Александр Покровский - Расстрелять! – II Страница 6

Зам у нас — представитель ЦК

Чем больше у зама ума, тем чаще он повторяет это перед строем. Наш прошлый зам каждые пять минут повторял, из чего можно было заключить, что у нас зам — гений! У нас имеется и письменное тому подтверждение. Зайдите в гальюн в нашей казарме, и в первой кабине справа, под надписью «Много у нас диковин, каждый мудак — Бетховен», увидите: «Ребята, у нас зам — гений!»

Однажды пришли в город С. (Стекловодск) на погрузку ракет. Не успели чалки бросить, как наш зам, представитель, скорее всего, ЦК, тут как тут, уже стоит наверху в белой рубашке, новой тужурке, напомаженный.

Дежурный его спрашивает:

— Вы куда, Василий Андреевич?

Стоит и ждёт любой ответ зама, чтоб кивнуть, а зам говорит исключительно не глядя:

— В редакцию газеты «На страже Заполярья». Посмотрю, как там…

«Там» оказалось какой кверху. Рано утром зам прошмыгнул на корабль — истёрзанный, с огромным фонарём под правым глазом. Странно встретили боевого комиссара и представителя (ммм…) ЦК в нашей родной «На страже Заполярья», которую мы выписываем толпами. Очень странно.

Хватит, наверное, о замах, Бог с ними, пусть их коза бодает, лучше ещё раз об офицерах.

Ещё раз: офицер — это как что?

Офицер что собака, прикормил — твой. И тут важно не перекормить, чтоб не охамел. Вот если кидать по куску, можно держать целую стаю. Лучшее всё равно будет перепадать вожаку, а уж он-то найдёт, чем занять остальных.

В конце службы офицер теряет нюх, и его отдают в народное хозяйство.

Офицер — это судьба.

Офицера нельзя оскорбить. И этим он напоминает дерево. Разве можно оскорбить дерево?

А чем офицер отличается от дерева?

Тем, что он не поддаётся обработке.

Настоящий офицер хоть что может. За это он и любим народом.

Для настоящего офицера преград нет. Он везде пройдёт и возьмёт что хочешь.

Голыми руками.

А как у нас награждается офицер?

Регулярно. За «50, 60 и 70 лет Вооружённым Силам» и за «десять, пятнадцать, двадцать лет безупречной службы».

А как офицер воспринимает награды?

Хорошо воспринимает. Он им радуется. И радуется он им больше, чем волкодав, увешанный медалями за сообразительность, преданность и экстерьер. Гораздо больше.

Конечно, и среди офицеров бывают философы, которым медали до такой же лампочки, как и племенным волкодавам, но в общей массе, в абсолютном большинстве, медали офицера радуют. Он играет с ними, как малое дитя, до самой старости.

Один мой знакомый вешал на себя только две медали, а остальные клал в карман и поигрывал ими при ходьбе, а когда его спрашивали: «А где ваши остальные награды?»,— он доставал их из кармана полной горстью и молча протягивал.

Некоторые, дочитав до этого места, всё же интересуются: «Интересно, а как же всё-таки они служат?»

Отвечаю им:

— Мы служим задом наперёд, не прямо, а наоборот, шиворот-навыворот и стоя на голове вверх тормашками. И по служебной лестнице так и поднимаемся вверх ногами: тук-тук-тук по ступенькам тыковкой, которая у всей планеты маковка.

Кто не понимает, о чём я говорю, пусть пропустит это место и читает дальше.

О лейтенантах

Лейтенант — это начало большого конца. Я как-то сказал так перед строем лейтенантов, и они заулыбались. Значит, понимают, о чём идёт речь.

Об адмиралах!

Вы знаете, иногда у меня такое впечатление складывается, что до капитана третьего ранга включительно на флоте все нормальные люди.

Что бы вам ещё такое рассказать об адмиралах? Разве что парочку случаев вам рассказать. Вот послушайте.

Один адмирал любил собирать различный зип. [1] Ходил по территории и собирал. Особенно любил, когда блестящее что-нибудь или там радиоэлектронное. Собирал он в специальный чемодан. Наберёт полный чемодан, вызовёт матроса и говорит ему:

— Отнесёшь мне домой.

Матрос несёт ему домой, звонит в дверь, и жена адмирала ему открывает.

— Вот,— говорит матрос,— прислали.

— А-а,— говорит жена и гложет, ощущая глазами, чемодан,— вижу. Хорошо. Подождите только секундочку, не заносите.

И через секундочку появляется снова в дверях жена адмирала и тяжело ставит рядом ещё один чемодан, издавая при этом следующие звуки:

— А теперь отнесите, пожалуйста, всё это на свалку.

