Михаил Водопьянов - Киреевы Страница 58

Он побледнел до синевы и в первый момент слышал только биение собственного сердца.

— Разве вы не считаете для себя потерей то, что госпожа Глинская находится у партизан? — Бринкен испытующе смотрел на Сергея Александровича.

— У партизан? Вы смеетесь надо мной? — голос инженера дрогнул. Теперь он не сомневался: Наташу пытают в застенке, обвиняют в связях с отрядом Елены Цветаевой.

— Скверный был бы этот смех, господин Глинский, — вмешался молчавший до сих пор Ауэ, — очень скверный. То, что произошло, не смешно, а ужасно. Смеется над нами ваша жена. Она так ловко провела всех.

— Не говорите загадками, господин капитан, — попросил Глинский.

— Загадка уже разгадана. Разве вам неизвестно, что ваша жена вчера исчезла?

— Я ждал ее весь вечер и всю ночь, — глухо ответил Сергей Александрович. — Помогите мне, господин Ауэ, еще раз. Уверяю вас, жена ни в чем не виновата. Она слишком экзальтирована, иногда говорит лишнее. Но слова и дела — вещи разные.

— Бегство к партизанам — это, по-вашему, слово или дело? — грубо оборвал его Бринкен. — Установлено, что госпожа Глинская отнюдь не похищена насильно. Она скрылась вместе со своей подругой, чтобы избежать законного возмездия.

Сергей Александрович понял: офицеры говорят правду — Наташа действительно ушла к партизанам. Он воспринял это как неожиданный страшный удар.

«Уж лучше бы Наташу арестовали, — тогда у меня хоть была бы надежда выручить ее», — тоскливо подумал Глинский. На мгновение ему стало стыдно за такую мысль, но только на мгновение. Отчаяние овладело им. Он уже не обращал внимания на присутствие немецких офицеров и тихо стонал, словно от непереносимой физической боли.

Бринкен с бесцеремонным любопытством разглядывал инженера, словно видел его впервые. Ауэ подчеркнуто отвернулся и стал насмешливо насвистывать опереточный мотив.

— Что же теперь делать? Помогите! — умоляюще произнес Глинский. В глазах его светился слабый огонек надежды.

Офицеры реагировали каждый по-своему: Ауэ возмущенно пожал плечами и не удостоил инженера ответом. Бринкен, наоборот, уселся поудобнее, еще нахальнее уставился на Сергея Александровича и снисходительно заявил:

— Вероятно, господин Глинский, вас пугают возможные последствия? Конечно, наше командование не сразу простит вам преступление, совершенное вашей женой. Но вы хороший специалист, преданы нам, поэтому накажут вас не так уж строго.

— Наташа! Как ты могла так жестоко бросить меня! Ты же знаешь, что я не могу жить без тебя, — со стоном произнес Сергей Александрович, не обращая внимания на слова офицера.

— Фи! Какое малодушие, — рассердился Бринкен, — вы такой интересный мужчина, наше командование считает вас очень способным инженером. Великая Германия примет вас. Зачем же вам жена-большевичка, преступница? Успокойтесь, вам скоро предоставят возможность взять себе красивую женщину.

Сергей Александрович смотрел на Бринкена непонимающими глазами.

— Помогите мне вернуть мою Наташу — и я всю жизнь буду благодарить вас, — с рыданием вырвалось у него.

— Фи! — повторил Бринкен, — как это недостойно: мужчина плачет из-за… — Он грубо выразился в адрес Наташи.

— Советую, господин Глинский, выбросить из головы все эти глупости, — резко сказал Ауэ. — Вам следует подумать о своей репутации. Она сильно подмочена сейчас. А вашей африканской страстью вы окончательно погубите себя. Нам не нужен муж большевички. Если вы будете упорствовать, ваше место не на заводе, а в концлагере.

«Негодяи! Скоты!» — с бессильной яростью мысленно повторял Сергей Александрович. Он выскочил из-за стола, на ходу сказав:

— Извините меня, господа офицеры, мне плохо!

— Скорее поправляйтесь, — с оттенком угрозы бросил ему вслед Ауэ.

Вокзал был оцеплен войсками. На первом пути стоял длинный поезд, составленный преимущественно из товарных вагонов. Около вокзала собрался народ. Люди стояли молча, хмурые, отчаявшиеся. У многих женщин были покрасневшие от слез глаза. Несколько старух попытались прорваться на перрон. Солдаты прогнали их прикладами. Долго не затихали горькие причитания и приглушенные проклятия.

