Николай Михайловский - Только звезды нейтральны Страница 52

- Если грянет война, мы с вами можем оказаться в фокусе событий, на самых важных внешних коммуникациях с Западом через Атлантику и на наших внутренних морских путях с востока, из Тихого океана по Северному морскому пути. Мы будем защищаться и наступать. Да, да, наступать, - сжав руку в кулак, настойчиво повторил он, обращаясь в зал, - подобно тому, как это сделал на учениях командир эскадренного миноносца капитан третьего ранга Быстров.

Многие удивленно переглянулись. Они знали на флоте всех командиров не только по фамилии, но и в лицо. А имя Быстрова слышали первый раз. «Откуда он взялся?» - думали люди, сидевшие в рядах. Да и сам Быстров, вторично услышав «командир корабля», немало смутился, даже порозовел.

Адъютант снимал одну карту, вешал другую, и в паузе, когда голос Душенова смолкал, Быстрову было особенно радостно за человека, который с первой встречи восхитил его представительным видом и орлиным полетом мысли.

- Силы «красной» стороны в целом заслуживают положительной оценки. Особо считаю необходимым выделить действия экипажа эскадренного миноносца и молодого командира корабля капитана третьего ранга Быстрова.

«Опять командира? Старпома!» - готов был напомнить Быстров. Но сам комфлотом внес полную ясность:

- Для товарища Быстрова это был серьезный экзамен. Вот почему я не колеблясь назначил его командиром корабля.

Чернышев, улыбнувшись, посмотрел на Быстрова, другие командиры, сидевшие в одном ряду, так же повернулись к ним, дружески улыбаясь, словно хотели сказать: «Поздравляем!»

Быстров не сводил глаз с Сергея Степановича Говоркова, изучал его лицо, жесты, стремясь понять, не ущемлен ли он похвалами в адрес экипажа корабля и самого Быстрова, не обижен ли, что не называют его имя. К радости своей, никаких признаков обиды он не заметил. Наоборот, при упоминании Быстрова Сергей Степанович наклонился к члену Военного совета, что-то ему сказал, и оба улыбнулись.

И все же Быстров ощутил себя в положении человека, который, не посеяв, снимает обильный урожай. Ведь не может он принять это на свой счет - все знают: многие годы учебы и тренировок экипажа подготовили успех, и на разборе учений как-то неловко, что вдруг он, Быстров, представлен в единственном числе. Хотя бы еще назвали Чернышева за компанию. Все же Чернышев - это какая-то частица Говоркова, во всяком случае, каждый из них вложил гораздо больше сил в подготовку моряков, чем он, Быстров, в сущности говоря попавший после Испании из огня да в полымя. И не успел Быстров подумать до конца, как снова услышал слова Душенова:

- Нужно признать ценным опыт моряков эскадренного миноносца. Весь флот должен в ближайшее время перейти на повышенную готовность. Учения еще раз показали, что такая организация дает нам огромные преимущества перед противником. При таком положении мы никогда не будем застигнуты врасплох.

Чернышев теперь уже не улыбался, сидел с серьезным лицом, глядя на сцену, и только крепко сжимал руку Быстрова, выражая многое, что не скажешь словами…

* * *

Нас отделяет четыре десятилетия с лишним от событий, положенных в основу документальных рассказан о К. И. Душенове - выдающемся советском флотоводце, который так и не увидел, как завершилось начатое им дело. Трагическая смерть все же подкараулила его слишком рано. А вот мальчуган Юрка… Впрочем, простите, какой уж там мальчуган! Сейчас Юрий Константинович старше, чем был его отец в пору, когда командовал флотом. Непросто сложилась его судьба. Мечтал о флоте, но на войну попал танкистом, четыре года под огнем, прошел через все боевые испытания и нашел в себе силы и настойчивость, чтобы все-таки стать моряком. Сегодня он инженер-капитан первого ранга в отставке, а был много лет старшим преподавателем высшего военно-морского инженерного училища имени В. И. Ленина. Всякий раз с радостью приезжал он на Северный флот то руководителем курсантской практики, то главным судьей ежегодных спортивных соревнований на приз имени К. И. Душенова. А иногда и просто так пройти по улице имени Душенова в столице флота Североморске, повидаться с местами, где прошло детство…

Он мерил жизнь особой мерой!

