Алексей Воронков - Когда зацветет сакура… Страница 6

…Как только стемнело, за ними прислали машину. Жаков думал, что их придут провожать товарищи из Центрального Комитета Трудовой партии Кореи, но этого не случилось. Тех даже не поставили в известность о предстоящей операции, боялись, что об этом узнает американская разведка – «Каунтер интеллидженс кор», или, как ее сокращенно называют, Си-Ай-Си. А это чревато…

Даже машины с охраной не было. Так распорядился руководивший операцией Козырев. Причина все та же – боязнь, что это насторожит тех, кто неусыпно наблюдает за передвижением русских. Интересно, мол, куда это они под покровом ночи рванули? Уж не задумали ли чего?..

Впрочем, присутствие русских на полуострове сейчас тревожило не только американцев. Вся Корея внимательно следила за их действиями. Вроде и рады освободителям, и рукоплескать им готовы, однако что-то все-таки не давало им свободно дышать. Вроде как подвоха какого-то ждали. Что ни говори, а чужая армия всегда непредсказуема. А вдруг возьмут эти освободители да начнут перестраивать все на свой лад? А они уже устали от всего чужого. Сорок лет под японцем жили, но разве то жизнь была? Одно сплошное рабство. Со скотиной и то лучше обращаются. А попробуй не подчиниться – тут же поставят к стенке. Многих людей замучили эти самураи и еще больше бы замучили, если бы не пришли русские. Но теперь и этих нужно бояться. Ведь неизвестно, что они замышляют. Вот говорят же, что они уже и правительство свое хотят здесь поставить. Но пока чего-то тянут. Может, ищут подходящие кандидатуры?..

Была глубокая ночь, когда они подъехали к военному аэродрому, где их уже ожидал фронтовой бомбардировщик ТБ-7, один из тех, что еще недавно в составе эскадрильи дальней авиации летали бомбить Берлин, а позже громили японские позиции на севере Китая и в Корее. Машина надежная, оснащенная пушкой и двумя пулеметами, за штурвалом которой прошедшие две военные кампании опытные летчики. Этих, как говорится, на испуг не возьмешь. Если что – будут драться до последнего.

В целях конспирации взлетали при погашенных огнях. Взлетная полоса была короткой, а так как был полный штиль, самолет пришлось поднимать на форсаже. Короткий разбег, прыжок – и вот они уже растворились в черном бархате неба, на котором крупными светлячками выступили осенние звезды. Огромное ночное небо и в нем, кажется, никакого движения. Только полет тишины…

«Интересно, что там сейчас делает Нина?» – думал Жаков. Спит или переживает за него? Обычно он сам сообщал ей о своих командировках, а тут вон как вышло… Пришлось просить старлея Пахомова, чтобы тот сделал это за него. Обещал позвонить. И с Васей Гончаруком обещал переговорить, чтобы тот не спускал глаз с Нины. Время-то вон какое серьезное. А на нее уже было одно покушение. А где одно, там может быть и второе…

…Козырев оказался человеком душевным, если не сказать простым. Это он на земле из себя начальника строил, а как только сел в самолет, тут же вытащил из большого, слегка потрепанного в казенных поездках портфеля бутылку коньяка и закуску. Так, мол, полагается – это чтобы полет был счастливым.

С собой у него был только один походный стаканчик. Тот и пошел по кругу.

– Лететь нам, братцы, часа четыре, так что кто хочет, может поспать, – сказал старшой, когда они почти в полной темноте опорожнили бутылку.

Но разве уснешь – ведь на душе такое творится… Не в чужие края летят – на родину! Странно как-то… Вроде бы недавно оттуда, а кажется, будто вечность прошла.

Заметив, что офицеры проигнорировали его предложение, Козырев достал из портфеля вторую бутылку. Дескать, коль не берет сон, давайте выпьем еще. Глядишь, и поможет…

Когда прикончили и эту бутылку, их потянуло на разговоры. Говорить было трудно – мешал гул работающих моторов. Вот они и старались перекричать его. В основном говорили о том, как они будут жить после войны. Всем хотелось в мирной профессии себя найти. Например, Козырев с удовольствием бы вернулся в школу, где он начинал когда-то свой трудовой путь, работая учителем русского языка и литературы. Он знал много стихов и постоянно их цитировал: когда к месту, когда просто так – от любви к искусству. После выпитого все были в ударе чувств. Даже чуть было петь не начали. И запели бы, если бы кто-то вдруг не выглянул в иллюминатор и не увидел слева по борту какие-то две пульсирующие точки. Взглянули вправо – та же картина…

– Американцы! – долетело вдруг до их слуха из кабины пилота, и тут же двое пулеметчиков, которые до этого сидели тихо, ничем не проявляя себя, заняли свои места.

– Вот собаки, так их перетак! – чужим голосом проговорил бывший учитель. – Что им надо?.. – он прильнул к иллюминатору и, неотрывно глядя в него, тихонько паниковал. – Но как же они нас заметили? Мы ж без огней летим… А может…

Вот это «а может» больше всего и тревожило его. Он знал, что американские самолеты стали все чаще и чаще совершать ночные полеты над территорией, занятой советскими войсками. Видимо, пытались вести разведку, а заодно и следить за передвижением наземного и воздушного транспорта русских. Что и говорить, те прославились в войну своими хитроумными стратегическими решениями, так что за ними глаз да глаз нужен. Особенно ночью, которая давно стала им верным союзником в их потайных делах. А тут самолет без огней – разве не подозрительно?..

