Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга Страница 62

Крестен только присвистнул и сел на лежак рядом с ней. Неожиданно для самой себя Лиза приникла головой к его плечу.

— Ты знаешь, мне дома ни разу не предлагали жизнь, все только жертву, жертву, жертву, — прошептала она. — Жертва и наказание — за все, другого не существовало. А просто ради жизни — никогда. Точнее, очень давно, с детства, с тех пор, как погибли родители. Я теперь знаю точно, их убили. Я должна вернуться, чтобы дознаться до правды и о них, и о другом человеке, который спас меня в сорок первом, когда однажды меня уже обвинили в предательстве.

— Найти правду, а не много ли захотели, фрейлян? — Руди поднял ее голову и заглянул в глаза. — Правду не сыщешь и у нас, а уж в Москве — и подавно. Это вообще царство Чингисхана, как я понял. Боюсь, что ваше предприятие закончится неудачно.

— Я отдаю себе отчет, что силы неравны, меня смолотят, как горсточку зерна, — призналась Лиза, смахнув слезинку со щеки. — Но если не сделаю я, то кто же? На кого рассчитывать тем, кто пострадал безвинно? Я никогда не прощу себе, если просто отойду в сторону. И отец мне не простит, ведь он видит меня оттуда и я верю, он никогда не отступился бы, это совершенно точно.

— Ладно, Лизи, как хочешь, — Крестен поцеловал ее в висок, и все преграды, разделявшие их прежде, окончательно рухнули. — Наверное, мы уже не увидимся с тобой. Но если вдруг тебя сильно прижмут в Москве, ты не глупи, проси политического убежища в любой западной стране. И запомни адрес: Гамбург, Альстерштрассе, 38, дом баронессы Шарлоты фон Крайслер. Она примет тебя, даже если меня уже не будет в живых. Ты можешь быть совершенно уверена в этом.

— Не думаю, что это будет возможно, — ответила Лиза, не зная, что однажды, всего-то несколько лет спустя после войны, Альстерштрассе, 38 станет для нее синонимом спасения, единственным местом во всем мире, где она найдет для себя кров.

— Если ты все решила для себя, Лизи, пора, — Крестен крепко взял ее за руку. — Я и Пауль Кранц отведем тебя в Хайм.

— Но это опасно, Руди, — Лиза испугалась. — Думаю, что у офицеров, которые были со мной, безусловно, имелась рация. В штабе могут забеспокоиться, почему группа не отвечает и прислать еще одну с проверкой и боевым подкреплением.

— Они ничего не подозревают, — невозмутимо ответил Крестен. — Мы вязли рацию с собой, и мой радист уже изучил позывные и почерк твоих сослуживцев. Теперь он отвечает за них, так что в вашем штабе совершенно спокойны. Конечно, когда ты снова окажешься в Хайме, он прекратит игру. Рация замолчит, и вот тогда за тобой приедут. Мы же в это время уже будем далеко. Вставай, пошли, — Руди поднял ее, — Пауль ждет меня у костра. Я сказал, что ты родом из Таллинна, и там у нас был с тобой роман. А у русских ты оказалась по принуждению, уже после освобождения, которого не желала. Но теперь у тебя там возлюбленный, и ты не хочешь с ним расставаться. Так лучше, — он опередил ее возражения. — Паулю, как и прочим, незачем знать правду. Как только мы отведем тебя в Хайм, он забудет о твоем существовании.

— По принуждению «капитанов» не дают, — ответила Лиза, имея в виду свое звание.

— Возможно, — согласился Крестен, — Пауль обратил бы на это внимание, но не сейчас. Теперь он, как и все мы, гораздо больше озабочен собственной судьбой. Пора, Лизи, идем, — настаивал Крестен. Лиза скинула с плеч кожаный плащ, протянула вперед руки: — Я готова, вяжите.

— Не нужно, — он взял ее руки в свои и опустил, — ты пойдешь свободно, свяжем мы тебя уже в Хайме. Глаза тоже завязывать не станем. Даже если ты расскажешь своим соратникам о нашем местоположении, нас уже не будет здесь. Останутся только угольки.

— Я не расскажу, — сказала она твердо.

— Я надеюсь на это. Хотя в сущности — все равно.

По земляным ступеням они поднялись из землянки. Холодный, колючий ветер ударил Лизе в лицо, ее охватил озноб, но быстро прошел. Ветер надрывно гудел в кронах деревьев. Костры, разведенные на поляне, почти потухли. Вокруг них сидело человек пять эсэсовцев, по большей части офицеры. Они переговаривались негромко, глядя на карту. По периметру лагеря расхаживали часовые.

— Солдаты спят еще, — объяснил Руди то, о чем она и сама догадалась. — У нас немного времени. Пауль! — подозвал он офицера, сидевшего у костра ближе остальных. — Мы готовы. Туда и обратно полчаса, не больше.

— Справимся, — уверенно ответил тот, застегивая каску.

Лиза заметила, что в отличие от первой встречи, весьма неприятной, он теперь рассматривает ее с любопытством и едва заметно улыбается.

