Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала... Страница 55

— Врачи сказали, что, возможно, осколок сам развернется и выйдет без хирургического вмешательства. Вытаскивать его отказались, сказали, что находится рядом с жизненно важным сосудом, который можно при операции повредить.

— Нет, все-таки он молодец! — обсуждали офицеры поступок сержанта. — Хотя впереди еще несколько месяцев службы, и всякое может случиться!

Березин добросовестно дослужил свой срок. Правда, после одного тяжелого боя, за который его представили ко второй награде, он сказал ребятам: «А может, я и зря вернулся сюда? Зачем было рисковать? Это же Афганистан. Быстрее бы домой!»

Саша остался жив. Не помню, откуда он родом: не то с Украины, не то с Молдавии? Как сложилась его судьба, жив ли он, носит ли в себе еще тот осколок? И куда направил свой богатый боевой опыт? Сейчас везде неспокойно. Многие вопросы решаются с позиций силы и с оружием в руках. Не хотелось, чтобы он и другие, прошедшие ту страшную войну, были втянуты в новые. Боевого опыта у нас много, а это очень страшно…

Часть VI

ИМЕНЕМ СОЮЗА…

Когда в часть пришел первый Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждениях орденами и медалями и я узнал, что в нем есть и моя фамилия, был очень рад. На это у меня были свои причины. Первая, вполне человеческая: я, как и любой награжденный офицер, был горд, что и моя боевая работа была отмечена командованием части, правительством страны. А вторая…

Все эти годы в моих ушах звучали другие, тяжелые и страшные слова: «Именем Союза Советских Социалистических Республик, я проклинаю этих негодяев и требую судить их по всей строгости советского закона». Слова были адресованы нам, понуро сидящим на импровизированной скамье подсудимых в актовом зале Абаканского политехнического техникума: мне, Владимиру Дубинскому, Владимиру Липнягову, Александру Клименкову. Говорил их военрук техникума, майор в отставке Аполлон Григорьевич Тотышев. Гневные и, с точки зрения многих и самого говорящего, справедливые слова. Но тогда думалось не об этом.

Через два дня мы должны были защищать дипломные работы, тем самым закончив почти четырехлетнее обучение в техникуме. И вдруг этот показательный товарищеский суд, десятки осуждающих и сочувствующих глаз. На душе тяжесть и недоумение. Как же так? Кто и по какому праву разрешил военруку говорить от имени всей страны? Ведь не только нас сейчас надо судить, но и тех, кто спровоцировал нас на это и сидит сейчас в этом же зале в роли обиженных пай-мальчиков! Это они виноваты в случившемся!

Хотелось кричать, умолять, стоять перед всеми на коленях, лишь бы поверили, разобрались и простили. Но никто не разбирался, не поверил и не простил. Речь военрука была основной, последней и решающей, приговор вынесен: из техникума исключить!

…25 мая 1972 года, когда мы заканчивали написание дипломных работ, у меня родилась дочь Света. Сначала были просто поздравления друзей, одногруппников. Но через несколько дней, закончив написание проектов, начертив чертежи и собрав все необходимые подписи, решили отметить рождение первого в группе ребенка. Кто это предложил, не помню, да и не в этом суть. Скинулись, купили вина, водки, закуски. Накрыли в общежитии столы, отметили это событие и разошлись. Ночью в комнату вошли двое ребят из нашей группы. Лицо одного из них нельзя было узнать: черное от побоев, в крови. Они рассказали, что стояли возле девичьего общежития техникума, разговаривали со знакомыми девушками. К ним подошла группа ребят из нашего же техникума, но курсом младше, попросили закурить. Как и случается в таких случаях, сначала нахамили на словах, затем без причины ударили одного, сбили с ног другого и начали пинать. И хоть ребята-выпускники были не из робкого десятка и физически крепкие, толпа разъяренных, подвыпивших парней их одолела.

— Пойдем разберемся с ними, — еле шевеля побитыми губами, попросил меня Дубинский Владимир. — Их же никто не трогал и не собирался этого делать! Они первыми начали, тем более пьяные, толпой, при девчонках. Я одного парня знаю, он у твоего брата в секции бокса тренируется, его тоже Сергеем зовут. Пойдем, поговорим, разберемся! Как же я на диплом пойду с такой физиономией?

— Парни, вы что, офонарели? Куда идти? Уже ночь на улице, времени третий час. Завтра сходим и разберемся! — пытался я убедить друзей.

В разговор вмешался пришедший в комнату товарищ, более старший по возрасту.

