Канта Ибрагимов - Аврора Страница 52

— Тогда и у меня к вам две просьбы, — твердо сказал Цанаев. — Во-первых, тогда пусть пройдет защита Ломаева… Мы-то с вами знаем, что то и то труд Тау-совой. Логически, так называемые «исследования» Забаева следуют после «исследований» Ломаева. Оба чеченца, оба, вроде бы, работали над темой в Грозном и в Москве. И пусть Таусова пока, — на этом слове он сделал ударение, — не может по разным причинам защититься: у ученых денег нет. То пусть хотя бы ее труды увидят свет. Для любого совета такие диссертации — честь!

— Ради науки на что не пойдешь, — согласился председатель.

— Ломаев защищается первым, по логике исследований.

— Да, наука порядок любит… А второе у вас что?

— Мелочь… В списке литературы обеих диссертаций указать все труды Таусовой.

— Оу! Это не мелочь! — на полушепот перешел председатель. — Какой риск! А кто заметит?

— Никто не заметит, потому что никто физику не читает. А хоть такую дань уважения Таусовой надо дать… Ради науки.

— Ради науки — надо! — согласился председатель.

Ломаев был просто в восторге, ликовал. Ну, и Цанаев получил свою порцию радости — на его телефон пришло сообщение: «Очень достойно. Огромное спасибо. Аврора».

Знал Цанаев, Авроре тяжело. Однако он чувствовал, что ее жизнь потихоньку налаживается. Потому что связь до сих пор, как она установила, односторонняя, да все чаще и чаще она вступает в контакт. Ломаеву звонит два-три раза в неделю, вроде бы по диссертации. И как Ломаев потом сообщает, непременно в конце тихо спросит:

— А как там Гал Аладович? Здоров? Передайте ему маршал.[18]

— А почему ты сама ему не позвонишь? — возмущается Ломаев.

— Позвоню, позвоню, — обещает Аврора.

И действительно звонила на домашний, когда Цанаев на работе был, и с женой и дочерью два-три раза общалась, говорила, что дела ее чуть лучше, скоро окончательно наладятся.

Может, это не так, но Цанаев думал, что, как и у многих людей, проблемы Авроры в деньгах. Видимо, Забаев проплатил аванс, и жизнь Таусовой стала чуть легче. А вот после защиты Забаева будет полный расчет, и тогда…

Все это догадки Цанаева, но он как-то обсуждал эту проблему с Ломаевым, интересовался темой по интернету и, по всей вероятности, цена вопроса в порядке ста тысяч евро. Тем более, что есть сведения — богатый, нахрапистый и напористый Забаев хочет не просто докторскую защитить, а мечтает и членкором, а то и вовсе академиком стать.

В рыночной экономике по-российски — все это возможно, лишь бы деньги были. А у Забаева они есть, и порядок цифр наводит на мысль, что Аврора некоторые проблемы с такой суммой сможет решить.

Какие это проблемы, Цанаев не знает, но ему кажется, что они так или иначе будут связаны с именем Бидаева.

Так оно и случилось, и случилось, так как Цанаев вовсе не ожидал. Позвонил председатель диссовета и взволнованным голосом попросил Цанаева срочно заехать.

— Сегодня утром сюда явился какой-то молодой человек, представился майором ФСБ. Чеченец… где-то я записал его фамилию.

— Может, Бидаев? — к своему удивлению Цанаев спокоен.

— Во-во, точно, Бидаев… Говорит, что Таусова оптом свои разработки продала, а мы эти труды пропускаем… В общем, еще много о чем говорил, я от волнения всего не помню. Помню, что сказал, все это на руку каким-то террористам.

— При чем тут наука и террористы? — натужно усмехнулся Цанаев.

— Ну, сам знаешь, вокруг чеченцев все как-то не так.

— Что, чеченцы не могут быть учеными, а только террористами?

— Не знаю, не знаю, — в замешательстве председатель. — Я академик, а тут такое? Зачем мне эти проблемы? Я пас. Я все верну.

— Что вы хотите вернуть? — жестко перебил Цанаев. — Оба автореферата в интернете. Сроки и оппоненты обозначены. Наука налицо. А тут какой-то Бидаев объявился, и вы — заднюю?

— Что мне делать, Гал Аладович? Я не хочу в ваших чеченских разборках участвовать.

— Вы о чем?! — усмехнулся Цанаев. — Какие «чеченские разборки»? Только наука! — и видя смятение в глазах председателя: — Чего вы боитесь? Этот Бидаев — аферист.

А сам Цанаев, хоть и стал перед председателем хорохориться, а в душе — мандраж, и даже от упоминания фамилии Бидаев ему становится плохо. Тем не менее, жить надо, и если не за себя, то за Аврору хоть как-то постоять надо. А как постоять, выстоять, если методы работы спецслужб ему вроде понятны и совсем непонятны? В такой неразберихе он вдруг догадался проконсультироваться с Самойловым.