— Пойдешь в середине, — приказал Крестен и пошел первым.

Кранц, держа автомат наготове, замыкал их небольшую группу.

На выходе из лагеря им встретились разведчики, возвращающиеся из Хайма.

— Все тихо? — спросил коротко Крестен.

— Так точно, герр штурмбанфюрер, — ответил старший. — Никого. И никаких признаков, что кто-то появится в ближайшее время.

— Это хорошо, — Руди кивнул. Они спустились с холма. — Пригнись, — он потянул Лизу за руку, заставляя нагнуться, — на всякий случай. Не первый год на войне, а ходишь, как у себя дома, в Петербурге, прогулочным шагом по главной улице.

— Орлов мне то же самое говорил, — вспомнила Лиза с улыбкой.

— Кто? — переспросил Крестен, из-за кустов оглядывая местность в бинокль.

— Мой начальник, — ответила Лиза, уточнять ей не хотелось. Она даже жалела, что проговорилась.

— Как будто тихо, — Крестен обернулся к Кранцу. — Пошли.

Они приблизились к крайнему дому Хайма, занятому прежде особистами. Здесь все оставалось так, как было предыдущей ночью. Абверовский автобус, в котором особисты привезли документы, перевернут. Опрокинули его еще люди Брошкина, легче было документы доставать. Немцы ставить на место не стали, воспользовались машиной Бородюка. Мертвый солдат из тех, что приехали вместе с Лизой, лежит, распластавшись на крыльце. Лиза наклонилась было, чтобы отодвинуть его, но Крестен остановил ее: — не трогать! — и перешагнув, вошел внутрь.

У искривленного дерева, накрывавшего кроной крышу дома, Лиза заметила тело Бородюка. «Да, не придется тебе вернуться к себе Брусничную, Иван Спиридонович, — подумала она с горечью. — Не дождется тебя, Марьюшка. А ведь совсем немного осталось. Чуть-чуть до победы».

— Руди, здесь подпол, мы в прошлый раз его обнаружили, — доложил Кранц. — Фрейлян можно туда, а сверху припереть чем-нибудь, чтоб выглядело правдиво, что она никак не могла выбраться и вызвать помощь.

— Да, ты, пожалуй, прав, — согласился Крестен, потом повернулся к Лизе, тихо стоявшей за его спиной: — Тебе придется потерпеть, мы свяжем тебя, заклеем рот и опустим вниз. Надеюсь, там нет мышей, — он усмехнулся, — но даже если и есть, то это не самое страшное, что могло бы с тобой случиться. Пауль, ты проверял, что в подвале? — спросил он Кранца.

— Насчет мышей — не знаю, — тот пожал плечами, — а так сухо, воды нет, стоят какие-то ящики, в них хозяева, должно быть, хранили припасы.

— Подойдет! — решил Крестен. — Начнем, — уже светает. Время дорого.

— Слушаюсь, герр штурмбанфюрер, — скинув рюкзак с плеч, Кранц раскрыл его, достал веревки.

— Я думаю, нам лучше попрощаться, — сказал Крестен Лизе, глядя ей в глаза. — Вероятность того, что мы свидимся, по правде говоря, равна нулю. Ни ты, ни я не можем быть уверены, что доживем до конца войны, и в этом смысле у меня гораздо меньше уверенности, чем у тебя. Возможно, положение сложится так, что мне останется только пустить себе пулю в лоб.

Лиза вздрогнула. Она вспомнила, как застрелился на допросе у Туманова штандартенфюрер фон Корндорф.

— Нет, только не это! — воскликнула она, схватив Руди за руку.

— Я говорю о подобном повороте как о крайнем случае, — уточнил он, скрывая улыбку. — Уж лучше застрелиться самому, чем молить о пощаде или ждать, когда тебя поставят к стенке. А всех нас, кто носил форму СС, ждет именно такой исход. Что бы нам ни обещали. Но мы еще поборемся. Если удастся, даже переживем тех, кто нас теперь хочет расстрелять. Но если мы увидимся, Лизи, это будет значит, что в твоей жизни случилась беда. А я не желаю тебе этого. Я желаю, чтоб ты вернулась домой и жила спокойно.

— Спокойно не получится, мне не дадут, — ответила она, ясно понимая, что так оно и будет. — Я запомнила: Альстерштрассе, 38, Гамбург. Если мы оба будем живы, однажды встретимся. У меня есть такое предчувствие.

— Твоя таллиннская подружка — случайно не Кассандра? — пошутил Кранц, разматывая веревки. — Может, она знает, когда умрет Сталин?

— Когда бы он ни умер, нам от этого легче не станет, — ответил Крестен. — Вот Рузвельт умер, а толку что? Хотя может статься, толк и будет.

— Не скажи, — возразил Пауль, — я думаю, американцы встретят нас теперь потеплее, чем прежде.

— Теперь главное, — продолжил Крестен. — Фрейлян, вы готовы? — спросил он Лизу, она кивнула. — Придется потерпеть, будет больно.