Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа Страница 6

Все это так. Однако не пристало ему, советнику, инспектору и разведчику, действующего здесь под личиной ученого алима и хаджи Мустафы, показывать, что он хоть в малейшей степени сочувствует врагам и осуждает действия единоверцев. Пусть, в конце концов, с этим разбираются сотрудники шариатской госбезопасности!..

Хотя кто с этим будет разбираться? Ведь согласно статьи 7 шариатского уголовного кодекса под преступлением понимается только деяние, совершенное в отношение мусульманина! Значит, что бы ни было сделано в отношение этих людей, преступлением считаться не будет! Аллаху акбар!

…Нет, надо добиться, чтобы ему прислали помощника. Тогда в подобные поездки можно будет отправлять помощника, оставив за собой только чистую разведку… Ага, и сделать вид, что не знаешь о подобных лагерях, — укорил себя Мустафа. Ну а что я могу сделать? — уныло возразил сам себе же. И не бросишь все, не уедешь к себе на родину…

Который уже раз сталкивались у него в душе эти противоречивые чувства!..

— И медсестру на допрос! — велел он.

— Ага! — широкая сытая бородатая морда начальника лагеря расплылась в понимающей улыбке.

Мустафа не удержался, тяжело посмотрел ему в глаза. Начальник лагеря едва не подавился жвачкой. В чем провинился, он не понял, однако сообразил, что вызвал гнев могущественного инспектора.

— Есть, на допрос! — торопливо, по-военному, ответил начальник. — В каком порядке, того, будете допрашивать?

— Сначала мужчину, потом девчонку, — решил резидент.

— Разрешите вас проводить?..

Когда они отошли от строя подальше, Мустафа негромко сказал:

— Но у тебя тут, среди пленных, скорее всего, есть «стукачи»…

— Конечно, — самодовольно осклабился начальник лагеря.

— Потихоньку приведешь ко мне на разговор и их. Незаметно. И по одному…

— Понял…

Пленный русский уже сидел в землянке, привязанный к стулу, который, в свою очередь, был прикреплен к полу. У стены стоял грубо сколоченный топчан с привинченными к нему кандальными разъемными кольцами для рук и ног. Рядом на крючках обыкновенной платяной вешалки висели орудия пыток и истязаний — различные плети, палки, щипцы, шашлычные шампуры, закопченные, остро заточенные стальные прутья… В углу стояла машинка для инициирования взрыва детонатора с вставленной ручкой для вырабатывания электричества; на нее были небрежно брошены длинные электрические провода с оголенными концами.

— Я смотрю, у вас тут целый пыточный арсенал… — Мустафа, обуздав свои эмоции, вновь говорил ровно и бесцветно.

— Так точно, — так и не понявший, в чем он прокололся, начальник лагеря теперь старался говорить как можно короче.

— Развяжите его! — кивнул резидент на пленного. — И оставьте нас вдвоем!

Начальник лагеря нерешительно потоптался.

— Виноват… Но он очень опасен. И силен…

— Ничего, справлюсь, если что. Да и вы будете поблизости, — поморщился Мустафа. И добавил, обращаясь к пленному: — Я надеюсь, что вы не собираетесь на меня нападать, когда мы останемся вдвоем?

Тот мгновение помедлил.

— Не могу вам этого гарантировать, — после некоторой паузы с издевкой произнес он.

— Тем более я вам этого делать не советую, — Мустафа старался говорить размеренно, ровно, чтобы не задеть самолюбие пленного. — Прежде всего, у меня черный пояс, — чуть приврал он, — а кроме того, вы слишком измождены для противоборства со мной…

Они остались вдвоем.

— Расскажите, пожалуйста, кто вы, откуда, как и за что попали сюда, — попросил Мустафа. На всякий случай он держался от пленного подальше. Не потому что боялся его — не хотел провоцировать того на необдуманные поступки. — При этом, сразу хочу подчеркнуть, что не собираюсь выведывать у вас военные тайны. Просто расскажите, что сочтете нужным.

Мустафа увидел, как мгновенно размяк, растерянно оттаял взгляд сидящего перед ним мужчины — с ним здесь по-хорошему уже давно никто не разговаривал… Нет, в банальной следственной игре в доброго и злого следователя есть свой смысл, есть…

— Простите… — пленный не знал, с чего начать. — Но зачем вам?.. Я ведь уже сто раз все рассказывал…

— Ну а теперь расскажите в сто первый, — Мустафа старался, чтобы его голос звучал как можно благожелательнее…

Впрочем, почему старался? Ему и в самом деле импонировал этот пленный офицер. По-научному это называется положительная комплиментарность — когда два незнакомых человека испытывают друг к другу симпатию, будучи даже незнакомыми. В отличие от комплиментарности отрицательной, когда двое становятся врагами, едва взглянув друг другу в глаза. С точки зрения махрового материализма факт необъяснимый. С точки зрения политического или религиозного противоборства — тоже.

