Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. Страница 6

В эти секунды все на борту затаились, как мыши. Было ясно: если закрылки успеют убраться в крыло раньше, чем разовьётся скорость, способная их разрушить, если лётчики, стремясь побыстрей вывести самолёт из пикирования, не превысят предельно допустимую перегрузку, а крылья, прогнувшись на метр вверх, выдержат и не разрушатся — всем пяти на борту не придётся карабкаться к двери и люкам, цепляясь за что попало, чтобы выбраться из обломков и выброситься с парашютом.

Ефимцев крикнул:

— Закрылки убрались!

Яшин и Стремнин отмолчались. Стиснув зубы, продолжали выбирать штурвал на себя, стремясь делать это не настолько вяло, чтобы не разогналась за предел красной черты скорость, и не так решительно, чтобы не превысить двухсполовинойкратную перегрузку, предельно допустимую для данного типа самолётов. Звенящий, напряжённо ревущий самолёт мало-помалу выбирался из пикирования. Штурман со своего места видел, как вздрагивающий нос машины, продолжая описывать гигантскую дугу, вот уже как бы тянет на себя сверху сизую дымчатость горизонта… А крылья изогнулись, гудят: да и корпус весь, обжатый многотонным давлением скоростного напора, стонет и «дышит» тяжело. Но как ни медленно двигается секундная стрелка — Кириллу кажется, вот-вот остановятся часы! — он наконец видит голубизну неба, врывающуюся в переднее стекло, а с нею все в кабине озаряется солнечным светом. И сразу, будто испугавшись солнца, вспять от красной черты шмыгнула стрелка указателя скорости, а стрелка высотомера, соседствующая справа на такой же круглой чёрной шкале, плавно сникла к индексу 6100 метров и замерла, как бы устыдившись. Да и свист, рёв машины вдруг пропали; Кирилл понял, что заложило уши, и сглотнул слюну. В ушах — хлоп, хлоп! — словно бы что распахнулось, и опять ворвался гул… Но это уже был не тот пронзительный, леденящий душу вой связанного зверя, а басовитый грохот существа, с гордостью переводящего дух и понимающего, что в этой затее ему принадлежало все же самое веское слово.

Кирилл вздохнул глубоко и расправил плечи. И вдруг почувствовал, как спину его перетряхнуло запоздалым нервическим ознобом: сознание будто бы завершило некую вычислительную работу, преобразовав внешние восприятия только что видимого, слышимого, осязаемого в пронзительную ясность понимания того, как зловеще велика была крутизна пикирования, пожравшая около двух тысяч метров высоты за двадцать пять секунд, и как близка была машина к разрушению.

Ян Яшин, метнув взгляд влево-вправо на концы крыльев, поёрзал в кресле и первым подал голос:

— Вот и «поймали»!.. Оно самое! — И, скосив глаза на Ефимцева, спросил: — Ты записал режим?

— Ещё бы!

— Приборы не подведут?

— Нет. Это было бы с их стороны величайшей подлостью!.. Ведь повторять такой режим поистине безрассудно.

— Да-с… Я ждал, что это будет энергично, но не до такой степени бешенства! Тьфу ты черт, вот так клевок!..

Стремнин вдруг оживился:

— Знаешь, Ян, я не мог пересилить штурвал, пока не начали убираться закрылки!.. Спасибо Сашке: все же сумел при таком воздействии отрицательной перегрузки дотянуться до тумблера…

Ян, покосившись на свои ремни, даже крякнул:

— Вот теперь могу биться об заклад, что они на 67-30 не были пристёгнуты ремнями!..

Сергей взглянул лукаво:

— Похоже, ты и отстегнул свои ремни, чтобы доказать это?..

— Спрашиваешь! — рассмеялся Яшин.

Если до этого Сергей был уверен, что Ян просто позабыл перед режимом пристегнуться, то тут прямо-таки остолбенел. Все же, щадя самолюбие командира, ни он, ни Ефимцев, ни Макаров не сочли нужным коснуться того момента, когда Ян «бодал» потолок. А тот вдруг гаркнул:

— Ладно!.. Пошли домой!

Сразу же после полёта весь экипаж собрался в кабинете начальника института Стужева.

Докладывая очень коротко и лаконично о выполнении задания, Яшин все же не забыл сказать, что отстегнул свои ремни перед выполнением последнего режима.

— Таким образом, — закончил Ян, — в четвёртом режиме нами была воссоздана та же обстановка, которая предшествовала гибели 67-30: получен самопроизвольный резкий клевок, вызвавший отрицательную перегрузку, из которого, не убери мы вовремя закрылки, вывести машину было бы невозможно, как и записано в выводах нашей комиссии, производившей расследование причины катастрофы.

— Сергей Афанасьевич, что вы могли бы добавить к сообщению Яна Юльевича? — спросил Стужев.