— Ваша искренность подкупает, — говорит генерал. — Но впредь никому, даже дома, о таких вещах не говорите. Защищаться по чужим трудам — преступление.

— Ныне почти каждая третья, если не вторая, диссертация в России по халтуре идет, — вздыхает Цанаев. — Зарплата двести долларов. Тяжело в науке, в школе.

— Эх, дела, — поддерживает генерал. — Если бы только в науке и в школе. Во всей России беда… А мерзавец Бидаев, видимо, используя служебное положение, это пронюхал и решил шантажировать, вымогать. В общем, крыша и рэкет. Я уверен, что это все самодеятельность. Еще раз объявится, пусть покажет удостоверение и предписание для проверки госучреждения, — объясняет генерал. — А лучше всего сказать, что вы обратитесь к генералу Кондратенко. Это начальник особого департамента, контроль за деятельностью своих деятелей из ФСБ. Понял? Запомнил?

Такое понять несложно, но по телефону не передать. И поэтому Цанаев тут же поехал в институт. Председатель диссовета вроде все понял, но от этого ему не легче и он говорит:

— Гал Аладович, давай сделаем так. Если этот Бидаев еще раз объявится, то я его переправлю к тебе. Я не хочу влезать в ваши чеченские дела.

Хотел было Цанаев сказать, а деньги от чеченцев (от Забаева — точно!) брать хочешь?

Но профессор сказал:

— Да-да, сразу же звоните мне, — и от этой проявленной дипломатичности ему почему-то было не по себе, как уже второпях выходя из института, он вдруг заметил Бидаева — идет, курит, на ходу еще по телефону говорит. Разнаряжен, точно шнырь.

А Цанаев вспомнил Аврору и тут всякая дипломатия и воспитанность — словно не было.

— Эй, ты! Ты куда? Что, наукой заинтересовался? — профессор просто кипит.

А Бидаев встал, опешил, какая-то непонятная ухмылка на лице:

— Это вы? А что тут делаете?

— Я тут тружусь. Это научное учреждение. А ты что, и здесь решил террористов искать?

— А что вы орете?

— Я не ору, — еще громче выдал Цанаев, — а как хочу, говорю! Я здесь и профессор, и генерал. А ты что тут делаешь? Крышевать приехал? Где твое предписание, где удостоверение?

— Да не ори. А то погашу.

— Ты меня погасишь?! — Цанаев всей массой двинулся на Бидаева, он уже чувствовал, что теряет контроль, знал, что на сей раз пойдет напролом, как говорится, насмерть, лишь последнее он автоматически сообразил сказать. — Я сейчас позвоню генералу Кондратенко. Тобой займется особый отдел.

Профессор достал допотопный, массивный телефон, да не звонить, просто, как орудие сжимал в кулаке и надвигался:

— Ты что, ты что?! С ума сошел? — попятился Бидаев и тут выдал: — А Кондратенко при чем? Какой особый отдел? Да звони, куда хочешь.

— А я звонить не буду! Сам с тобой расправлюсь! За Аврору, за сына, за все получишь! — теряя контроль стал орать Цанаев.

На этот шум стали собираться люди, выглядывали из окон. Кто-то крикнул:

— Милиция! Позвоните 02! — а Бидаев сконфузился, все пятился назад и выдал: — Псих, сумасшедший. Ты еще получишь, — он фактически бежал, и где-то за сквером свистнула резина.

А Цанаева окружили сотрудники и прохожие:

— Вам плохо? Вы очень бледны. Может, скорую?

— Нет-нет, все хорошо. Спасибо, — попытался улыбнуться Цанаев.

На самом деле, как он понимал, только что пережил нервный и физический срыв. И в груди, во всем теле — боль, непонятная вялость и усталость. Он опустился на скамейку, таблетки глотал, но скорая ему не нужна, потому что, в отличие от дряхлого тела, душа ликовала! Он одержал очень маленькую, да победу. Его злостный смертельный враг, а иначе он о Бидаеве и не думал, пусть и временно, но отступил, бежал.

Знала бы об этом Аврора. Где она? Как она? А ему, если честно, плохо. И он боится: помрет, не увидев, не поговорив более с ней. Так много хочется сказать, крепко обнять и вдохнуть напоследок аромат незабвенной любви…

Врачи рекомендовали Цанаеву лечь в больницу для профилактики, однако на носу была защита Ло-маева, за которую он очень волновался, где и сам должен был выступить как официальный оппонент.

На свой страх и риск, а иначе он поступить не мог, в свой доклад Цанаев внес целый абзац о роли Таусовой в разработке данного эксперимента. Да это только абзац, а вот Ломаев в своем основном докладе несколько раз особо подчеркивал роль Таусовой, ее вклад и ее достижения.