Анатолий Иванкин - Последний камикадзе Страница 62

Смертник с закрытыми глазами тяжело дышал. Его охватило презрение к себе и безразличие ко всему окружающему. Он потерял свое лицо. Не таким позорно-комическим мнился гордому самураю финал своего последнего боя. И смерть ему сейчас казалась приятнее русского солдатского смеха.

Войска 1-го Дальневосточного фронта, преодолевая бездорожье и девственную тайгу, стальной лавиной катились на Харбин и города Гирин и Чхончшин. Трещали и валились, как на лесоразработке, стволы деревьев под таранными ударами лобовой брони KB и тридцатьчетверок, прокладывавших путь войскам по нехоженым дебрям. Порой танки садились в грязь чуть ли не по самую башню. Тогда подходили сцепки из нескольких тягачей и, надрываясь от натуги, выволакивали из болотного плена стальную машину. В ужасе разбегались медведи и уссурийские тигры от громыхающих чудовищ, неведомо откуда ворвавшихся в тайгу, провонявших все пади и распадки запахом отработанного соляра.

Трещала по швам Квантунская армия, вспоротая на всю глубину обороны стальными клиньями советских танков. На глазах гибла наиболее боеспособная группировка японских войск, на которую возлагалось так много надежд. Ведь совсем недавно японский премьер-министр Судзуки во всеуслышание заявил о том, что если «белые варвары» (имелись в виду американцы) посмеют высадиться на острова, то императорская ставка уйдет на материк, в Маньчжоу-Го, и будет там обороняться хоть целое столетие.

Все чаще и чаще японские солдаты, даже не успев отвязать со спины прикрепленные для маскировки пучки гаоляна, поднимали белые флаги и складывали на землю свои винтовки с длинными кинжалоподобными штыками. Понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, многие части Квантунской армии капитулировали в полном составе, во главе со своими командирами. На пунктах сдачи громоздились штабеля из винтовок, горы боеприпасов и воинского снаряжения. Впритык друг к другу устанавливали танки, пулеметы и орудия. (Вскоре это трофейное оружие будет передано в дар китайской Народно-освободительной армии.) Хваленый самурайский дух, столкнувшись с могучим духом советских воинов, оказался сломленным. Только отдельные подразделения самураев из ударных отрядов смертников «тэйсинтай» оказывали яростное сопротивление, несмотря на приказы непосредственных командиров о капитуляции. Этим они выносили сами себе смертный приговор. Очаги сопротивления уничтожались мощным огнем артиллерии и ударами авиации. Но таких случаев было не так уж много. Японцы охотнее капитулировали. 6-я гвардейская танковая армия, пройдя за свой рейд 1100 километров — от Забайкалья до Тихого океана, — пленила при этом 125000 человек, в том числе и 27 генералов, не захотевших «обрести бессмертие» с помощью ритуальных кинжалов.

Корабли Тихоокеанского флота высадили несколько десантов, захватив порты Маньчжурии и Северной Кореи, чем лишили возможности эвакуировать остатки японских войск с материка в метрополию. Красные флаги затрепетали над Порт-Артуром и портом Дальним.

Советская авиация безраздельно господствовала в небе Маньчжурии и Северной Кореи. Истребители «лавочкины» и «яковлевы» значительно превосходили по скорости и вооружению японские И-97 и «00», а «петляковы», и «туполевы» — бомбардировщики СБ-96 и СБ-97. Понеся значительные потери в авиации после удара по их аэродромам, японское командование пыталось перебазировать почти все уцелевшие самолеты в метрополию. Но это ему не удалось. В качестве трофеев было захвачено более 800 исправных самолетов.

В ходе кампании по разгрому Квантунской армии нашим войскам тоже пришлось встретиться с летчиками-камикадзе. Правда, действовали они эпизодически и, как правило, одиночками. Но передовой отряд 5-го гвардейского танкового корпуса на подходе к городу Чжаньу подвергся атаке отряда камикадзе в составе 6 самолетов. Энергично маневрируя, танкисты сумели уклониться от таранных ударов японских летчиков, и лишь один танк сгорел, накрытый прямым попаданием наиболее искусного из пилотов.

Советская военно-транспортная авиация несла огромную нагрузку. На нее было возложено снабжение передовых танковых отрядов горючим и боеприпасами. Экипажи вылетали на задание в любую погоду. Позже на транспортников возложили и другую, не менее важную задачу — высадку тактических десантов в японские тылы. Десант из 225 человек под командой майора Челышева захватил мукденский аэродром и город Мукден, приняв капитуляцию многочисленного японского гарнизона.

