Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи Страница 57

Покрышкин как-то поздно вечером подслушал разговор мотористов, возившихся у самолетов. Один из них, степенный, неторопливый мастеровой лет сорока пяти, начавший военную карьеру еще под Бельцами, серьезно и убежденно доказывал приятелю, недавно пришедшему в часть, что уже вышел приказ идти в наступление и брать Донбасс, Киев и Одессу, что только по соображениям военной тайны об этом приказе не пишут в газетах, но что верным людям из старослужащих эта тайна доверена.

Молодой сомневался: виданное ли это дело — наступать летом? Летом положено гитлеровцам наступать, а наше дело зимнее, когда фашист становится хлипким и дух его убывает. Пожилой моторист горячился и стоял на своем, объясняя, что командование не может больше терпеть, чтобы фашисты жрали украинское сало и убивали наших людей. Вот командование и постановило: душа, мол, народная горит, и стыд великий будет всем нам, если мы не погоним фашистов; вот, мол, вам приказ, передайте его нашим верным солдатам — и в добрый час, ни пуха ни пера!

Подумав, молодой моторист сказал:

— Ну, раз такое дело, давай я факел свяжу. Придется нам до утра поработать.

— А ты думал как? — с оттенком превосходства сказал пожилой. — Так бы я и дал тебе, сопляку, на перине нежиться, когда мы в наступление идем!..

Покрышкин невольно улыбнулся и тихонько отошел, чтобы не смутить собеседников. Он думал о том, какую великую силу имеет человеческая душа и какое огромное дело делают вот такие безыскусные солдатские сказы, в которых желанное воплощается в реальное и которые вот так, передаваясь из уст в уста, лучше всяких официальных лекций и докладов воодушевляют бойцов!..

Тридцать первого июля дивизия получила боевой приказ — перебазироваться в Донбасс. И все сразу поняли: это и есть начало того большого наступления — до самого Берлина, — о котором не переставали мечтать летчики все эти годы, как тяжко им ни приходилось на долгом пути от Днестра до Кубани. 

В их жизни открывалась новая глава.

ПОСЛЕСЛОВИЕ 

 — Как? И это все? — разочарованно и, быть может, даже разгневанно спросит кто-нибудь из ветеранов 9-й гвардейской Мариупольской истребительной авиационной дивизии, если ему попадет в руки эта книга. — Ведь, в сущности, все это было только началом нашего пути! А участие дивизии в прорыве Миусфронта, в сражениях за Таганрог и Мариуполь? А прорыв укрепленной линии «Вотан» на реке Молочной и взятие Мелитополя? А битва за переправы через Сиваш и участие в блокаде гитлеровцев, отрезанных в Крыму? А воздушное наступление в районе Ясс? А бои над Сандомирским плацдармом? А участие дивизии в овладении Краковом? А бои в Германии? В районе Бреслау, например? И, наконец, битва за Берлин? Как же не описать ее?

Все это, конечно, правильно. Обо всем надо написать, и, быть может, даже не в одной книге.

Но ведь все это уже совсем другие темы, другие сюжеты. Конечно, такие повествования не менее важны и не менее нужны, особенно молодому читателю, которого, быть может, еще и на свете не было, когда разыгрывались описанные тут события. Перед автором этих строк стояла иная задача: ему хотелось показать на примере одного «МИГа» из тысячи, на примере одного рядового пилота, начавшего войну простым летчиком, как созревал в бою советский истребитель, как, почему и в каких условиях он становился героем.

Мы расстаемся с Александром Покрышкиным в тот момент, когда он уже получил звание майора и стал Героем Советского Союза, мы покидаем его дивизию, когда она уже стала гвардейской. Пройдет немного времени, и Покрышкин станет подполковником, потом полковником, дважды Героем, наконец трижды Героем, командиром полка, а затем и командиром дивизии. Так же быстро будут расти и его питомцы. И даже из Березкина, с которым мы расстаемся в ту пору, когда он не совершил еще ни единого подвига, выйдет лихой истребитель, герой и любимец полка, и неширокая грудь его будет усыпана орденами. Это он отличится в безумно смелом воздушном бою над Берлином — один против целой группы гитлеровских пилотов: в этом бою Березкин собьет три немецких самолета! Отличится и молодой сибиряк Голубев, верный напарник и друг Покрышкина: на его долю придется нанести завершающий удар в воздухе по врагу: это он собьет над Прагой последний фашистский самолет. А когда кончится война, полковнику Покрышкину выпадет самая великая честь, о которой только может мечтать солдат: на историческом параде по случаю разгрома гитлеровской Германии он пройдет по брусчатке Красной площади перед Ленинским мавзолеем с боевым штандартом войск своего фронта.

