Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда Страница 53

Кович обвел девушек взглядом.

– И что мне прикажешь с ними делать?

Ольга поспешила ответить.

– Я была снайпером, товарищ полковник, и снова им буду, если вы дадите мне винтовку.

– Я тоже снайпер, – сказала другая девушка.

– А ты?

– Я медсестра, товарищ полковник.

– А ты? – Кович уставился на Настю. Было понятно, что он играет с ними – как ловкий покупатель, который собирался сделать выгодное приобретение. Но какой толк партизанам от пилота?

– Она пилот истребителя, товарищ полковник, – вмешалась Ольга. – Она воевала в Сталинграде.

Это слово не осталось без внимания партизана.

– В Сталинграде, говоришь? Как тебя звать?

Настя на мгновение замешкалась.

– Александра Васильевна Петрова, товарищ полковник.

Кович задержал на ней взгляд дольше, чем следовало, словно что-то в Настином лице тревожило его. Девушка испугалась, что он может ее узнать. Но тут внимание полковника привлек какой-то звук. Он посмотрел в потолок, будто мог пронзить его взглядом. Настя узнала характерный треск двигателя У-2.

Странно. В этой местности было нечего бомбить. Что здесь делали самолеты?

– Нам привезли припасы. Возьми двоих и быстро отправляйся к зоне сброса с сигнальными огнями, – гаркнул Кович.

Когда боец убежал выполнять приказ, партизан снова обернулся к девушкам.

– За последние дни я потерял несколько лучших стрелков. Если вы и впрямь те, кем назвались, я могу вас использовать. А если вы меня обманули, бог вам в помощь.

Кович сделал знак рукой одному из бойцов, которые привезли девушек.

– Отведи их в другую комнату и подбери им форму. Винтовки нам должны сбросить.

У Насти кружилась голова. Они спасены, но вместо того, чтобы вернуться в свои полки, они будут сражаться вместе с партизанами. Теперь бы еще закинуть в желудок какой-нибудь теплой еды.

В качестве «формы» девушкам выдали ватные куртки. Настина была ей велика на несколько размеров и пропахла махоркой и потом. Но все это было не важно, потому что ей, наконец-то, было тепло. Вдобавок солдат нашел им варежки.

Теперь, когда девушек официально приняли в отряд, боец держался с ними не так грубо, как прежде, и болтал, пока вновь прибывшие примеряли куртки.

– Вам повезло: нам как раз доставили припасы, а это значит, что сегодня вечером нам выдадут дополнительную еду. Командир – молодец, сразу дает поесть людям.

– Какое счастье, – сказала Ольга, застегивая пуговицы на куртке. – Фрицы месяцами морили нас голодом. Экономили на нас, чтобы отлить больше пуль.

Партизан окинул Ольгу взглядом.

– Ты худосочная. Здесь тебе придется быстро окрепнуть. Мы всегда в пути и не берем с собой балласт. Это хорошо, что вы снайперы. Хорошие стрелки нам всегда нужны.

Теперь боец внимательно посмотрел на Настю.

– Пилоты нам точно не требуются. Но он, возможно, оставил тебя, потому что ты очень похожа на его дочь.

– У него есть дочь? Так у вас в отряде есть девушки?

– Была. Ее убили несколько месяцев назад в месте к востоку отсюда. Обычно мы не патрулируем местность в одиночку, но она просто относила донесение и больше не вернулась. Несколько дней спустя мы нашли ее тело рядом с упавшим самолетом.

Какое-то смутное воспоминание промелькнуло в Настиной голове. Женский голос в лесу, солдаты, боль и пустота. Настина рука машинально дернулась ко рту.

– А какой это был самолет?

– Не знаю. Говорят, какой-то истребитель. Патруль вернулся доложить об этом, но когда бойцы отправились туда на следующий день, чтобы похоронить ее, тела уже не было. Командир Кович так и не оправился после гибели дочери. – Партизан отступил назад и придирчиво осмотрел одетых девушек. – А теперь давайте поможем принести припасы. Кто не работает, тот не ест.

Настя отправилась вместе с ними, размышляя о девушке-партизанке, которую она никогда не видела, но которая умерла вместо нее.

К началу января Настя почти догнала свой вес и доказала, что может быть полезной партизанам. Она, конечно, не могла быть снайпером, но в бросках через заснеженный лес или в ходе диверсий девушка была не хуже любого мужчины. Ей даже досталась толстая шапка-ушанка после гибели одного из бойцов.

Но еще важнее было то, что партизаны сделали ей новые временные документы, подкрепив ее шаткий статус в советской армии.