Однажды встречали этого адмирала с моря вместе с оркестром. Трап на лодку подали, адмирал на него ступил, и оркестр заиграл. Рядом крикнули: «Смирно!» Адмирал поднял руку и двинулся по трапу. А трапы у нас очень скользкие, оттого что мы по ним ходим, да ещё, как всегда, парусиной не везде обтянуты. Поскользнулся адмирал, сделал «вжик!» и нырнул под леера и дальше — в воду.

Оркестр, пока он летел, от изумления музыкально обыграл его падение, изобразил фугу «Летящий адмирал», а сам адмирал, пока летел до воды с поднятой к голове рукой, успел крикнуть: «Воль-на-а!»

Когда его выловили, то всем стало интересно, чего это он «вольно!» кричал.

— А вам, сволочам, пока «вольно!» не крикнешь,— сказал адмирал, обсыхая не ветерке,— вы же спасать не будете.

Так что с адмиралами у нас всё в порядке, и все отлично себя чувствуют.

Наших адмиралов можно даже в Англию на выставку приглашать. Галерея этих ярких флотских образов заставит вздрогнуть даже больное воображение.

Словом, природа наградила их, а они наградили природу.

Следующий заголовок:

Как зевает офицер?

Некоторые интересуются, зевает ли офицер на флоте. (Не знаю, зачем им это. Может, просто они хотят нас лучше зрительно представить?) Отвечаем. Нет, не зевает. У нас на моей памяти только один зевнул, да и то неудачно. С непривычки челюсть вывернул. Сидим мы как-то на базе, ждём подведения итогов соцсоревнования, и вдруг он взял и зевнул — ху-хау-ха! И челюсть у него из зацепления вышла, а глаза налились, вытянулись по диагонали, и рот не закрывается. Представляете, у офицера не закрывается рот! Ну ладно, если б он у него не открывался, а то не закрывается.

Сначала думали, что это он так шутит по-идиотски, а потом видим, что глаза у него периодически вылезают ещё пуще и сам он делает так: ык-ык! — силится, значит, а у него не выходит. Тогда все поняли и принялись ему помогать. Ну, помогают у нас в основном смехом. Мы так хохотали какое-то время, что какое там подведение итогов. Все неприлично лежали.

Потом старпом назначил ему в госпиталь трёх сопровождающих. Двое должны были его под руки вести, а третий должен был ему челюсть нести. Еле дошли. До машины не дозвониться, а там пешком — пять километров. И тот, кто челюсть нес, должен был всё задом пятиться.

Так и шли. Хорошо ещё, что силой закрыть ему челюсть не пытались.

А начальство?

А что начальство? Начальство у нас зевает, и ничего с ним не случается. Вот начпо наш по случаю парада Победы зевнул на трибуне так призывно, что мне захотелось превратиться в лягушку и туда к нему прыгнуть.

О встречах

Порой на флоте хочется кого-нибудь отловить. Чтоб спросить у него чего-нибудь. Так вот, бесполезно ловить его в кабинете. Лучше встать где-нибудь на пересечении и дожидаться. Через некоторое время он сам через тебя пробежит.

О встречах высокого начальства

Встреча высокого начальства отличается от остальных встреч вообще. Высокое начальство начинается у нас с главкома. Назначает главком своё прибытие в базу на 11:00. Командующий флотом добавляет: «К 10 часам всё должно быть готово!» Командующий флотилией заставляет доложить о готовности к 9:00, а командир дивизии выгоняет строиться в 8:30.

И стоишь на ветру, обдуваемый, и ждёшь высокое начальство, которое с тобой при встрече может даже и заговорить, побеседовать, и уши у тебя от такого стояния становятся огромными, как у африканского слона. Сколько в эти минуты рождается юных мыслей, какая яркость выражений, глубина ощущений, тонкость переживаний, какая точность формулировок от ядовитости быта. Вот так и рождается флотский язык. А ещё говорят, что у офицера даже в почечных лоханках ничего не задерживается. Ничего подобного, всё у него задерживается. И язык у него есть. А ещё у него есть глаза, руки, ноги и затылок.

Глазами он видит рост нашей боеготовности, руками он ощущает рост нашей боеготовности, ногами подходит ближе, а в затылке у него откладывается.

Но иногда!

Но иногда на флоте хочется бежать. Бежать! Глотать свежий ночной воздух и бежать. Подальше от золотых дорожек на воде, от ночного солнца, подальше от всего. Тебя хватают за рукав, тебе кричат с пирса:

«Стойте! Вас вызывает старпом!»,— а ты бежишь, бежишь…