Круты ступени, по которым будут шагать эти люди, и немало пота и крови они прольют, пока поднимутся к вершине. Но как бы высоко ни поднялись, они всегда будут помнить о самом трудном, о самом тяжком и, быть может, именно поэтому о самом дорогом для них периоде воинской жизни. Это период становления, жесточайших, подчас страшнейших испытаний, суровой закалки души и сердца. Об этом и написано в книге.

Путь от берегов Прута до Терека был трагическим, и, скажем начистоту, не каждому было под силу сохранить на этом пути ясность духа и веру в то, что выстоим, выдюжим, наберемся сил и по гоним фашистов, погоним их до самого Берлина. Александр Покрышкин и его друзья, начавшие войну в Бельцах и кончившие ее в Берлине, сумели сохранить боевой дух в эти тяжкие месяцы. И не только сберечь способность драться — иногда ведь бывает так, что человек держится только мужеством отчаяния, — но сохранить способность работать и учиться в этом аду.

Ведь иначе не было бы ни знаменитого альбома маневров истребителя, который сочинил Покрышкин в самые трудные дни, ни его школы, и не свершилось бы того удивительного чуда, которое произошло летом 1943 года над полями Кубани, когда вдруг никому не известные до этого летчики оказались знаменитейшими на весь мир мастерами воздушного боя и только щепки полетели во все стороны, когда путь им пытались преградить увешанные железными крестами асы из эскадры Геринга «Удет».

Именно там, в небе Кубани, завершилось формирование душ и сердец этих скромных советских людей, которым на роду было написано стать лучшими истребителями нашей военной авиации, грозой военного неба. И именно поэтому автор ставит здесь точку, хотя, по правде сказать, его так и подмывает рассказать еще о многих и многих событиях из жизни героев, с которыми он успел сжиться и которых он искренне полюбил.

Много, очень много было интересного, волнующего и трогательного на их дальнейшем пути. Чего стоят хотя бы опаснейшие и волнующие полеты на свободную охоту в тыл противника. Только о них одних, наверное, можно было бы написать целую книгу. Это были соколиные полеты самых опытных истребителей, которые искали и настигали в воздухе и на земле свою добычу.

Работу над книгой автор начал еще во время войны. Хотелось, чтобы те, о ком будет рассказано на ее страницах, познакомились с рукописью посвященных им глав, помогли устранить неизбежные в таком деле ошибки, внесли добавления. Так завязалась переписка с гвардейцами, и сейчас, семнадцать лет спустя, перечитывая пожелтевшие, выцветшие страницы писем, полученных из дивизии, я вновь остро ощущал тот замечательный дух воинского братства, сплоченности и непоколебимого чувства превосходства над врагом, которым жили эти хорошие люди.

И я решил в заключение этого разговора с читателем предоставить слово моим собеседникам 1944—1945 годов — пусть их молодые, не тронутые временем голоса дойдут до вас сквозь толщу лет. Вы, быть может, яснее ощутите тот непередаваемый аромат грозной и великой эпохи, в какую жили, боролись и, если надо было, не дрогнув, умирали люди, которым посвящена книга.

Вот вырванный из тетради листок, исписанный беглым, торопливым женским почерком. Это пишет помощник начальника политотдела дивизии по комсомолу Ирина Дрягина, вечно озабоченная, вечно в хлопотах, вечно на бегу, — такой я запомнил ее по встречам в польской деревушке Мокшишув, где стоял осенью 1944 года штаб дивизии. Дата — 2 февраля 1945 года.

«Не ругайтесь, пожалуйста, что так долго не писали вам. В условиях перебазировки на запад и воздушных боев не так легко было заниматься делами, связанными с литературой. Все же ваши главы читали. Труд, Голубев, Табаченко говорят, что все отмечено правильно.

Работаем мы сейчас — вам известно где. Народ трудится хорошо. Вот, например, вчера вылетала группа известного вам Трофимова — восемь самолетов, встретили шесть «фокке-вульфов». Трофимов подал команду: «Идем в лобовую атаку». Самолеты противника боя не приняли, развернулись и — бежать. Наши их преследовали. Навязали фашистам бой. Вернувшись, Трофимов доложил: «Сбили три самолета». Но вечером в штаб дивизии прибыл из пехотной части пакет — пехота заявила, что сбито пять самолетов. Значит, только один стервятник удрал. Трофимов у нас всегда такой: пока не увидит сам, что самолет противника врезался в землю, не доложит, что он сбит. Трех он на земле увидел, а про двух подумал, что они ушли на бреющем. Но пехота его поправила. В этом бою отличились коммунисты Трофимов, Чертов и комсомолец Кириллов.