В большое плавание…

В знойный летний день 1940 года самолет, прилетевший с Дальнего Востока, совершил посадку на Центральном аэродроме. На поле вышел невысокий коренастый мужчина с острым взглядом небольших серых глаз, смотревших из-под густых нависших бровей. Его томила жара. Он снял на мгновение фуражку, как бы стряхивая с себя усталость, и обтер платком лоб. Это был контрадмирал Арсений Григорьевич Головко.

- Москва! - радостно произнес он, и вместе с ним улыбнулись стоявшие рядом люди.

Москва всегда была гостеприимным домом, куда все с удовольствием возвращались после отлучки. Вот и Головко, приезжая в Москву и только выйдя с вокзала, мельком оглядев хорошо знакомые улицы, площади, дома, сразу примечал, где и что изменилось, выросло, возникло вновь. И, заметив это, оглядывал самого себя, словно спрашивая, оценивая: а что изменилось в тебе самом за это время?

Он бывал здесь еще курсантом в синей фланелевке и бескозырке, с винтовкой на плече: в праздники проходил в строю перед Мавзолеем…

В отличие от многих сверстников, друзей по училищу, в детстве грезивших морем и кораблями, в семье терского казака из станицы Прохладной ни один из четырех сыновей не собирался стать моряком. Отец Головко - ветеринарный фельдшер, мать - неграмотная крестьянка. Большая семья - семь детей. Все помыслы Арсения были обращены на сухопутье, к земле-матушке, и цель одна - посвятить себя сельскому хозяйству. После окончания рабфака он поступил в Тимирязевскую академию. И вдруг неожиданный поворот в жизни: по комсомольской путевке, как и многие другие его сверстники, в 1925 году он идет служить на флот. Но там долго не задерживается: его посылают учиться в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе.

После училища Головко довольно быстро поднимается по крутым ступеням флотской службы. Штурман, минер, помощник командира миноносца, командир дивизиона торпедных катеров, а затем начальник штаба бригады катеров на далеком Тихоокеанском флоте. Именно там выступил он ярым поборником ночных плаваний. Его ум и находчивость проявлялись во всем: в большом и малом. Не раз Арсений Григорьевич выходил в море на катере своего товарища по училищу А. В. Кузьмина, и они проделывали различные эксперименты в поисках наиболее эффективного использования торпедных катеров. Однажды во время очередного учения Тихоокеанского флота, ночью, они незамеченными проскочили в бухту Золотой Рог, доказав, что можно так же незаметно проникнуть в гавань противника.

Вспоминается и другое. База торпедных катеров находилась тогда в отдаленной бухте. Там же жили моряки с семьями. Зимой свирепствовали ветры. Как задует нордовый «сибиряк», выйдешь на улицу - обжигает. А домики ветхие, насквозь продуваются. Не знали, как уберечься от морозов. Особенно беспокоились за детей. Головко и тут нашел неожиданное и простое решение: вызвал пожарных и приказал облить дома водой. Прошло несколько часов, стены покрылись толстой ледовой броней. Отепление получилось - лучше не надо. Моряки повеселели, зажили совсем по-иному, даже купали ребятишек, не опасаясь простуды…

Много воды утекло с тех пор. И уж так сложилось, что, куда бы ни ехал Головко - в отпуск или в командировку, он неизменно оказывался в Москве. Словно все его жизненные пути проходили через знакомые улицы, переулки, площади столицы. И далекая дорога в Испанию тоже начиналась от Москвы.

В числе советских добровольцев ему довелось увидеть звериный облик фашизма и принять участие в битве с ним. «Но пассаран!» («Не пройдут!») - этой мыслью жили все советские люди и душой рвались туда, где не затихала битва. Немногим удалось оказаться на переднем крае, в огне боев.

Белый городок, окруженный голубыми горами, - главная база республиканского флота Картахена - стал таким же знакомым, как Кронштадт или Севастополь. Но Головко здесь - в непривычном гражданском костюме, а называют его испанским именем дон Симон Гарсия Галвис - сразу и не выговоришь. Он представляет в Испании свой народ, свою страну. Советник командира главной базы флота Арсений Григорьевич Головко участвовал в разработке операций, в бой нередко выходил в море на головном корабле, встречал транспорты из Советского Союза с танками и самолетами.

Пребывание в Испании было для него не только боевой школой. Здесь вырабатывались интуиция, способность разобраться в сложном переплете борьбы, умение отличать людей, искренне ненавидящих фашизм, от тех, кто, восклицая «Вива руса!», был в действительности враждебен делу, за которое боролся Головко.