Козырев человеком был необстрелянным – испугался. Впрочем, и бывалые встревожились. Дескать, не хватало еще, чтобы их сбили! Ладно бы на войне – а то в мирное время. Что люди будут говорить на их похоронах? Досадная оплошность союзников? Так бесславно и уйдут в землю. Уж лучше бы тогда на войне убили – не так было бы обидно…

Истребители, заняв место по обе стороны «тэбэшки», будто бы и не собирались улетать. А чего им было бояться? Русские шли без прикрытия, так что, по сути, большой угрозы для них не представляли. А вот сами были ничем не защищены. Это понимали и те, кто находился внутри бомбардировщика. В любую минуту их могли сбить, а у них и парашютов-то нет.

– Но ведь это не их территория! – не выдержал вдруг Бортник. – Есть же, в конце концов, соответствующие договоренности с американской администрацией.

Козырев усмехнулся.

– Договоренности!.. А когда их кто соблюдал? Ты думаешь, мы не пасемся на чужих территориях?.. А тут еще все так зыбко… Корея-то вроде пока одна – так что кто им запретит?

– Тогда их хотя бы пугануть стоит! Ведь кого кусать вздумали? Победителей! – Бортник после выпитого был в ударе, и его тянуло на подвиги.

– Стрелять нам никак нельзя… – все так же неотрывно глядя в иллюминатор, как-то подавленно проговорил Козырев. – Мы сейчас должны думать лишь об одном – об операции. Нам доверили… На нас надеются… – он умолк.

Бортник угрюмо сопел. Он уже и сам понял, что спорол горячку. Но, может, хотя бы сообщить на землю о прецеденте?

– Товарищ Козырев! – обратился он к старшому. – Может, стоит подмогу вызвать?

Тот покачал головой.

– И этого нельзя делать. Опять же подозрение вызовем. Так что надо терпеть.

Однако летчики были настроены по-другому. Они велели всем, кто находился в машине, надеть кислородные маски и, чтобы уйти от американцев, попытались поднять самолет на запредельную высоту. Однако истребители не отставали. Тогда пилоты принялись маневрировать, то и дело меняя высоту и направление полета. Но и это не помогло…

Глава третья

В отличие от товарища, Жаков наблюдал картину молча. Вот ведь как… Он-то думал, путешествие на родину станет для них легкой прогулкой, а оно вон как вышло! Впрочем, ему было не привыкать. Всю войну он только и делал, что рисковал собой. Как началось все под Сталинградом, так и не отпускало до конца. Их корпус постоянно бросали в прорыв – вот и доставалось. Не успевали людей хоронить.

Алексея тоже однажды только чудо спасло от смерти. Это случилось в январе сорок пятого в Курляндии, где тогда шли ожесточенные бои. Немец стоял насмерть. Раненый зверь он и есть раненый зверь. Ему ничего не остается, как зубами цепляться за жизнь.

Жаков, не любивший отсиживаться в тылу, и в этот раз не вылезал с передовой. То в атаку с пехотинцами сходит, то оборону с танкистами организует, а то и из пушки возьмется палить, выйдя на позиции какого-нибудь артдивизиона. Он ведь казак вольный – где пристанет, там и воюет. Оттого и наград была полная грудь. Это Жора Бортник был человеком опасливым. Он и Жакову говорил, чтобы тот не лез на рожон. Дескать, не наша то забота, наша – лазутчиков ловить да с агентурой работать. Но разве Алексей слушал его! Я, говорит, заговоренный, меня пуля не берет…

Но на этот раз ему не повезло. Знал бы, что так случится, может, и поостерегся бы, хотя вряд ли. Надо было знать его характер. Тогда в одной из танковых рот убило командира орудия – вот Жаков и решил его заменить. В ходе боя его танк оторвался от других машин и был окружен немцами. Ночью Алексей передал по рации: «Я один. Машина застряла. Веду бой». На вторые сутки в роту вернулся раненый радист и рассказал, как сражался экипаж танка. Их было четверо: Жаков, механик-водитель танка, помощник механика-водителя и радист. В течение суток экипаж дрался с противником в глубине его обороны. Танк утюжил окопы неприятеля, давил тяжелыми гусеницами дзоты, пушки, минометы, автомашины. Преодолев первую и вторую линии траншей, машина попала под перекрестный огонь. Справа вели обстрел вражеские орудия, с фронта двигались неприятельские танки. Поставив свою машину в укрытие, экипаж поджег два немецких танка и бронетранспортер, а затем точными выстрелами разрушил два дзота. Но тут и ему досталось. Немецкий бронебойный снаряд прошил боковую броню и вывел танк из строя. В живых тогда остались двое – Жаков и радист. Его-то, этого радиста, и послал Алексей за помощью, потому как сам был тяжело ранен и не мог выбраться из машины.