Тимур Максютов - Ограниченный контингент Страница 6

Бух-бух. Сердце где-то в пищеводе. Бок колет, будто пронзённый штыком.

Пруха не держит темп. Глаза закатываются под бледный лоб.

– Бежать, скотина! Кто-нибудь, возьмите автомат у него.

Искандер Анваров подхватывает чужой «калашников», вешает на шею прухинский вещмешок и уносится в голову колонны. Это помогает ненадолго – через минуту ноги у Игоря подламываются, и он плашмя падает мордой на асфальт, не успев даже подставить руки. Мы останавливаемся, переводя дыхание.

– А ну, гад, подъём! Всех подводишь! Не уложимся в норматив – завтра опять побежим. Так, берем его под конечности…

– Может, проще его прибить и в кусты закинуть?

– Не, не выйдет. На финише считать будут, засекут нехватку.

Бух-бух сапогами. Вдох-вдох-выдох-выдох. Мы несем Пруху, растянув за руки и за ноги лицом вниз.

– Как он там, хоть дышит?

– Да какая на хрен разница! Главное – за ленточкой это туловище сдать.

И не остановиться,И не сменить ноги,Сияют наши лица,Сверкают сапоги…

Последний длинный спуск. Мы уже видим злую физиономию нашего взводного Цаплина и радостно предвкушающего пиво капитана Колчанова…

Батальонные тактические учения – серьезное трёхсуточное испытание. Каждый из нас будет исполнять различные офицерские должности, от командира взвода до командира батальона, готовить боевые документы и карты и тут же, в полевых условиях, поверять теоретические знания практикой управления в почти настоящем бою…

Последнее занятие перед БТУ шло к концу. Полковник Бородин самодовольно сиял багровым лицом и подкалывал слегка волнующихся курсантов.

– Командовать – это вам не на политзанятиях трындеть, рукоблудием… тьфу, то есть словоблудием заниматься. Все боевые приказы и боевые карты должны быть оформлены надлежащим образом. А для кого? Ну-ка, курсант Ершов, ответь-ка!

– Э-э-э. Для вышестоящего командира, товарищ полковник?

– Садись, наивный. Для военного трибунала, блин! Когда вы обосрётесь и свою роту на минные поля заведёте, наши любимые особисты с прокурорами по документам определят – сразу вас расстрелять или для начала пыткам подвергнуть, гы-гы. Так, приступаем к распределению должностей. Сержант Шляпин!

– Я!

– Как заместитель командира взвода, и значит, старший в этой шарашкиной конторе – будешь командиром танкового батальона. Начальником штаба определяю к тебе Тагирова. Он давеча на парте в аудитории во всех деталях голую бабу изобразил, вот пусть теперь на боевой карте в рисовании упражняется. Дальше, командир первой танковой роты…

Процесс шёл стремительно.

– Так, пошли подразделения усиления. Ершов лучше всех бегает – будет командиром мотострелковой роты. Они всё время куда-то драпают, гы-гы! Так, кто у вас самый ленивый, прямо как артиллерист?

Развеселившиеся пацаны были единодушны:

– Курсант Прухин, товарищ полковник!

– Не-не, этого паренька к боевой технике допускать опасно. А идеально подходящей ему должности батальонного врача условиями занятия не предусмотрено. Он в группу имитации пойдёт, будет противника изображать. Во, Баранов, ты же боксёр? Назначаю тебя командиром приданной артбатареи. Будешь жестоким кулаком огневых налётов мимо лупить, ха-ха-ха! А у кого фантазия самая богатая? Творческие личности есть?

– Лёша! Федоткин! Ты же поэт, поднимайся, давай!

Полковник восхитился.

– Что, прямо натуральный поэт?! Ну-ка, прочти что-нибудь.

Федоткин для порядка посмущался и, наконец, продекламировал:

Я помню жуткое мгновенье,Когда патруль «комендачей»Бежал за мною в воскресенье,Гремя крылами кирзачей!

– Тьфу ты, Лёша! Бред, а не стихи. Мало того, что плагиат, так откуда у кирзовых сапог крылья? Вот послушайте. Жизненно, и какая сила образа!

Водка с пивом перемешана,Сбоку кобура привешена —Не какой-нибудь там хер,А советский офицер!

– Ладно, Федоткин. За неимением других кандидатур назначаю тебя командиром приданного взвода химической защиты. Внимание, вопрос на «пятерку». Зачем офицеру-химику фантазия?

Курсанты растерянно переглянулись и промолчали.

