Василий Смирнов - Саша Чекалин Страница 61

«Неужели расстреляют?» — одновременно подумали отец и сын.

Саша тоскливо озирался по сторонам. Кругом стояли немцы — не убежишь.

Но расстреливать их не стали. Из школы вышел другой офицер, постарше и чином повыше. Он что-то коротко, отрывисто приказал молодому офицеру.

Двое солдат-конвоиров с автоматами на груди повели Чекалиных по дороге вдоль села. Искоса Саша наблюдал за конвоирами, в то же время поглядывая по сторонам — не покажутся ли где ребята. «Эх, если бы они помогли! — думал он, сдерживая пробегавшую по телу дрожь. — Будь я один, не задумываясь, махнул бы в сторону, за проезжавшие машины. Тогда лови меня. Но рядом идет отец, вдвоем не скроешься. Никак не убежишь».

Видимо, их вели в город. У крайних домов, возле железнодорожного переезда, стояло несколько грузовых машин. Один из конвоиров — рослый, плечистый, со злыми черными глазами — вдруг приказал остановиться и направился к машинам. Саша видел, как он, поговорив с шоферами, пошел вместе с ними в избу. Оставшемуся конвоиру, молодому, подслеповатому на вид парню, очевидно, надоело стоять на дороге, и он тоже пошел к машинам, ведя впереди себя арестованных.

— Бежим, батя? — выдохнул Саша, все еще не решаясь броситься на конвоира: сдерживал нацеленный на них автомат.

Отец молчал, вероятно не слышал, и шел впереди.

Возле машин копошились солдаты, перекладывая с одной на другую какие-то фанерные ящики с яркими цветными наклейками. Остановив Павла Николаевича и Сашу, конвоир подошел к окну дома.

— Бежим! — прошептал Саша, дернув отца за рукав, и юркнул за поленницу дров. Павел Николаевич бросился за ним.

Легко перемахнув через изгородь, они помчались по усадьбе, петляя в кустах, ожидая каждую секунду выстрела. Потом перескочили через другую изгородь и бежали уже по черной вспаханной полосе, когда сзади затрещала автоматная очередь. Оглянувшись, Саша увидел, что за ними бегут немцы, нагружавшие машины, а со стороны другого проулка бежит конвоир, разряжая на ходу автомат.

Впереди, за вспаханным полем, виднелся густой кустарник, за ним белел березовый перелесок. Схватив отца за руку, боясь, как бы он не свалился и не отстал, Саша, напрягая все силы, бежал к кустарнику, чувствуя, что у него подгибаются ноги и нечем дышать. «Еще немного… еще…» — лихорадочно думал он, слыша, как рядом свистят пули.

Вбежав в кустарник, они, задыхаясь на секунду остановились, глядя друг на друга широко раскрытыми, шальными от радости и возбуждения глазами, и снова побежали.

И когда до березового перелеска осталось совсем немного, Саша предостерегающе вскрикнул, дернув отца за рукав, и невольно остановился.

Впереди, в каких-нибудь десяти шагах, у толстой корявой березы стоял немец в пилотке, с автоматом на груди и пристально смотрел на них.

«Пропали!» — одновременно подумали Павел Николаевич и Саша, тоскливо и безнадежно озираясь по сторонам.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Прошел день, другой. Когда и на третий день Саша не явился в лагерь, там поднялась тревога.

Особенно беспокоились Сашины друзья — Митя и Алеша. Утром они подошли к Тимофееву с просьбой отпустить их на розыски Саши.

— Мы пойдем в Песковатское, там все узнаем, — просительно говорили они, поглядывая на спокойное, как обычно, лицо командира.

— Не может Сашка так долго оставаться дома. — Митя хмурился, губы у него вздрагивали.

— Пропал Шурик… — горевали девушки. Тимофеев уже не сомневался, что с Сашей что-то произошло, но скрывал свое беспокойство.

— Тоже пропадете. Тоже придется разыскивать. Знаю я вас, — шутливо говорил он, стараясь рассеять мрачное настроение ребят.

— Разрешите мне разыскать Сашку, — попросила Люба.

— Мы вместе пошли бы, — отозвалась и Таня. — Нас в Песковатском никто раньше не видел, примут за беженок.

Партизаны не знали, что Тимофеев утром уже послал в Песковатское Трушкина и теперь с нетерпением ожидал его возвращения.

— Почему командир медлит? — недоумевали они. Один только Матюшкин оставался по-прежнему невозмутимо спокойным.

— Вернется, — уверенно говорил он, поглаживая рукой бородку. — Не такой Сашка парень, чтоб пропасть. Он еще покажет себя!

После полудня из Песковатского возвратился Трушкин. В селе ему рассказали, что Сашу с отцом немцы повели под конвоем в город.

Теперь и Матюшкин забеспокоился.