Еще дважды Настя слышала знакомый треск двигателя У-2, когда им доставляли припасы. Самолет никогда не приземлялся, и девушка гадала, как близко располагалась авиабаза. Могла бы она вычислить местонахождение аэродрома и вернуться в полк ночных бомбардировщиков? Майор Бершанская наверняка защитила бы ее и не сдала бы НКВД.

Теперь у Насти была ватная куртка, но она бы не рискнула идти через лес в одиночку, не будучи уверенной в направлении и не имея достаточно еды. Кроме того, оставшихся девушек могли наказать за ее уход. Поэтому Настя не дергалась. Обретя свободу, она все равно оставалась пленницей.

Шли месяцы. Из вольного охотника-авиатора Настя превратилась в вольного пехотинца. Ее перебросили на 1-й Украинский фронт, но по мере продвижения на северо-запад смерть косила партизан. В итоге Настя снова оказалась на линии 1-го Белорусского фронта.

Независимо от положения девушки в армии, ее дни были похожи один на другой: днем она перебежками на полусогнутых ногах продвигалась в сторону врага. По ночам она засовывала в рот холодную еду и перед очередным броском спала по несколько часов, прижимаясь к другим девушкам в любом укрытии, которое им удавалось найти.

Километр за километром, их отряд продвигался вперед. Но из-за дождя и весенней грязи война застопорилась, фронт словно погрузился в замедленный сон.

Несмотря на ожесточенное сопротивление, немецкие войска все же отступали. Когда ее отряд прошел через Тернополь и Ковель, Настя увидела разоренную землю, оставленную захватчиками. Все деревни и поля были сожжены, колодцы – отравлены, скот – зарезан или угнан.

Иногда бойцам удавалось настигнуть немцев раньше, чем те успевали спалить деревню дотла. Однажды в мае семья крестьян, благодарных за спасение, пригласили Настю и других девушек к себе в дом. Крестьяне зарезали курицу, и, хотя разделенной на шестерых взрослых людей еды было мало, вкус свежеприготовленной курятины показался Насте божественным. Обычно они ели хлеб и немного конины. А потом крестьяне уступили им свою кровать и ушли ночевать в амбар.

Прислонив винтовки к стене в пределах досягаемости, девушки сбросили с себя сапоги и тяжелые куртки. Обычно на этой кровати спали муж, жена и двое детей. Но для четырех женщин места было мало, и они прижимались друг к другу, как в гнезде из соломы в лагере. Улегшись, еще полчаса они хихикали.

– Как в старые времена в лагере, да? – пошутила Ольга, устраиваясь поудобнее на краю кровати. – Если кто-нибудь испортит воздух, я выкину его отсюда, все поняли?

– От нас так воняет, что никто и не заметит, – отозвалась Настя с другого края. На самом деле она давно не замечала дурных запахов. Лежать на матрасе было настоящим блаженством. Девушка попыталась припомнить, когда она в последний раз спала на кровати.

И прежде, чем провалиться в сон, она неожиданно вспомнила.

Зажатая между боевых подруг, которые спали, не раздеваясь, Настя видела во сне, как она – чистая, обнаженная и предельно возбужденная – лежит в объятиях Алекс.

Глава 30

Алекс стояла под проливным дождем на базе в Портсмуте, прикрывая одной рукой объектив фотоаппарата. Она снимала начало высадки. Тысячи солдат бежали мимо нее к моторным катерам, которые должны доставить их на транспортные суда.

В очередной раз, протерев объектив, журналистка сменила место и сделала хороший кадр очередной группы американских солдат, бежавших к моторкам. Из-за сливавшихся шлемов они походили на бугристый панцирь на спине какого-то огромного жука, быстро перебиравшего лапами.

– Кто невредим домой вернется, тот Воспрянет духом, станет выше ростом При имени святого Криспиана, – кто-то позади Алекс процитировал Шекспира.

Она узнала цитату, заученную еще в колледже, и, обернувшись, узнала и человека, который произнес эти слова. Роберт Капа, ее главный фотограф-соперник.

– Рукав засучит и покажет шрамы: «Я получил их в Криспианов день», – ответила Алекс, пропустив строки, которые не смогла вспомнить.

Роберт подошел к девушке и встал рядом, всматриваясь в заполненную судами гавань. Он поднял руку в театральном жесте.

– Старик о них расскажет повесть сыну // И Криспианов день забыт не будет // Отныне до скончания веков.

Алекс усмехнулась. Вспомнив финальные строки речи Генриха, и продолжила в голос с Робертом.

– С ним сохранится память и о нас // О нас, о горсточке счастливцев, братьев.

– «Генрих V», – произнесла Алекс. – Почти так же хорошо, как речь Черчилля «Мы будем сражаться на пляжах», так ведь?