– Эх вы! Затем, чтобы придумывать себе – чем бы заняться! Химическое оружие с Первой мировой войны не применяется, а должность, однако, имеется! С прилагающимся к ней немалым окладом денежного содержания. Знаете, сколько офицеров-химиков погибло в Великую Отечественную?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Трое! Первый решил проверить противогаз на исправность, надел на себя и заснул от усталости. Мимо шла корова, наступила на противогазный шланг, перекрыв тем самым доступ кислорода – и нет человека! Второго насмерть задавили в очереди за медалью. А третий полез на Рейхстаг, чтобы написать «И мы здесь были!», сорвался и разбился нафиг… Так, командиром разведвзвода назначаю курсанта Анварова. Ну и рожа у тебя, Искандер! Вылитый душман…

Мы ржём, даже не представляя, насколько слова полковника про Щюрку окажутся пророческими…

После марша «к линии фронта» и изнурительного оборудования позиции наш экипаж отдыхал. Танк Т-62, замаскированный срезанными ветками, уютно устроился в свежевырытом окопе. До начала наступления ещё долго, курсанты скучали, валяясь на солнышке. Витька Шляпин спросил у Тагирова:

– А вы сколько холостых снарядов к пушке получили?

– Шесть штук, а что?

– Если буханку хлеба в орудие засунуть, а потом холостым зарядить – много она пролетит?

– Да ни хрена она не пролетит, Витя. Сгорит в стволе.

– Спорим, метров пятьдесят продержится? Вон до того фашиста.

Недалеко от танка стояла покосившаяся забытая ростовая мишень. На серой, промытой дождями фанере кто-то нарисовал свастику.

– Ну давай забьемся на пачку «примы». Только стрёмно стрелять без команды, трендюлей получим.

– Не ссать, Марат! Я командир батальона или где? Внимание, экипаж, слушай мою команду! Обнаружена группа пехоты противника, приказываю уничтожить огнем из танкового орудия. В связи с режимом радиомолчания перед наступлением доклад вышестоящему командованию о принятом решении не представляется возможным. По местам!

Курсанты, хихикая, полезли в башню. Тагиров открыл затвор, с трудом запихал в пушку сероватую тяжелую буханку. Вытащил из укладки холостой снаряд…

– Ну чего ты там муму полощешь?

– Застряла, блин. Никак…

– Досыльником пропихни буханку подальше.

– Во, готово.

Клацнул затвор. Витька, сидевший на месте наводчика, начал крутить ручку, вращая тяжеленную башню.

– Еле ползёт. Шляпин, может, двигатель заведем, привод поворота башни запустим?

– Не, не будем. Немного ещё… Есть! Внимание, выстрел!

Грохнула пушка, откатил назад казенник. Вылетела со звоном гильза, в башню повалил густой едкий дым…

Превратившаяся в грозный снаряд буханка снесла фанерную мишень и, пролетев ещё пару сотен метров, навылет выломала оба борта спрятанного в рощице грузовика «ГАЗ-66». В машине, слава Богу, никого не было…

Шляпин, вылезший продышаться от дыма на башню, торжествующе тряс кулаком и вопил:

– Видали?! Русским хлебом можно танки подбивать! А мы его жрём и даже зубы не ломаем!

Надрывно сигналя, к нам нёсся «уазик» с матерящимся багровым полковником Бородиным на борту…

– Витя, сколько там до начала?

– Ещё десять минут. Команду ждём.

– Чего препод сказал-то?

– Сказал, ага… Он орал так, что я думал – в штаны от напруги наложит. Ещё один косяк – и рапорт подаст начальнику училища, а уж «двойки» по тактике сам поставит всему экипажу. Мешок с пайком отобрал, гад. Чтобы мы не вздумали консервами пулять и рафинадом вместо картечи… Ладно, он мужик отходчивый. Прорвёмся.

Рация ожила, зашипела.

– Броня, я первый, доложить о готовности.

Витька нажал тангенту переговорного устройства.

– Первый, я «Береза», к бою готов… Механик, заводи!

Заревели дизели, плюясь синим дымком. Визжа, ушла в зенит красная ракета. Линия «переднего края противника» вздыбилась черными фонтанами взрывов – группа имитации старательно изображала артиллерийскую подготовку наступления.

– Броня, я первый. Шквал – триста тридцать три, шквал – триста тридцать три…

– Механик, вперед! Ну, понеслась манда по кочкам…

Грохоча гусеницами, «шестьдесят двойки» летят вперед. Танк швыряет на ухабах. Витька командует:

– Тридцать – ноль, танк противника, дистанция восемьсот. Бронебойным – огонь!

Марат, с трудом балансируя на прыгающем полу боевого отделения, запихивает тяжелое серебристое тело холостого снаряда в отверстие казенника.

– Бронебойным – готово!

– Выстрел!

Жёлтые пороховые газы мгновенно заволакивают внутреннее пространство башни. Ничего не видно, отравленная вонью сгоревшего пороха голова тяжелеет, команды еле слышны, будто в шлемофон набили ваты… Еще снаряд. Звякая стреляными гильзами, лупит пулемёт.