами. А конкретный разговор начался во время завтрака и продолжался долго.

Этот разговор имел для Малхаза судьбоносное значение, и не то чтобы он к нему готовился, пытался бы спекулировать, юлить, просто он хорошо знал и отца и сына Ралфов, и как никто другой знал фундаментальные противоречия между ними.

Дело в том, что Ралф-отец был человек тщеславный и тщедушный, при этом ленивый и заурядный, и только потомственный титул обеспечивал ему сладкую жизнь. Он это отлично понимал и, как преданный пес, рабски служил королеве и королевству, у него не было своего мнения, своей позиции, своих действий; и хотя он и был верноподданным, но и о славе и собственном достоинстве мечтал. Понимая, что сам он многого не достиг, Ралф-отец мечтал, чтобы хотя бы его сын стал достойным потомков Ралфов, который бы не кичился туманным прошлым, не пожинал бы перезрелые плоды ушедших веков, а сам проложил бы себе фарватер, дал бы новый, пусть даже бунтарский, импульс старой родословной. Исходя из этого, отец дал имя сыну Томас Ралф-младший. И как Воан Ралф мечтал, как воспитывал Томаса, так и получилось — на радость отцу сын вырос сильным, свободолюбивым, гордым и не стал почивать на лаврах титула, а стал, как и пращур, моряком, и не простым — военным.

Лорд Воан Ралф не мог нарадоваться за сына, да сын рос, мужал, набирался разума и занял в жизни свою позицию — диаметрально противоположную позиции отца. И главное здесь то, что Томас Ралф-младший не любит королеву, считает монархию пережитком и паразитом, и в тайне, ведь он шотландец, мечтает о независимом государстве. И как раз не играя и тем более не спекулируя, а воздействуя на эти чувства Томаса Ралфа-младшего, вел свой захватывающий рассказ Малхаз Шамсадов.

— Да ты что! Вот это да! — частенько восклицал Томас, сам по жизни страстный любитель острых ощущений. — Вот был бы я с тобой!

А Малхаз рассказывал все без утайки, и даже последний неприятный разговор с отцом Томаса не забыл.

— Я считаю, — заканчивал Малхаз, — что эти бесценные реликвии, как и моя собственная картина, если по честному праву, а не по праву сильных, должны находиться на Кавказе, на своей исторической родине... Действовать официально бесполезно: все отнимут, меня посадят. Если можешь, помоги, подскажи что-нибудь.

— Да, ну и дела, — озадачился Томас. — Ладно, сиди здесь, не высовывайся, а я съезжу в штаб флота, заодно кое-что обмозгую, обсужу кое с кем, и назад.

В этот день Томас так и не приехал, только вечером позвонил, предупредил, что сегодня не будет; не объявился он и на следующий день, а Малхаз уже встревожился, ждал чего угодно, сам на связь не выходил — поручился судьбе. Лишь к вечеру третьего дня Томас Ралф-младший заявился нагруженный пакетами со съестным. По его задорному лицу Шамсадов понял: что-то получится.

— В Чечню и на Кавказ не проси, — прямо с порога, как закрылась дверь, объявил он, — а в любую страну НАТО, вплоть до Босфора, попытаюсь доставить.

— Томас! Брат! — воскликнул Малхаз.

— Не шуми, — сдерживал Ралф Шамсадова. — Просто я Элен обещал путешествие под парусами. А чтобы ты не скучал, Элен возьмет подружку... Ну что, справимся с двухмачтовой яхтой? Вот это будет кайф!

Самое опасное было при выходе из вод Великобритании. Погранично-таможенный катер подошел вплотную. По указанию Томаса-капитана все вышли на палубу, улыбаясь, приветствовали служителей порядка. Ралф так рассчитал, что в этот день дежурил его однокашник.

— Какая из них невеста? — только этим через рацию поинтересовался пограничник, пожелал удачи и, не обследуя яхту, отошел.

— Поднять все паруса! Мотор — полные обороты! — командовал капитан. А чуть позже. — Нейтральные воды! Шампанского!

После Гибралтара, тоже британской территории, — стало совсем свободно, правда, ни на Корсике, ни на Крите, куда заходили только для дозаправки и пополнения припасов, Малхаз на берег не сходил.

— Ты хоть на свадьбу приедешь? — прощаясь в Стамбуле, интересовался Томас, а в глазах слезы. — Береги себя, береги, не задерживайся в Чечне, судя по телевизионным репортажам там жуть.

Мать, Ансар и отчим уже ждали Малхаза в Стамбуле.

— Малхаз, дорогой! — все упрашивала мать. — Полетим в Москву. Тебя уже никто не ищет, после мирного договора всех реабилитировали... Да и жениться пора.

— Не волнуйся, нана, одно дело решу и сразу к тебе.

— Ты ведь не знаешь, что в Чечне и в России творится — новую войну затевают.