— Пустите проститься. Дочка — одна у меня! Весь свет в ней! — Старая женщина, прямая и крепкая, несмотря на свой возраст, ринулась на цепочку солдат и тут же упала от удара. Ее начали пинать сапогами. Встать уже не было сил, и старуха с трудом поползла. В этот момент поезд медленно двинулся, резкий паровозный свисток утонул в душераздирающих криках. Кричали в вагонах женщины, девушки и подростки. Надрывались криком провожающие.

Поезд уже ушел, а толпа у вокзала все не расходилась. Плач, стоны не затихали…

— Разогнать! — скомандовал офицер. Солдаты двинулись на толпу, началась давка.

— Что здесь происходит? — спросил Виктор Киреев ехавшего вместе с ним работника комендатуры.

— Русских баб отправляют в Германию, а родные их вой подняли.

— Можно подумать, что на смертную казнь провожают или хотя бы на фронт. Какой идиотизм!

Он собирался рассказать о том, что видел на привокзальной площади, полковнику Роттермелю, но тот встретил его сухо-официально. Заметно было, что настроение у коменданта неважное. Последние дни Роттермель начал смотреть мрачно на будущее. Сводки об отступлении немецкой армии на Восточном фронте приводили его в замешательство. А когда эти сводки, отпечатанные в подпольной типографии, начали появляться в витринах для объявлений, на стенах домов, на заборах, — он зверел от бешенства. По его приказам тюрьмы переполнялись виновными в неуважении к оккупантам, в распространении слухов о близкой победе русских и заподозренными в связи с партизанами. И все же за последнюю неделю два склада с боеприпасами взлетели на воздух, фашистский эшелон свалился под откос. Только вчера на строго засекреченном аэродроме подорвались несколько фашистских самолетов на собственных бомбах. При проверке причин взрыва были обнаружены мины. Однако советские патриоты действовали так умело, что гитлеровцам не удалось зацепиться за ниточку и распутать клубок. Люди Цветаевой действовали неожиданно и смело. По-видимому, у них были надежные, крепкие связи с местным населением — несколько человек арестованных по дороге в тюрьму были отбиты во-время явившимися партизанами. После того как начальник гестапо сообщил Роттермелю, кто были эти арестованные, — комендант рвал на себе волосы:

— Поймать главарей и так преступно-глупо упустить их!

Он приказал расстрелять охрану, проворонившую беглецов. Но легче от этого ему не стало.

— Партизаны наглеют из-за таких безмозглых трусов, как вы! — кричал он на своих подчиненных.

Дисциплинарные взыскания сыпались щедро. Даже Ауэ, бывший, благодаря своим родственным связям с комендантом, на привилегированном положении, тоже поблек и потерял свой независимый вид.

…Карательные отряды прочесывали леса, но партизан так и не обнаружили. Те словно сквозь землю провалились. Лейтенант Киреев после похищения его сестры и Таси Лукиной обращался к коменданту с просьбой послать его на поиски отряда Елены Цветаевой.

— Разрешите взять один танк и сотню бойцов, — просил он, — я же танкист. А в этих лесах знаю каждый кустик. От меня никто не спрячется.

Однако полковник Роттермель не давал согласия. Трудно было понять: то ли он не хотел рисковать жизнью своего переводчика, к которому уже успел привыкнуть, — Киреев считался его любимцем, — то ли комендант не решался доверить такую операцию русскому.

Так или иначе, а хорошо продуманный и тщательно подготовленный Киреевым совместно с Дорониным план срывался. Настаивать было рискованно — можно вызвать подозрения. Виктора это очень тревожило. Он уже мысленно видел картину боя в лесу: танк, неожиданно повернутый против гитлеровских солдат, стремительный налет партизан под командой Егорова. А потом… Он сможет сбросить маску и остаться в отряде. Какое это счастье стать снова самим собой, не следить за каждым своим словом, жестом, не бояться выдать себя взглядом. Стыдно признаться, но он так смертельно устал… А Тася? Что, если ненависть, отвращение к предателю навсегда опустошат ее душу и он не сумеет пробудить в ней прежнее чувство? А его чувству нет границ — мир тесен для него. Он-то именно так и любит Тасю!

О Тасе подумал Виктор и сейчас в кабинете коменданта:

«Какое счастье, что эти скоты уже не в силах протянуть к ней свои грязные лапы».

— Что нового, лейтенант? — прервал его думы Роттермель. Виктору была поручена негласная работа: выявлять в городе «опасные элементы».

«Хотя местные жители и ненавидят Киреева, но все же он русский, при случае с ним скорее разоткровенничаются», — рассуждал комендант. Ему хотелось проверить самому и доказать гестапо полную лояльность своего переводчика.