— Так я и знал, — горестно качал он головой, подходя то к одному, то к другому. — Такого парня лишились.

Митя Клевцов снова обратился к Тимофееву с просьбой отпустить в город на разведку.

— Там у меня мать, братишка, сестра; они все могут узнать…

— Придется сходить, — заявил и Дубов, вопросительно посмотрев на Дмитрия Павловича. — Я сам с Митей пойду здесь? Если бензин сгорит здесь, на месте, а не в самолетах?..

Клевцов благодарно взглянул на Дубова. Павел Сергеевич всегда откликался первым, если кому нужна была помощь.

Оба направились в землянку собираться в путь.

В этот момент девушки, готовившие в кустах обед, радостно закричали:

— Шура!.. Шурик идет!.. — и, перепрыгивая через валежник, напрямик помчались к ручью.

Все, кто был в землянках, выскочили наружу. Саша как ни в чем не бывало шагал по тропике, издали махая девушкам рукой.

Рядом с Сашей с трофейной винтовкой за плечами шел черноволосый человек лет сорока, а старом дубленом полушубке, чертами лица действительно напоминавший Сашу. Он с любопытством глядел на выбежавших навстречу партизан.

— Мой отец, — представил Саша Павла Николаевича партизанам. — Вместе от немцев удрали.

Саша широко, во весь рот улыбался, показывая белые, ровные зубы. Прищуренные темные глаза у него радостно, возбужденно блестели.

Пока Саша докладывал командиру о том, что произошло с ним за последние дни, Павел Николаевич сидел вместе с Петровичем и Трушкиным на лужайке, курил и думал, как сразу неожиданно изменилась у него жизнь.

— Хорошо у вас. Хозяйственно устроились, — похвалил он партизан. Разглядывая лагерь, он видел, что место для землянок выбрано умело — сухое, малозаметное. Можно было бы забраться глубже в лес — там безопаснее, но зато дальше от шоссе и проселочных дорог, да и питьевая вода здесь под руками.

— Ну как, Павел Николаевич, обратно в Песковатское пойдешь? — спросил подошедший вместе с Сашей Тимофеев.

Саша тревожно посмотрел на отца.

— Нет! — покрутил головой Павел Николаевич. — Дорога мне теперь в Песковатское заказана. Останусь у вас, здесь… если разрешите, — тихо добавил он.

Тимофеев внимательно посмотрел на него и больше ничего не сказал.

Саша, несмотря на усталость и бессонные ночи, бодро ходил по лагерю широкой развалистой походкой, уже который раз кратко рассказывая всем, кто спрашивал, как они ушли с отцом от немцев. Получалось очень просто: захватили их немцы врасплох, посадили в амбар, потом повели. Привели к избе. Тут они с отцом сумели убежать.

Особенно интересовала всех встреча Чекалиных с немцем в лесу.

— Ну, а немец так и не стрелял в вас? — недоумевал Митя.

— Не стрелял, — отвечал Саша, — посмотрел на нас, как-то сердито махнул рукой: вроде, мол, бегите! Ну, мы с отцом побежали в лес. Я уже докладывал Дмитрию Павловичу. Он тоже удивился.

— Чудно! — говорили ребята. — Побольше бы так немцев — и война бы скоро кончилась.

Издали Саша слышал, как Матюшкин говорил Ефиму Ильичу:

— Я знал: Сашка в огне не сгорит и в воде не утонет!

— А я хотела, Шурик, идти выручать тебя, — говорила Таня, протягивая ему веточку брусничника. — В древности такой обычай был, — объяснила она. — Победитель награждался лавровым венком. А у нас лавр не растет, только брусничник. — Она, улыбаясь, приладила ему в петельку пальто зеленую веточку.

Из землянки звучал голос Любы, доносилась ее звонкая песенка про «Катюшу».

— А вчера ведь Любаша не пела, — удивлялся Матюшкин. — И днем сегодня не пела. А теперь как соловей разливается.

Люба появилась со стороны кухни с засученными рукавами и в переднике, напевая про себя:

Утром синим, спозаранок,Покидая край родной,В бой уходят партизаныПо глухой тропе лесной…

— Смени пластинку, — добродушно посоветовал Митя, — уже слышали.

— А правда, ребята, голос у меня сильный, только необработанный? Как дядя Коля говорит — неотесанный.

— Правда! — с серьезным видом подтвердил Саша, сморщив лоб. — Истинная правда: неотесанный…

Люба не обижается.

— Зато я со смыслом пою. Мою песню понимать надо.

Саше захотелось поспорить:

— А что в ней понимать-то? Песню надо чувствовать.

Люба тут же пояснила:

— Жизнь нашу молодую, веселую Гитлер нарушил. Вот я и пою, чтобы забыться. Только песней ее и скрасишь. — Посмотрев на Сашу, добавила: — Это только ты в песне ничего-ннчегошеньки не понимаешь и даже не чувствуешь.