Свен Хассель - Трибунал Страница 6

— Подожди! — кричу я ему.

— Пошел ты, — отвечает он, не замедляя шага.

Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.

Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.

Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.

— Вставай, — кричит Грегор, — а то подниму пинками!

Ярость придаст мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.

В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.

Командование над нами принимает пехотный оберcт[14], которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.

— Пошли отсюда как можно быстрее, — говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. — Это место пахнет героями и Вальхаллой[15]!

— Куда, черт возьми, делись русские? — удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.

Ночью мы окапываемся и строим пулеметные гнезда из снежных блоков. Разводим костер и нагреваем на огне плоские камни. Привязываем их шерстяным бельем к замкам пулеметов. Жизнь в Заполярье научила многим вещам, которым нас не подумали учить.

Не успев достроить позиции, мы вынуждены отступить снова. У нас больше трехсот раненых. Помочь им нечем. Все индивидуальные пакеты давно израсходованы, и мы перевязываем раны грязными клочьями обмундирования. От этих живых трупов несет гноем. Они протягивают к нам истощенные руки и взывают о помощи. Некоторые просят оружие, чтобы покончить с адскими мучениями. Другие лежат молча и молят взглядами о милосердии.

— Товарищ, не бросай нас, — шепчет умирающий фельдфебель, когда я с пулеметом на плече прохожу мимо него.

— Не оставляйте нас русским, — стонет другой.

Я не обращаю на них взгляда. К счастью, появляются санитары и укладывают их на подстилки их веток. Мы заберем их всех с собой, как приказал оберcт. Никто не должен быть оставлен.

Мы делаем сани из тонких древесных стволов и кладем на них раненых. Когда раненые умирают, сбрасываем их и идем дальше.

Через четыре дня мы выходим к двум странным холмам, напоминающим формой сахарные головы. Похолодало так, что в ноздрях у нас смерзается, слезы превращаются в сосульки. Металл становится хрупким, как стекло, деревья лопаются с громким треском.

Грегор смотрит на свой нос. Он лежит у него на ладони. Ощупывает отверстие на лице. Потом снова недоуменно смотрит на нос.

— Что за черт! — восклицает он и начинает кричать. Отбрасывает автомат и нос. Только Хайде, наш сверхсолдат, не теряет головы. Молниеносно валит Грегора на спину. Легионер подбирает нос.

— Держите его, — рычит Хайде. — Нос нужно пришить!

— Стоит ли? — усмехается Порта. — Не такой уж этот нос красивый.

Не обращая внимания на бормотанье Грегора, Хайде пришивает нос, снимает с трупа окровавленный бинт и крепко обматывает вокруг его лица.

— Может, лучше пришить еще раз, чтобы он не оторвал его снова? — предлагает Малыш, протягивая катушку толстых ниток.

Грегор скулит и стонет. Несмотря на анестезирующее воздействие мороза, боль все равно жуткая.

Хайде не косметический хирург и пользуется иглой, взятой у хирурга-ветеринара, которой тог зашивал раны лошадям.

— Слабак, — ворчит он и тянет за нос, проверяя, крепко ли пришит.

— А член может отмерзнуть и отвалиться? — с беспокойством спрашивает Малыш.

— Может, — улыбается Порта. — Армейский научный институт в Лейпциге собрал статистические данные на эту тему, они показывают, что тридцать два процента солдат возвращаются из полярных условий без этой штуки.

— Всемогущий Иисус Христос, сын немецкого Бога, — стонет Малыш. — Что сказать шлюхам на Реепербане, если вернешься без члена?

— Уж сводником точно не сможешь быть, если эту твою штуку съел белый медведь, — улыбается Барселона.

Высокий, тощий сапер-фельдфебель внезапно поднимается с подстилки из веток, срывает окровавленные бинты и, прежде чем кто-либо успевает понять, что происходит, бежит через затянутое льдом озеро.

Двое санитаров бегут за ним, но он скрывается в тумане. Его безумие заразительно, и вскоре за ним следуют еще двое.

Оберcт выходит из себя. Приказывает выставить возле раненых часового. Дела идут совсем скверно, когда часовой засыпает, положив автомат на колени.

Раненый унтершарфюрер[16] СС бесшумно подползает по снегу и выхватывает у него оружие. Град пуль обрушивается на раненых, отчаянно катающихся на подстилках из ветвей. В глазах его светится безумие, раскрытые губы в пене. Когда рожок пустеет, он раскалывает череп часовому и принимается колотить прикладом ближайших к нему раненых.