— Да, конечно же, сходите и разберитесь. На завтра не надо ничего откладывать. Вообще, Геннадий, я тебя в последнее время что-то не узнаю. Как женился, сразу от друзей откололся, вообще стал каким-то не таким. Цену себе набиваешь, что ли? Сходите и разберитесь, — подзуживал он меня, умело играя на самолюбии. — Обязательно надо пойти и разобраться!

Входная дверь общежития была уже закрыта. Вылезли через окно второго этажа. Таким же образом проникли в другое общежитие, где жили обидчики. Пошли искать их комнату. Вдруг из туалета в коридор вышел сам организатор драки.

— Вот он! — сказал Дубинский.

— Сергей, подожди! — окликнул я третьекурсника. Подошел к нему, миролюбиво протянул руку для приветствия и тут же получил в челюсть удар кулаком. Ударив меня, он сразу же убежал.

— Я знаю, где он живет, — сказал кто-то из нашей группы.

Поднялись этажом выше, нашли его комнату, толкнув не закрытую дверь, вошли. В ней находилась целая толпа парней, больше нас по численности раза в два. Встретили нас агрессивно.

— Мужики, хватит! — пытаясь перекричать общий шум, сказал Липнягов. — Вы лучше скажите: зачем начали драку, или что, забыли, что мы дипломники, без двух дней выпускники?

В ответ понеслись маты, запугивания. Кто-то встал сзади нас, прикрывая входную дверь. Поняв, что по-доброму не получится, мы сделали последнюю попытку уйти мирно, сказав, что придем завтра, разберемся.

— А что завтра? Давайте сейчас, или что — струхнули?

Кто-то провоцирующе ткнул нашего в плечо, затем в спину, снова обложил матом.

С запоздалым сожалением я понял, что не нужно было нам сюда идти, устраивать пьяные разборки, что спокойно мы отсюда уже не выйдем. Раздались первые удары кулаков, пинков. Несмотря на то что нас было меньше, мы победили. Кровь от разбитых носов обильно окропила стены комнаты и кровати. Кто-то из наших недругов выскочил в коридор и стал звать на помощь. Потом услышали: «Милиция подъехала!» В противоположной стороне длинного коридора показался милицейский наряд. Мы побежали к запасному выходу. Он оказался закрытым. Выбив стекло в двери, ринулись вниз. Зашли в чью-то пустую комнату, как раз над козырьком входной двери общежития, и увидели стоящие на улице, напротив нашего убежища, две милицейские машины. Заперли дверь в комнате и притаились. В это время многие учащиеся разъехались на каникулы и практику. Некоторые комнаты были свободны. Слышали в коридоре шаги милицейского наряда, разговоры наших обидчиков. Нас искали, стучались в двери, но мы молчали. Через некоторое время машины уехали. Страсти улеглись. Общежитие погрузилось в сон. Мы вышли через окно, вернулись в свои комнаты и легли спать…

Утром в комнату ворвалась разъяренная заместитель директора техникума по воспитательной работе Кудряшова Любовь Филипповна. Она была уже в курсе произошедшего и, ругая нас, искала следы компромата. И когда, подняв матрас моей постели, обнаружила под ним мои кожаные перчатки, обильно замазанные кровью, повела нас к директору техникума.

Здесь были уже и «потерпевшие». Выглядели они на удивление кроткими, тихими. От вчерашнего хамства и апломба ничего не осталось. Самые настоящие «образцово-показательные» мальчики. Самое неприятное в этой истории было то, что у одного из наших вчерашних противников оказалась сломана челюсть. Были короткие беседы у директора техникума Н. Ремишевского, заведующего отделением А. Аникина. Стыдно было смотреть в глаза нашей уважаемой всеми классной руководительницы Галины Васильевны Десятовой, слушать такие правильные, но уже бесполезные и очень запоздалые слова. Что частично виноваты, мы понимали и сами, но хотелось справедливости и прощения. Но ничего этого не было, хотя многие студенты осуждали не только нас, но и наших недругов. До самого последнего момента не верилось, что можно лишиться права на защиту заветного диплома, перечеркнуть годы учебы. Хотелось надеяться, что кто-то разберется, все получат по заслугам и истина восторжествует. Но… Самый первый, тяжелый и горький урок несправедливости я получил именно тогда.

После суда и отчисления на некоторые вещи у меня открылись глаза. Те, кто подталкивал нас на драку и фамилии которых мы не назвали как соучастников инцидента, облегченно вздохнули: «пронесло». Некоторых из реальных участников той заварушки мы не назвали и они тоже благополучно защитили дипломы. Ну а наши судьбы уже никого не волновали. Я вернулся домой, увидел жену с маленькой крошкой на руках, услышал радостные поздравления по случаю окончания техникума…