Сергей Скрипник - Горная база Страница 6

«Да, здесь материала для этого хватает. Как с этой, так и с той стороны, — усмехнулся Дрепт. — Представляешь, дать ему по роже и забрать бутылки. Что начнется!»

«Спокуха, командир. У нас сегодня к столу будет не хуже», — не понял его Суслов.

Суслов удивил. Если «к столу», значит, остается. Тучи мух на закусках в духане его не смутили. Здешние феодальные нравы — тоже. Как и перспектива получить шальную пулю. Неужели так заворожила карта Берроуза? Во что не доиграл? Или пресытился первопрестольной, знатной партийной фамилией и надо было срочно на чем-то сойти с ума?

Привезший их к дукану солдатик, пережидавший разборку лежа под «уазиком», успел отряхнуться и сидел за рулем. Хафизулла доехал с ними до центра, простился у гостиницы советского торгпредства, где остановились Сусловы и, помявшись, попросил подбросить его к министерству. Ему очень хотелось выйти из армейского «уазика» на виду у сослуживцев: к лобовому стеклу машины был прикреплен пропуск для свободного передвижения по Кабулу после объявления комендантского часа. Аркадий спросил дежурную гостиницы о дяде, — тот еще не возвращался, — и попросил дополнительный комплект белья для Дрепта. Типовой гостиничный номер мог так обрадовать только такого «бродягу», как Илья. Если память ему не изменяет, — а память ему не изменяла, — он ничего такого не видел уже полтора года, с Ташкента, где сутки ожидал отправки в офицерском общежитии. А если учесть, что в Афгане день службы засчитывается за три, он ничего такого чудесного, как кресло, журнальный столик, торшер и холодильник, уже не видел четыре с половиной года. За это время он мог бы закончить юридический факультет — это входило в его планы на будущее, купить кооперативную квартиру — это входило в те же планы, — и съездить по турпутевке в Грецию. О Греции его не спрашивайте, он сам не знает, почему. И вообще ни о чем не спрашивайте, на что он не хочет отвечать. Сейчас же знает определенно, что за той дверью душ, и он им, хоть ты тресни, воспользуется; что холодильник сусленыша забит до отказа снедью, от которой он отвык; и что сегодня он будет пить и закусывать до отвала. Хотя бы в порядке компенсации за неучастие в футбольном матче «РДГ — сборная батальона», болеть на который собирался, — и даже делал ставки сигаретами, — весь гарнизон.

Когда он вышел из душа, журнальный столик был сервирован. Аркадий, освободившись от пояса с «береттой» армейского образца, — в духане, когда москвич нервно тянулся к кобуре, Дрепт усмехнулся: небодливой корове бог рог дал, — намазывал хлеб «Бородинский» маслом и паюсной икрой. По гостиничным бокалам, — не очень изящным, но все же бокалам, — был разлит армянский коньяк.

«Только не говори, что это сон», — попросил Аркадий незнакомым голосом, протягивая гостю бокал и бутерброд. Нет, голос был тот же, но интонация — незнакомой. — Ну, давай по полному за тебя, спецназ!»

«Давай по полному», — согласился Дрепт.

Выпили. Аркадий, не переставая жевать, протянул свободную руку к шторе и нащупал в ее складке ручку шнурка. Дожевав бутерброд, со знанием дела разобрал ее, казавшуюся сплошной. Извлек из пластмассовых половинок микрофончик, служивший донышком. Бросив выразительный взгляд на Дрепта, повертел в пальцах. Дрепт сунул ему скатанный в липкий шарик мякиш «Бородинского». Аркадий большим пальцем растер его по плоскости «донышка», скрепил половинки и вернул ручку на место.

«Ты разыграл его насчет Берроуза?» — спросил Аркадий.

«Да, — ответил Илья. — Но это не исключает того, что они тебя бортанут».

«Пусть попробуют. Дядя с них живьем шкуру снимет».

«Ты знаешь, сколько воды утечет, пока ты документально подтвердишь подлинность этой карты?»

«Этим уже буду заниматься не я, а тот, кому она предназначена в подарок. И то вряд ли. Зачем породистому чванливому англичанину публично ставить под сомнение ценность вещи? Если даже так, подделка, есть смысл сфальсифицировать заключение экспертизы, так сказать, в пользу подлинности карты. Но, думаю, до этого не дойдет. Она полежит у него лет десять, за это время забудется ее предыстория, и она станет товаром, год от года дорожающим в арифметической прогрессии. Есть еще вопросы?»

«Есть… Тебе-то зачем надо было переться в этот Афганистан, если куплю-продажу можно было провернуть не покидая Москвы? Что стоило твоему дяде снять телефонную трубку и связаться с моим московским патроном, а я бы, или кто-то другой, сделали все это здесь в лучшем виде?»