На месте происшествия первым оказывается Легионер. Мечет свой мавританский кинжал, тот вонзается в горло сумасшедшему. Унтершарфюрер валится с булькающим предсмертным хрипом.

В забрызганной кровью иглу[17] начинается столпотворение. Раненые выходят из себя. Лейтенант-пехотинец совершает харакири, вонзив в живот штык и потянув его вверх. Внутренности вываливаются ему на руки. Какой-то артиллерист хватает Порту за горло и пытается задушить.

Раздается выстрел. Артиллерист падает навзничь.

Вскоре после этого нам приходится тревожиться о другом. Русские начинают атаку под прикрытием сильного минометного огня. Атака длится всего около двух часов. Потом снова начинает валить снег, и они исчезают в нем, словно привидения.

Смерть так близка, что кажется, она уже наложила на нас руку.

Раздают шнапс. По полной пробке от фляжки на человека. Второе отделение получает еще по полпробки.

— Вы знаете, что это означает, — зловеще усмехается Порта. — Шнапс выдают не за красивые глаза. Это пресловутая последняя выпивка.

И выпивает свой шнапс одним глотком.

— Это для смелости, — усмехается Малыш. — Сейчас выпить бы пару бутылок, я пошел бы и заслужил Рыцарский крест со столовым ножом и овощами[18].

— Norn de Dieu[19], скорее получишь деревянный, — говорит Легионер, отдавая Малышу свою порцию шнапса. Он мусульманин и не прикасается к спиртному.

— С холода на холод, потом в могилу! — ворчит Старик, раскуривая трубку с серебряной крышечкой.

— C'est la guerre[20], — вздыхает Легионер, свертывая махорочную самокрутку из папиросной бумаги.

— Дай затянуться, — просит Малыш.

Легионер молча протягивает ему самокрутку.

Мы всю ночь идем, напрягая силы, против воющего полярного ветра. Снег валит так густо, что видно только идущего впереди. Это хорошо. Значит, русским будет нелегко найти нас. Время от времени мы слышим их позади.

— Они так уверены в себе, что не считают нужным скрываться, — уныло говорит Порта.

— Кто-нибудь здесь еще верит в окончательную победу? — спрашивает с широкой усмешкой Малыш.

— Только Адольф и его верный унтер-офицер Юлиус Хайде, — по-берлински язвительно смеется Порта.

— А зачем мы вообще пошли на войну? — удивленно спрашивает Малыш. — Что есть в России кому-нибудь нужное?

— Чтобы Адольф мог стать великим полководцем, — отвечает Порта. — Все дерьмо, которое оказывается наверху кучи, должно устроить войну, чтобы оставить о себе память.

— Эй, послушайте меня! — слышится голос Хайде из-за снежной завесы. — Пораженцев вешают!

— А таких уродов, как ты, сажают в клетки! — язвительно кричит Малыш.

Под вечер следующего дня оберcт приказывает сделать привал. Боевая группа просто не способна идти дальше. Многие остались в снегу замерзать до смерти.

Наши пайки кончились. Только у немногих, вроде Порты, осталось несколько крох. Он жует мерзлую корку, остаток финской армейской буханки.

— Голодны? — спрашивает Порта, кладя в рот последний кусочек.

— Свинья паршивая, — ворчит Старик.

— Есть у кого-нибудь водка?— просит Грегор. Лицо у него синее, сильно распухшее после произведенной Хайде хирургической операции.

— Ты что, потерял разум вместе с носом? — насмешливо спрашивает Малыш.

— Водка! — говорит Порта. — Мы так давно не пили этого русского пойла, что я забыл его вкус.

— Я мог бы сожрать вышедшую в тираж шлюху из Валенсии, — заявляет Барселона. — Не испытывал такого голода со времен испанского лагеря для военнопленных.

Порта с Легионером начинают спорить, сколько ягод можжевельника нужно класть в приправу для оленины.

— Думаю, шесть, — говорит Порта с видом знатока.

— Impossible[21], — отвергает это предположение Легионер, — но делай, как знаешь. Если положишь шесть, я к этой приправе даже не притронусь. Она будет дурно пахнуть. Кроме того, важно выбрать нужную кастрюлю, — продолжает он. — Если хочешь приготовить настоящую приправу для оленины, никакой обычной кастрюлей пользоваться нельзя.