Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты Страница 6

— Передайте фендриху, — обратился Добротин к Параевой, — что ему и его солдатам ничего не угрожает. Пусть лягут в котловине за дотом. А охранять их будет…

Сможете? — он посмотрел на меня и, не дождавшись ответа, скомандовал: Остальным — за мной!

Но тут загудел зуммер телефона. Майор подошёл к аппарату, взял трубку и, подражая голосу фендриха, заговорил по-немецки:

— У аппарата Хейно. Я вас слушаю… Нет, не надо открывать огня. Атака отбита. Обер — в соседнем доте. Скоро прибудут?.. Благодарю!

Мы недвижно стояли, настороженно прислушиваясь к этому разговору, и облегчённо вздохнули, когда майор положил трубку.

— Комендант Титовки благодарит вас, Хейно! — едва сдерживая улыбку, обратился майор к фендриху, а потом сказал нам: — Обещает прислать подкрепление и сам сюда пожалует. Что ж! Встретим гостей…

Майор вышел из дота. Разведчики последовали за ним.

Пленные вели себя смирно и лишь тревожно поглядывали в одну сторону. Насколько можно было их понять, они показывали, откуда ожидается опасность.

К доту подошёл раненный в руку матрос Волошенюк — его прислал Клименко — и рассказал, как был убит старший лейтенант. Лебедев поднял в атаку взвод и тут же был сражён пулей.

— Должно быть, финский снайпер стрелял разрывными, — сказал Волошенюк.

Снайпер? Я вспомнил про винтовку с оптическим прицелом.

— Проверь, Волошенюк, чем заряжена винтовка, что лежит на столе в доте?

Волошенюк зло посмотрел на пленных и спустился в дот.

Винтовка оказалась незаряженной. Сняв с неё оптический прицел, Волошенюк уже собирался уходить, как опять загудел зуммер. Услышав «алло! алло!», я побежал к доту, чтобы предупредить Волошенюка, но было уже поздно.

— Та шо ты брешешь, як собака? — спрашивал Волошенюк, отчаянно продувая трубку, и только после моего окрика оторвал её от уха и бросил на стол. — Та хиба ж я знал? — оправдывался он, когда я ему рассказал, что он наделал. Может, бежать до майора?..

Пока разведчики уничтожали склады, доты и оборудование наблюдательных пунктов, из Титовки к мысу подошла колонна егерей. Пленные финны ещё издали заметили немцев и дали мне знать. Волошенюк побежал к майору предупредить об опасности.

Из Титовки по Пикшуеву били пушки и миномёты. Ранило радиста и разбило радиостанцию.

А с моря к берегу уже шли два наших «морских охотника» и мотобот майора «Касатка». Забравшись на вершину мыса, Коля Даманов флажками просигналил кораблям: «Поддержите нас огнём!» Моряки ударили из пушки и пулемётов, не дали егерям обойти нас со стороны побережья.

Первыми к берегу вышли раненые. Четыре разведчика несли на плащ-палатке убитого Лебедева. Волошенюк и я сопровождали военнопленных. Позади нас разведчики вели неравный бой с наседавшими на них егерями. Последними на командирский мотобот погрузились разведчики из отделений Мотовилина и Радышевцева.

«Касатка» отстала от катеров, и на полпути к базе её настигли «мессершмитты». Пулемётчик с «Касатки» отбивался от вражеских истребителей и поджёг один самолёт. Но на палубе «Касатки» уже были убитые и раненые. Недалеко от берега сильно повреждённый мотобот стал тонуть, и майор приказал всем добираться до берега вплавь.

Раненый Добротин последним покинул мотобот. Через три дня в госпиталь, где находились на излечении раненые разведчики, пришли Радышевцев и Даманов. От них я узнал, что Ольга Параева помогла майору Добротину выплыть к берегу и что наши катера забрали всех спасшихся с «Касатки». Добротин находится пока в морском госпитале, а его вестовой Тарзанов, тяжело раненный в грудь, отправлен в тыловой госпиталь. Отряд с большими почестями хоронил Лебедева. Могила его находится на высокой скале, обращённой к морю.

Командиром отряда назначили капитана Инзарцева, — он и послал Радышевцева с Дамановым проведать нас.

— Ждём большого пополнения! — это была последняя новость, которую передали нам друзья.

Мотовилин и я лежим в одной палате. У Мотовилина лёгкое ранение. Взлохмаченный и небритый, в длинном до пят халате, Мотовилин ходит из угла в угол и нещадно ругает себя за то, что согласился эвакуироваться в госпиталь. Мне обидно, что Степана выпишут из госпиталя раньше меня, и я останусь здесь один.

Я тоже не бреюсь, даже не причёсываюсь. Злясь на себя, зачем-то рассказываю Степану, как можно ошибиться в человеке и какой, например, славной девушкой оказалась Ольга Параева. Степан, конечно, не понимает меня. Поскольку мы находимся в госпитале, он тут же ставит свой «диагноз»:

— Виктор, ты начинаешь портиться. Тебе вреден постельный режим. Как только меня выпишут, смазывай раненую пятку. Я тебя подожду у ворот госпиталя.

