Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит Страница 6

– А если говорить более прямо, нам нужно совершенно точно знать, заподозрил ли что-нибудь неладное мукачевский резидент и не решится ли он на возможно дополнительный вариант, чтобы полностью обезопасить и себя, и возложенную на него нашими друзьями-американцами миссию. Согласитесь, эта гибель под колесами военной полуторки столь же подозрительна, сколь и кощунственно глупа.

Карпухин не мог не догадываться, что ему в лоб зададут этот вопрос, и еще до отлета в Москву подкорректировал рапорт Тукалина, чтобы только спасти Новикова от трибунала. Он был убежден, что «Михай» воспримет гибель связника под колесами полуторки как нечто трагическое, но вполне жизненное явление. Мол, такой ход судьбы был предписан ему свыше, и способствовала этому излишняя нервозная суетливость связника, о чем не мог не знать мукачевский резидент. Поэтому и пересказал вкратце суть гибели связника, опустив при этом всего лишь одну деталь из рапорта Тукалина. Когда закончил свой короткий, но довольно емкий рассказ, тяжело вздохнул и развел руками: мол, все мы смертны и под Богом ходим.

Карпухин обратил внимание, что собравшиеся в этом кабинете офицеры, пожалуй, более всего озабочены именно этим вопросом, и не ошибся. Когда он замолчал, двое из них облегченно вздохнули и как бы повеселели даже. Да и сам хозяин кабинета уже не столь пристально вглядывался в лицо Карпухина.

– Та-ак, – произнес он негромко, пристукнув при этом тем же карандашом по столу, – это несколько облегчает наше положение. – И тут же: – Радист знает о гибели связника?

Карпухин отрицательно качнул головой.

– Нет.

– Вы уверены в этом?

– Стопроцентно.

– С чего бы вдруг подобная уверенность?

– За домом радиста установлено круглосуточное наблюдение, и за все это время у него не было ни одного гостя. Да и сам он со двора не отлучался.

Смирнов покосился на Вересаева, отдавшего контрразведке более тридцати лет своей жизни из неполных пятидесяти.

– Что думаете по этому поводу?

Неторопливый Вересаев пожал плечами.

– Сразу, конечно, полную раскладку не сделаешь, но в одном убежден точно. В силу каких-то обстоятельств связь резидента с радистом была односторонней, и резидент не может выйти на него, чтобы сообщить о новом канале связи.

– Ну а вы, генерал? – произнес Юхимович, обращаясь к Карпухину.

– Полностью поддерживаю эту версию. И именно на этом факте хотел бы предложить оперативную разработку, финалом которой будет задержание Вербовщика и того груза, который он намерен перебросить своим хозяевам.

Видимо, слышавший в своем кабинете и более амбициозные заявки, Смирнов прищурился на генерала и тут же перевел взгляд на подначальных ему офицеров госбезопасности.

– Ваши предложения?

Какое-то время в кабинете держалась напряженная тишина, пока ее не нарушил немолодой уже полковник госбезопасности:

– Товарищ комиссар, я уже докладывал вам о своем мнении по этому вопросу и готов настаивать на нем.

– Да, я уже слышал, но хотелось бы, чтобы это ваше мнение услышали и другие.

– Пожалуйста. Я считаю, что надо в срочном порядке провести необходимую работу с радистом и заставить его работать по нашему плану.

Он хотел, видимо, добавить еще что-то, но Смирнов жестом приказал ему сесть и, уже обращаясь ко всем сразу, произнес:

– Какие мнения по этому предложению?

– Что ж, вполне обоснованно и логично, – поддержал своего коллегу также молчавший до этого его сосед справа. – У нас совершенно нет времени на оперативные разработки, тем более что в данной ситуации мы пытаемся схватить за хвост черную кошку в черной комнате, которая может выскользнуть из нее в любую секунду. Кроме ужгородского радиста мы не знаем более никого, и поэтому именно вариант перевербовки радиста наиболее приемлем для дальнейшей разработки и выхода на Вербовщика. Так что лично я полностью поддерживаю этот план.

Слушая контрразведчиков, Карпухин невольно поморщился, словно у него разболелся коренной зуб, и этого не мог не заметить хозяин кабинета.

– Что, генерал, вы с подобным предложением не согласны?

Под Карпухиным скрипнул стул, и он поднялся со своего места.

– Так точно, товарищ комиссар, не согласен. И не просто не согласен с этим предложением, – повысил он голос, – но и категорически возражаю против него.