— Я офицер запаса, — после некоторой паузы осторожно заговорил пленный. — Сейчас работаю в Союзе благотворительных организаций России — СБОР сокращенно. Есть такая организация, в Москве, ее отставные офицеры образовали. Мы объединяем 300 организаций таких, которые по всей России. Вот собрали помощь… Привезли в Чечню муку, крупы… В общем, продукты… Мы уже не раз такие колонны сюда присылали. И детей ваших на лето отдыхать вывозили, все оплачивали… Ну вот, привезли. А на колонну бандиты… Ну, эти ваши… Муджахеды… — (Голосом он подчеркнул букву «у» — в совершенстве знающий русский язык Мустафа сделал вид, что не заметил этого лингвистического нюанса). — В общем, на колонну нападать не решились, сил, наверное, не было, а меня подстерегли, когда я отошел в сторонку… Их было несколько, налетели неожиданно, вот я и не сумел отбиться…

— Понятно, — кивнул Мустафа.

Привез продукты. А его сюда… Если не врет, конечно. Впрочем, может, и не врет — о том, что в плен захватывают людей, в том числе и сопровождающих гуманитарные грузы, Мустафа знал. И о том, что в Москве есть организации, которые и в самом деле организуют отдых для чеченских детей, он тоже знал — хотя и не верил, что от этого есть хоть кому-нибудь польза…

Сделал он и еще одну зарубочку в памяти. Что это за СБОР такой? Нужно будет навести справки и провентилировать вопрос, как его можно использовать в своих интересах. Правда, отставные офицеры — народ еще тот, патриоты, с ними трудно сговориться. Тем более, с Союзом благотворительных организаций… И все же нужно будет сообщить начальству.

— Ваше звание? — спросил он и сразу почувствовал, что собеседник напрягся.

— Подполковник, — осторожно ответил тот.

— Я постараюсь, подполковник, добиться того, чтобы вас обменяли на наших ребят, которые находятся в вашем плену, — забросил Мустафа надежную, как ему казалось, приманку.

Однако реакция оказалась совсем не такой, как он ожидал.

Пленный усмехнулся. И очень трудно описать всю гамму чувств, которая сконцентрировалась в этой усмешке. Здесь было и понимание, что его пытаются «вербануть», и осознание безнадежности ситуации, и абсолютное неверие собеседнику, и… робкая надежда…

— Вы врете, — ответил пленный. Однако его слова не вязались с интонацией — она не была столь резкой, она, интонация, оставляла некоторый простор для маневра. — Вы нагло врете. Эту лапшу будете вешать кому другому. Я прекрасно знаю, что у нас нет ваших пленных. Лебедь, предатель, в Хасав-Юрте по сути освободил и дал амнистию всем вашим и тем самым бросил нас здесь на произвол судьбы. На ваш произвол… Если бы он оставил ваших бандюков как обменный фонд, мы бы здесь не сидели, нас бы уже давно всех обменяли…

Что верно, то верно, — самодовольно оценил Мустафа. Тут мы сработали блестяще. О том, почему генерал Лебедь поступил именно так, а не иначе, лучше умолчим. Но он и в самом деле сделал все в интересах моджахедов! В частности, разом распустив все фильтрационные лагеря, подарил нам вот этих подполковников и медсестер, жизни которых являются сейчас валютой… Другое дело, что Россия не слишком-то торопится вызволить своих людей… Ну да только это уже проблемы самой России, она никогда как следует не заботилась о своих гражданах. Какие-нибудь янки или евреи уже давно камня на камне не оставили бы от этой Ичкерии, попробуй она такое творить против них. Аллаху акбар!

— Вы не совсем правы, — тем не менее счел необходимым возразить Мустафа. — Я имею в виду, что мы вас обменяем на тех ребят, которые уже сидят в «зоне»…

— То есть на уголовников? — быстро и откровенно спросил пленный.

Чувствовалось, что мысль о возможности подобного поворота дела у него уже появлялась; и не только появлялась — он ее уже со всех сторон обдумал, эту мысль. И вновь в его словах чувствовалось некоторое внутренне несогласование: с одной стороны, он очень хотел, чтобы его обменяли, а с другой, ему претило, что его, кадрового офицера, могут обменять на какого-нибудь бандита. Первое, впрочем, перевешивало. И Мустафа, желая войти, вкрасться в доверие к этому несломленному офицеру, решил ему немного подыграть.