«Старичок, ты же профессионал, ты же знаешь, что такое в нашем деле добротная легенда. Одно дело, когда я привожу карту из Москвы, другое — когда из Кабула. Одно дело, когда я туристом купил карту в афганской антикварной лавочке, другое — добыл, находясь, как молодой офицер, на стажировке в действующей РДГ печально известного на всю страну командира-раздолбая Дрепта. Кто после этого усомнится в том, что молодой дипломат Аркадий Суслов не такой же раздолбай? Спросите хотя бы у его московского знакомого афганца. Он работает в кабульском МИДе и такое порасскажет вам об их общих московских похождениях в пору студенчества!.. А, кстати, очерк о тебе в «Красной Звезде» был классный. Напоминает «Ночь в Доссоре» Паустовского…»

Дрепт был потрясен: так засветиться перед чужаком! Узнай это твои шефы, — все равно кто, КГБ, ГРУ, — тебе никакой дядя Суслов не поможет, будь он хоть генералиссимусом. Мне, свидетелю, тем более. Но зачем? Вначале эта «Одиссея капитана Дрепта». Только безнадежный наивняк поверит, что в центральной советской военной газете, каждый номер которой изучается западными спецслужбами под микроскопом, по недоразумению появилась конкретная публикация о святая святых вооруженных сил — спецназе ГРУ. Да разве за это «по недоразумению» сняли бы по звездочке со стрелочников? Да полетели бы головы генералитета.

День сюрпризов, подумал Дрепт. Вначале подставили с газетой, потом провели за нос с племянником, а сейчас потчуют деликатесами. Расскажи он эту историю в компании повидавших виды «стариков» и в подходящей обстановке, первым делом спросили, чем его угощали. Кидос на этой войне — это в порядке вещей, рабочие будни, это неинтересно, а вот угощение — об этом, пожалуйста, поподробней.

«А зачем ты тогда всю дорогу придуривался передо мной? Из любви к искусству?»

«Это для Хафизуллы. А «всю дорогу» — чтоб не забыться… Это не коньяк мне развязал язык, — сказал москвич. — Людям, с которыми работаешь вместе, нужно доверять до конца или совсем не доверять. Я знаю, что это не по инструкции, но наши инструкции не для человека — для механизма. И так, чтобы сработал на износ. А выйдет из строя один, заменят другим — у нас людей не меряно… Что ты все принюхиваешься?»

«Да черт, помылся у тебя с хорошим туалетным мылом, а влез в ту же пропотевшую одежку, от пота задубела…»

Не смени москвич сейчас совершенно случайно тему, Илья беспечно прошелся бы по его «патриотизму». Остановило его шестое чувство: говори о другом. Все равно о чем, но о другом. От Суслова исходила та ощутимая волна человеческого отчаяния, которая выдает смертников. Они сами и не подозревают о ней. Дрепт таких повидал. Они говорят и делают то же самое, что и минуту назад, но с каким-то неуместным зловещим значением. Снайпер Боря Горелик перед выходом на последнее задание чистил оптику так, точно это была сковородка с застывшим смальцем. В бою он благодаря блеску этой оптики получил в правый глаз пулю от своих же — снайпера, перепутавшего блики его СВД с биноклем моджахеда. Опытнейший сапер Реваз Беридзе, всегда учивший пополнение тому, что у сапера глаза в пальцах, проделывая проход в минном заграждении, наткнулся на первую и последнюю в своей афганской практике «растяжку». После взрыва от его тела осталось целым только «наглядное пособие» — кисти рук с черными изломанными ногтями, которые он накануне демонстрировал новичкам в качестве самого чувствительного инструмента сапера.

А что может угрожать его новому знакомому, полоскавшему служебные инструкции? И суеверного Дрепта вдруг осенило. Прослушка! В номере могла быть еще одна. Дрепт внимательно посмотрел на Суслова. Нет, не пьян. И, показав на губы и на уши, рукой описал в воздухе круг. Суслов укусил ноготь большого пальца и выбросил руку вперед: арабское «нет». Потом спросил:

«Я что, похож на идиота?»

И все же он был, как казалось Дрепту, не в себе, и это беспокоило. Другой бы сказал, был настроен на лирический лад. «Моя земля высохла, как печь…» — процитировал он, глядя в ночь, опустившуюся на Кабул. Такие мелодраматические отступления, знал Илья по своим наблюдениям, у многих предшествуют необъяснимым поступкам. Или же они признак возрастной показушности, от которой следовало вовремя избавиться. В любом случае для дела, которым занимался этот парень, он был слишком болтлив. Или же просто чего-то боялся.