Время тянется бесконечно долго, и свет нам не мил. Если, вспоминая былое, я решил всё же говорить о днях, проведённых в госпитале, то лишь потому, что они связаны с Добротиным, которого вскоре туда привезли. Много часов скоротали мы в беседах с майором. И эти беседы запомнились надолго.

Майора положили в палату тяжелораненых. Узнав об этом, мы обманули бдительность сестры и вскоре оказались у дверей этой палаты, но столкнулись с дежурным врачом.

— Что сие значит? — строго спросил он. — Кого вам нужно?

— Майора Добротина! — выпалил Степан, и это нас спасло. Майор услышал знакомый басок разведчика.

— Пропустите их, доктор, — попросил майор дежурного врача.

— Пять минут! — строго объявил доктор и, хмуро посмотрев па нас, ушёл.

Мы юркнули в палату.

Майор полулежал на высоко взбитых подушках. Он как-то удивлённо смотрел на нас, потом угрожающе поманил указательным пальцем.

— Садитесь, раз это вы!.. Что с тобой? — спросил он Степана.

— Пустяки, царапинка. Боюсь, товарищ майор, что тут по-настоящему заболею.

— Так… Как ваша нога, Леонов? Я поморщился и сказал, что врачи грозят продержать меня в госпитале около двух месяцев.

— Ух ты! — облегчённо вздохнул майор. — А я как увидел вас — испугался!

Мы со Степаном недоумённо переглянулись.

— Что за вид? — строго спросил майор и окинул нас осуждающим взглядом. Обросшие, растрёпанные! Как же мне сказать врачу, что вы — морские разведчики? Не поверит… Хотите быстрей выписаться — следите за собой! Не раскисайте. Чтобы не сердить врача, — он посмотрел на часы и, хотя положенные пять минут ещё не истекли, решительно сказал: — Давайте на этом кончим. А вечером обязательно приходите ко мне. Идёт?

Мы с радостью согласились и поспешили к выходу. Вечером, тщательно побрившись и освежившись одеколоном, застегнув халаты на все пуговицы, мы явились к майору, а покинули его палату лишь в час отбоя. Потом уже каждый день наведывались к нему. Майор знал, что в строй вступит не скоро, и уж во всяком случае в разведке по тылам врага ему не доведётся бывать. Может, поэтому он и говорил с нами о том, что считал крайне важным.

— Почему я не наказал Белова и других паникёров? — повторил он вопрос, заданный ему однажды Степаном. — В самом деле — почему? — Он так искренне удивился этому, что я решил поругать Степана за то, что тот вспомнил этот неприятный случай из жизни отряда. — Ну, слушайте…

Майор поправил подушку и чуть прикрыл глаза, будто силясь что-то вспомнить.

— В ваши годы я уже немало повоевал и всё-таки однажды чуть не праздновал труса… Вот тогда-то я и узнал истинную цену самообладания в бою. Для разведчика это особенно важно.

Меня с взводом курсантов выслали в разведку — Юденич тогда наступал на Питер. После ночного поиска расположились мы на отдых в небольшой рощице. Отпустили подпруги, дали коням корму, сами начали подкрепляться. И тут прискакал высланный на опушку рощи дозорный с паническим криком: «Беляки! Целый эскадрон вытянулся из села. Нас окружают!..» Курсанты бросились к коням, уже кое-кто, забыв подтянуть подпруги, болтается с седлом под брюхом лошади. И смех и горе! Сам чуть было не сорвался с места… И вот это «чуть» до сих пор простить себе не могу. Выскочили бы мы врассыпную из рощи и — как зайцы от борзых! Но я взял себя в руки и приказал всем спешиться.

Надо вам сказать, что село было от нас в пяти километрах, а противник вряд ли мог знать о нашем присутствии именно в этой рощице — таких рощиц кругом много, и окружить нас было не так-то просто. Но у страха глаза велики. Когда теряешь самообладание, то уже мысли скачут вкривь и вкось. «Ты что панику разводишь?» — закричал я на дозорного. «Своими глазами видел!» — убеждает он меня.

К опушке рощи мы подошли в полной боевой готовности и тут же установили, что из села вышел не эскадрон, а только взвод и о нашем местоположении он ничего не знал. Мы внезапно атаковали его, разбили наголову и даже пленных захватили…

…Так вот — о Белове! — продолжал майор. — Всю дорогу, пока шёл к вам от пирса, я думал, как мне поступить с Беловым? И вспомнил тогда этот, уже давний случай с дозорным. Фамилию его забыл. Дразнили его потом Паникадилом. И был он Паникадилом до тех пор, пока не заслужил орден за храбрость. Уж он старался! А в первом бою, как видите, оплошал. Это бывает…