Карпухин заметил брошенные в его сторону откровенно недоуменные взгляды, и над столом застыла гнетущая могильная тишина, которую нарушил Смирнов:

– «Категорически возражаю…» Это более чем серьезно. Объяснитесь!

Карпухин почувствовал на себе неприязненные взгляды сидевших по другую сторону стола людей, но его уже было не остановить.

– Объяснение здесь простое, товарищ комиссар государственной безопасности, – личность радиста.

– Вы что же, товарищ генерал, считаете, что мы не в состоянии его перевербовать и заставить вести радиоигру уже на наших условиях? – с сарказмом в голосе произнес полковник. – Так должен вас заверить, что мы ломали и заставляли работать на себя орлов и не такого полета, как ваш радист.

– Даже не сомневаюсь в этом, – отозвался Карпухин. – Ломали, перевербовывали и вели с абвером игру уже по нашим правилам. Ho данный радист – это, заверяю вас, не тот случай. И перевербовать его вряд ли удастся.

– Да куда он, на хер, денется!

– Денется! – заверил полковника Карпухин. – Застрелится при задержании или примет яд.

– Что, настолько серьезная личность? – удивился Смирнов.

– Весьма и весьма серьезная, – заверил его Карпухин. – Еще в тридцать девятом году были расстреляны его отец и мать с тремя старшими братьями, и насколько мне известно, он еще тогда поклялся мстить Советской власти до гробовой доски. В армию его не взяли из-за врожденной хромоты, однако он каким-то образом умудрился попасть в разведшколу абвера, довольно успешно закончил ее и был оставлен на территории Западной Украины. Судя по тому, что мы имеем на сегодняшний день, был завербован американской разведкой, когда абвер сдал ей несколько своих разведшкол, и теперь мы имеем не просто врага из стана кулацких подпевал или труса, готового ради жизни работать на кого угодно, а идейного противника, затаившего злобу на тех, кто расстрелял в тридцать девятом его братьев и отца с матерью, и готов мстить им, уже не думая о своей собственной жизни.

Смирнов молчал, видимо анализируя услышанное, однако полковник НКВД, судя по язвительно-насмешливому выражению лица, даже не думал уступать своих позиций. Он уже открыл было рот, чтобы возразить генералу, но Карпухин остановил его движением руки.

– И я не сомневаюсь, что многоопытный и весьма осторожный, как здесь было сказано, Вербовщик не предусмотрел вариант провала своего радиста и они не договорились о каком-нибудь условном знаке при выходе в эфир, если вдруг наша контрразведка попытается затеять с ним радиоигру.

Глаза Карпухина потемнели, и он остановился тяжелым взглядом на лице полковника НКВД. Произнес свистящим шепотом:

– И что тогда прикажете делать? Я имею в виду тот вполне прогнозируемый вариант, что Вербовщик правильно поймет условный знак радиста и перейдет на запасной вариант ухода, поставив при этом в известность свое непосредственное начальство, что, естественно, скажется на наших информаторах по линии внешней разведки, и обрубая для верности все концы. Что прикажете делать? Самому себе пулю в лоб пустить или все-таки дожидаться решения Особого совещания при НКВД СССР?

Потемневший лицом полковник хмуро молчал, зыркая глазами на Смирнова, и неизвестно сколько продлилось бы это молчание, если бы не подал голос один из «штатских»:

– Я считаю позицию генерал-майора Карпухина вполне обоснованной, и надо искать совершенно иной подход к нашему клиенту. Более тонкий и психологически выверенный. Вербовщик это не та птица, которую можно было бы взять на примитивной радиоигре.

– Отчего же это примитивной? – обиделся было карпухинский оппонент, однако его тут же осадил хозяин кабинета:

– Всё, хватит разноголосицы! Будем искать приемлемый вариант, тем более что в случае возможного провала операции решение Особого совещания ждет не только непосредственных исполнителей оперативной разработки, но и ее руководителей. Должен вам всем доложить, что товарищ Сталин уже поставлен в известность по факту работы американской разведки в освобожденных областях Украины и операция «Вербовщик» поставлена под особый контроль. Задержание Вербовщика с его грузом носит уже чисто политический характер, не говоря уже о тех непоправимых последствиях, случись вдруг – и об этом даже страшно подумать, что Вербовщику все-таки удастся уйти с грузом к своим в Европу.

Смирнов замолчал и окинул взглядом собравшихся.

– Надеюсь, вся важность операции по Вербовщику всем понятна? Может, желаете что-нибудь добавить? – обратился он к Вересаеву.

– Да в общем-то всё самое главное сказано, – отозвался Вересаев, – пора бы и к более конкретным предложениям перейти.