Сергей Жемайтис - Бешеный "тигр" Страница 6

— Ловко ты их левым бортом! — крикнул Свойский.

— Иван! — позвал Ложкин. 

— Я!

— Оставь пока технику противника в покое.

— Не бойся, эти не догонят.

— Могут догнать другие. Сейчас километрах в трех будет Павловка.

— Ясно! Проеду, как на параде, только бы сами не задевали.

— Постарайся. Я послушаю новости.

— Валяй.

Вращая ручку настройки, Ложкин слышал птичий щебет морзянки, обрывки фраз на немецком и румынском, венгерском и русском языках. Какой-то радист плачущим голосом кричал: «Самара, Самара! Я — Одесса! Одесса! Перехожу на прием». Послышался девичий смех и низкий голос: «Ах, Танечка, я уверяю вас…» Ложкин не узнал, в чем уверял смешливую радистку Танечку ее коллега. Повернув ручку, он услышал громкую немецкую речь. Первые несколько слов приковали его внимание. Говорил, вернее, почти кричал, видимо, какой-то очень важный военачальник:

«Это или сумасшедший, или предатель! И вообще вся эта история смахивает на какой-то детектив. Вначале вы ловите шпиона, потеряв при этом двух своих солдат, затем командир танка, вашего танка, поджигает дом и бросается в погоню за мифическим противником. Но при этом исчезает командир третьего батальона и его солдат! И дальше творится черт знает что! Погибает ваш сержант Прайслер! Каким образом он покинул танк? Кто убил его в спину? Почему ваш танк расстрелял роту капитана Гофмана? Капитан убит! Убито десять солдат, двадцать пять ранено! Где этот убийца, я спрашиваю вас! Где этот взбесившийся „тигр“? Арестовать немедленно Мадера! Слышите? Взять живым! Слышите, полковник фон Шельмахер?»

Он тяжело перевел дух, забулькала вода, зазвенело стекло. Слышно было, как он жадно пьет. Донышко стакана стукнуло о стол, и Ложкин услышал заключительную фразу: «Никаких объяснений слушать не буду. Срок два часа! Все!»

Стало тихо на этой волне. Слышались легкое потрескивание, жужжание и неясные голоса, как будто кто-то говорил за толстой стеной. Ложкин выключил радиостанцию и сказал Иванову:

— Положение осложняется.

— Догадались.

— Почти.

— Ну, тогда хорошо. Машины идут навстречу.

— Уступи дорогу. Хорошего мало. Приказано командира танка Мадера взять живым.

— Ах, Мадера!.. Вот дьяволы, слепят фарами…

— Чтобы схватить Мадера, они должны остановить наш танк.

— Вот это хуже.

— И все-таки у нас есть некоторые перспективы.

— Перспективы, — ответил с усмешкой Иванов, — перешибут гусеницу, и будут нам тогда перспективы. Мотоциклист перегнал нас, и легковая за ним. Зря я ту машину столкнул в кювет.

— Не жалей, Иван. Пока все идет блестяще.

— Да разве я жалею!

— Осталось пересечь Павловку, и при этом не останавливаться ни при каких обстоятельствах.

— Ясно. Смотри, ракеты засветились. Километров десять, не больше. При нашем ходе двадцать минут. Эх, кабы и дальше была такая ровная дорога!

— И ровная и прямая дорога не всегда ведет к цели. Не помню, кто это сказал. — Ложкин посмотрел на часы. — Сейчас начнет работать полковая рация.

— Включайся скорей, Коля. Пусть встречают. — Иванов смотрел на сероватое полотно дороги, обрамленное черными стенами деревьев.

Внезапно стены оборвались, по обеим сторонам теперь лежали невидимые поля. Бесшумно их обошла еще одна легковая машина с погашенными фарами. Над линией окопов запылали ракеты; все впереди ожило, задвигалось. Дорога пошла под уклон, машина покатилась легче. Откуда-то слева и справа в небо полились голубые и красные струи огня. Били крупнокалиберные пулеметы по невидимым самолетам. Иванов не слышал выстрелов: уши плотно закрывал тесный шлем, и этот бесшумный огненный ливень подействовал на него успокаивающе: тишина обманывала, опасность показалась пройденной, далекой.

В низине стали вспыхивать и торопливо гаснуть огни взрывов, освещая купы деревьев и соломенные крыши изб. И опять все утонуло в трепещущей полутьме. Только пулеметы поливали небо красными и голубыми струями холодного огня.

У въезда в деревню регулировщик пытался остановить танк, махая красным фонарем, но Иванов чуть не раздавил его; фонарь метнулся в сторону, и «тигр» пошел между домами по темной улице.

Иванов услышал:

— Переходить будем прямо через траншеи. 

— Договорился?

— Начштаба приказал переходить прямо через левый гребень. Держи на зеленые ракеты.

— Может, рискнем берегом, там ближе?