Стремнин поднялся:

— Хочу подчеркнуть определённое коварство в поведении машины перед возникновением зловещего клевка: в третьем режиме Ян Юльевич проделал все примерно так же, а клевка мы почти не заметили. Но стоило ему отдать штурвал порезче — и машина буквально опрокинулась на нос… И тут возникли такие усилия от руля высоты на пикирование, что я, вцепившись двумя руками в штурвал, не мог их пересилить. Это неоспоримо показывает: лётчики на 67-30 не смогли вывести машину из пикирования, тем более если они не были пристёгнуты ремнями, как утверждает Ян Юльевич… Да и у нас положение было крайне напряжённое: спасли вовремя убранные Ефимцевым по команде Яна закрылки.

Стужев, слушавший очень внимательно Сергея, тут почему-то улыбнулся и перевёл глаза на штурмана Макарова:

— Теперь, Кирилл Васильевич, вам слово.

— Да мне, собственно, и добавить нечего… — потупился Макаров. — В четвёртом режиме клевок возник так неожиданно резко, что отрицательной перегрузкой вмиг подкинуло коврик, что лежал у моих ног, к самому потолку… Я взглянул вперёд и, увидев в разрывах облаков землю, понял, что самолёт пикирует почти отвесно… Но закрылки уже были убраны, и лётчики мало-помалу смогли вывести машину в нормальный полет.

Пока Кирилл докладывал, Стужев глядел на него все с той же чуть лукавой улыбкой и вдруг спросил:

— Ян Юльевич тоже, очевидно, несколько приподнялся?..

Кирилл было запнулся, но тут же со смешком выпалил:

— Естественно!

Все рассмеялись, и Стужев тоже, и веселей всех и громче Яшин.

Но Стужев очень быстро посерьёзнел, и все притихли.

— Прежде всего, — начал он, — позвольте выразить вам самую сердечную благодарность… Экипаж с честью справился с этим ответственнейшим и, несомненно, очень рискованным заданием. Разумеется, записи приборов после расшифровки и анализа позволят нам более обстоятельно изучить в развитии это опасное явление и принять все меры, чтобы оно не повторялось.

Какие же рекомендации напрашиваются из ваших сообщений? — Стужев обвёл всех неторопливым взглядом. — Первое и бесспорное — на всех самолётах типа 67-30 необходимо произвести доработки, надёжно защитив тумблер выпуска и уборки закрылков специальным колпачком. Второе: жёсткой инструкцией обязать лётчиков этих самолётов при полёте с выпущенными закрылками, особенно на малых высотах, на повышенных скоростях, ни в коем случае не допускать резких движений штурвала от себя!.. Это, думается, главное. Повторяю, к более обстоятельному рассмотрению предложений мы вернёмся после анализа динамики выполненного режима. Ну а пока на этом разговор и закончим…

Ян Юльевич, а вы останьтесь на минуту, — попросил Стужев, пряча в глазах улыбку.

Яшин вернулся к столу.

Когда дверь затворилась, Стужев спросил:

— Ян Юльевич… все же не могу понять, зачем вы отстегнулись в полёте?..

— Валентин Сергеевич, да если б я был привязан, мы не уловили бы до такой наглядной степени всей остроты ситуации, которая у них там возникла…

Стужев смотрел на Яна, и было заметно, что он занят мыслью: «То ли выкручивается, позабыв привязаться, то ли вправду так задумал?..»

— А откуда вы знаете: может, там у них, на 67-30, командир был привязан?

— Почти убеждён, что нет, Валентин Сергеевич… Как и я, поди, болтался под потолком и ничего не мог сделать со штурвалом!.. Опоздай Ефимцев на несколько секунд, и нам бы всем пришлось туго…

— Так зачем же вы все решили осложнить ещё и тем, что не пристегнулись? — допытывался Стужев.

— Да ведь я это мог себе позволить, зная, что Сергей привязан и держится двумя руками за штурвал!.. А у того командира, на 67-30, второго лётчика на правом кресле не было: мы ведь условились, как вам известно, что, задев ногой тумблер, он ушёл в хвост… Уверяю вас: мне хотелось в точности воссоздать все, как могло у них быть.

— И надо сказать, вам это с избытком удалось! — пожал плечами Стужев. — И вдруг, рассмеявшись, добавил: — Не знал я, что вы такой крупный дипломат, Ян Юльевич!.. Ладно, победителей не судят! Но прошу вас в другой раз быть более осторожным!

Глава третья

Серафим Отаров немного опоздал. Майков успел несколько раз взглянуть на часы, прежде чем тот вынырнул из людского потока на углу улицы Горького и устремился к входу в ресторан «Арагви». Майков вышел к нему навстречу. Серафим заторопился с извинениями, принялся бранить себя за неточность, оправдываться, но Майков, отмахнувшись, схватил его за руку и потянул за собой, протискиваясь к двери. Через минуту они оказались в гардеробной.