На аэродроме был захвачен самолет и пленен экипаж вместе с важными пассажирами. Один из них, высокий круглолицый мужчина в очках, узкоплечий и широкобедрый, в полувоенной форме хаки, оказался императором марионеточного государства Маньчжоу-Го Генри Пу И. В составе свиты, собиравшейся вылетать в Японию, был задержан и главный советник, фактический правитель Маньчжурии, японский генерал-лейтенант Иосиока.

Русские танкисты, вышедшие к аэродрому Шиньян, стали свидетелями нелепой трагической смерти. Увидев русские танки на окраине своего аэродрома, из дежурного звена взлетела тройка истребителей И-97. В четком сомкнутом строю они прошли бреющим полетом над аэродромом, затем, выполнив групповую петлю, все три машины врезались на пикировании в центр взлетной полосы.

— Что они этим хотели доказать? — задумчиво спросил усатый десантник, восседавший на броне тридцатьчетверки, обращаясь к башенному стрелку, тоже наблюдавшему из раскрытого люка сцену группового самоубийства. Стрелок в черном танкистском шлеме тщательно заплевал окурок самокрутки, отшвырнул его щелчком подальше от танка и сказал равнодушно:

— Так то ж самураи. Им их микадо запретил сдаваться в плен. А они по своей темноте его за бога считают.

Командир танкового батальона, прорвавшегося к аэродрому Шиньян, достал из кармана черного комбинезона носовой платок и вытер вспотевшее лицо.

— Доложи командиру бригады, что задание выполнено, — сказал он радисту. — Спроси, какие будут дальнейшие указания. — Комбат поднес бинокль к глазам и посмотрел в центр взлетной полосы, где еще не развеялся дым от взрыва японских самолетов, столкнувшихся с землей. — Ничего не осталось, все разнесло, — сказал он, передавая бинокль замполиту. — Вот это зрелище! Даже в цирке такого не увидишь. Что думаешь, комиссар, это геройство или бронебойная глупость?

Капитан-танкист с двумя рядами орденских планок на щегольской габардиновой гимнастерке вернул ему бинокль и задумался.

— Думаю, командир, что это не то и не другое. Этот вопрос нужно рассматривать глубже. Чтобы решиться на такое, нужно иметь или большое мужество, или великую душевную травму. В данном случае я вижу второе. То есть душевную депрессию плюс религиозный фанатизм…

Услышав интересный разговор, к машине комбата подошли командиры рот и уселись в тени под танком.

Худощавый лейтенант в кирзовых сапогах с широкими голенищами достал из кармана расшитый кисет с махоркой и пустил по кругу.

— Угощайтесь, перед самым началом японской войны из дома прислали.

— А мне брат говорил, что смертники у японцев были еще на Халхин-Голе, — включился в разговор второй командир роты.

— А там что, разве не самураи воевали? — спросил замполит. — Только за что отдают свою жизнь японские смертники? За императора? За спасение империи? Не очень-то много находится таких. А чтобы закрыли своей грудью амбразуры дотов, как Александр Матросов, Василий Колесник, Александр Фирсов, во всей японской армии не отмечено. — Замполит загасил козью пояску. — Крепковат табачок.

— Слабого не держим.

— Товарищ майор! — окликнул комбата радист, выглянувший из люка. — Вас вызывает на связь ноль первый. Будет ставить новую задачу.

Комбат, надев на голову танковый шлем, ловко забрался внутрь тридцатьчетверки.

Офицеры, расстегнув планшеты, зашуршали картами. Они были готовы идти дальше.

После 20 августа японцы почти повсеместно прекратили военные действия. За две недели войсками Красной Армии была разгромлена главная группировка сухопутных войск Японии и освобождена территория, равная площади тридцати таких островов, как Гуадалканал, за который американцы сражались полгода.

В результате разгрома Квантунской армии Япония лишилась реальных сил и возможностей для продолжения войны.

Глава семнадцатая

Вопреки заверениям японской пропаганды, утверждающей, что весь народ полон решимости сражаться до конца, никто не хватался за бамбуковые копья, никто не стремился к претворению в жизнь стратегии «дождевого червя»[63] и плана «Яшма вдребезги». Измученный войной японский народ очнулся от пьяного угара шовинизма и с покорностью ожидал дальнейшей развязки событий.