— Нельзя. Противотанковые мины… Помни — зеленые ракеты!

— Коля, не зевай! — сказал Иванов, закрывая глаза от яркого света.

Впереди посреди дороги стояла машина с зажженными фарами. Прищурясь, Иванов разглядел офицера, махавшего руками сверху вниз, приказывая остановиться. По бокам его виднелись солдаты.

— Киря! — закричал Иванов. — Киря, давай и ты!

Свет жег глаза.

Иванов повернул голову и увидел в сумраке напряженно раскрытый рот Свойского; он кричал, призывал на помощь. Пленный выкручивал пистолет из его руки.

Иванов ударил танкиста кулаком по затылку, и тот, обмякнув, ткнулся носом в колени Свойского.

— Скотина, вот скотина! — ругался Свойский, спихивая его под ноги. — С ними по-хорошему… — Слов его никто не слышал, а он продолжал рассказывать Иванову: — Надо было его пристрелить, да боялся, тебя задену в такой тесноте. Цепкий, стервец! Чуть не вырвал… Душить стал.

— Стрелять можешь? — закричал Иванов.

— Могу, Ваня!

— Давай по пехоте! Подорвут гусеницу!

— Сейчас…

Танк покачнулся. Иванов увидел, как впереди мелькнуло пламя и свет фар погас.

— Коля!

— Да, да!

— Это ты?

— Да…

— Из пушки?

— Пулемет заело…

— Теперь недалеко.

— Скорость нельзя увеличить?

— Все отдает.

— Жаль.

— Ничего, довезет!

«Тигр» выходил из деревни, когда ночные бомбардировщики повесили над деревней «лампы». Стало светло, как в полдень.

Дорогу перебегали солдаты. Свойский нажал на гашетку.

По броне заскрежетало что-то. Иванов спросил Ложкина:

— Снаряд угодил?

— Крупнокалиберной пулемет…

— Пустяк, Коля!

— Ерунда!

— Как у тебя?

— Отлично. — Ложкин обтер рукой лоб и увидел при белом свете ракет, что вся ладонь в крови.

«Осколок. Когда это?» — подумал он, оглядываясь назад, на деревню. «Лампы» погасли; деревню освещал горящий дом, в небо поднимался густой рой искр.

Впереди над окопами пылали ракеты. Передовая была близко.

«Только бы пройти этот бугор! Нет, не удастся. Все поднято на ноги. Но как они зашевелились! — Он засмеялся. — Сколько мы наделали шума! Сейчас заговорят пушки. Они не дадут нам пройти этот последний километр». Ложкин прислушался: ему показалось, что с мотором что-то случилось. Он выглянул из башни: все вокруг горело, трепетало в мертвом металлическом свете. Ему показалось, что танк стоит, буксует, вяло перебирая на одном месте гусеницами, и он спросил в микрофон сдавленным голосом:

— Что с мотором?

— С мотором? Порядок!

— Почему сбавил ход?

— Сбавил?

— Ну конечно!

— Кажется тебе. Бежит, как зверь.

— Да, показалось…

— От ракет. Жгут добро, не жалеют.

Разговаривая, они ждали удара и думали: «Выдержит ли броня?» Ходили слухи, что броня у «тигра» разлетается, как стекло, при ударе фугасного снаряда.

На голом бугре, освещенном светильниками мощностью в тысячи свечей, ослепленные, они были беззащитны. Они знали, что сейчас вражеские артиллеристы лихорадочно готовят данные для стрельбы, что снимаются по тревоге противотанковые батареи. Может быть, саперы минируют дорогу?

Впереди появилась и растаяла зеленая гроздь ракет.

Огневой налет настиг их на последнем километре пути. Снаряды и мины рвались со всех сторон. Крупнокалиберная мина взорвалась возле левого борта, танк качнулся и пошел, тяжело покачиваясь в кромешной тьме.

Иванов не трогал рычаги, предоставив машине идти по прямой. Вот «тигр» грузно клюнул носом и, надсадно дрожа, стал подниматься.

«Заглохнет, проклятый», — подумал Иванов, обливаясь холодным потом, и переключил скорость. Танк победно заревел и выполз из огромной воронки на свет. Снаряды колотили по земле еще очень близко, осколки звенели по броне, но огневой вал остался позади. Впереди лежала безмолвная земля, иссеченная глубокими трещинами, вся в воронках, дрожащая зябкой дрожью.

Вражеские ракеты пылали, обрушивая весь свой яростный свет на ползущее чудовище, огромное, как ящер. Из его тупого рыла мелькал и прятался огненный язык. «Тигр» перекатился, раздавив пулеметное гнездо, через траншею и стал медленно, словно боясь оступиться, спускаться вниз по склону. Он подминал ежи с колючей проволокой; под его гусеницами, как орехи, лопались противопехотные мины.

Вот он пересек узкую нейтральную полосу, деловито передавил противопехотные мины другой стороны, переполз через холмик и остановился.