Хайнц Конзалик - Штрафбат 999 Страница 64

И вот Вернер, стоя у окна, видел, как, раздавая улыбки направо и налево, к нему направляется рядовой Шванеке.

Из 2-й роты выжили трое: слепой, уголовник и трусишка, о котором рассказывали, что он чуть ли не пел от радости, что ему оттяпали отмороженную ногу — ведь теперь ему было гарантировано и возвращение домой и непробиваемая броня против любого призыва. Кроме того, государство выплатит ему кругленькую сумму за потерянную на фронте ногу, да и… Впрочем, фельдфебелю, строго говоря, не обязательно быть двуногим, чтобы вполне успешно изводить личный состав.

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался Вернер.

В хату медленно вошел Шванеке.

Завидев Вернера, он улыбнулся своей обычной улыбкой до ушей. Он даже не соизволил доложить о прибытии по всей форме, а просто стоял и скалил зубы, глядя на Вернера. Что у него на уме? Вернер поспешно отпустил унтер-офицера, доставившего Шванеке. И избегал смотреть на его заляпанный кровью маскхалат, на бурые от запекшейся крови руки. Да и физиономия была перемазана кровью.

— Я… я слышал, — внезапно охрипшим голосом заговорил Вернер, — вы проявили себя с самой лучшей стороны — вы спасли рядового Дойчмана…

Улыбка Шванеке стала еще шире.

— Мне очень нелегко, но у меня приказ из Орши… Я должен арестовать вас и препроводить туда. Если вы вдруг появитесь. Что вы по этому поводу скажете?

Шванеке ничего не сказал по этому поводу. Просто пожал плечами и, склонив голову чуть набок, улыбнулся. Вернер стал взад и вперед расхаживать по хате, потом вдруг резко повернулся и вперил в Карла серьезный взгляд.

— Какого черта вы вообще вернулись? Вы ведь знали, что вас здесь ожидает, не так ли?

— Ясное дело, — коротко бросил Шванеке.

— Так зачем вы возвращались?

— По вас соскучился, герр обер-лейтенант, — ответил Шванеке.

Но Вернер пропустил мимо ушей шутку рядового Шванеке.

— В живых из всей 2-й батареи осталось только трое — вы, Крюль и Дойчман. Остальные… включая и обер-лейтенанта Обермайера…

— Крюль? — переспросил удивленный Шванеке. — Так он жив?

Улыбку его словно ветром сдуло.

— Жив. И лежит в Орше в госпитале.

— Говно не тонет!

— Шванеке! Крюль все-таки обер-фельдфебель.

— Ну и что с того? Разве обер-фельдфебель не может быть говном?

Вернер молчал. Что можно было на это ответить? Конечно, он мог бы сейчас прочесть этому Шванеке лекцию о том, что, мол, зарываться недопустимо, но что толку? В конце концов, этот парень совершенно прав. Но — прав он или нет, положено наорать на него, выгнать к чертям собачьим, посадить под арест… Но Вернер не собирался ни орать, ни арестовывать Шванеке. Он понимал, что подобным типам все проработки — как с гуся вода.

— Что вы там натворили? Я имею в виду инцидент с обер-лейтенантом Беферном? — спросил он.

Шванеке пожал плечами.

— Или же речь идет о применении закона о тяжких преступлениях?

Никакого ответа.

— И что мне только с вами делать?

Шванеке, проведя ладонью по лицу, откашлялся и снова улыбнулся до ушей. Вернер окончательно растерялся. Как может он сейчас веселиться? Воистину юмор висельника! Но ведь он спас Дойчмана, своего боевого товарища, а мог ведь спокойно дать деру к русским и потом им такое насочинять — мол, меня преследовали по политическим мотивам, я, дескать, коммунист, да здравствует Сталин… Но ведь не удрал, а… Какой смысл был ему возвращаться?

— Ладно, на ночь я вас посажу под замок, — наконец решил Вернер. — А утром в Оршу поедем. А потом…

И пожал плечами, будто говоря: «А что, собственно, потом? Что я могу сделать? Ничего. Да, спору нет, мне жаль тебя, но кто я такой? Я тоже выполняю приказы!»

— А если я смоюсь?

Вопрос был задан на первый взгляд полушутливым тоном, но обер-лейтенант Вернер прекрасно понимал, что Шванеке шутить не намерен.

— Смоетесь? То есть как это?

— Да просто возьму и смоюсь. Знаете, герр обер-лейтенант, меня в свое время так и прозвали — Король Побегов. Нет ни стен, ни решеток, способных удержать меня! Об этом однажды даже в газете прописали.

— Да?

— Точно. Не вру. Я вполне сгодился бы и в цирке выступать. Слышали небось про тех, кого связывают по рукам и ногам, укладывают в сундук, а потом они без посторонней помощи сами выбираются оттуда. Видел я такой аттракцион до войны. Так вот, я бы смог, честно вам заявляю, смог бы запросто. Раз-два, и нет окаянного Шванеке! А где он? Поди узнай!

— Вам это дорого обошлось бы, — предупредил его Вернер.

Подойдя к двери, он распахнул ее и вызвал постового.

— Стрельба на поражение, дорогой мой! Так что советую вам воздержаться от глупостей.

— Я заговоренный — в меня не попадут! — не унимался Шванеке. — Возьму и растворюсь в воздухе, как муженек моей тетки, который после того, как его похоронили, все ей по телефону названивал. Как это называют — спиритизм? Или спиртизм? Так вот, является такой… спиртист к тебе, ты его цап! А его и нет! Растворился в воздухе! Ищи-свищи!

Вернер не обрывал его. Он понимал, что Шванеке несет всю эту околесицу из страха. Вернер не знал и не мог знать, как уже на следующее утро будет стоять как идиот в том самом сарае, куда по его приказу на ночь заперли рядового Шванеке, слово в слово вспоминая все им здесь сказанное. И грызть себя за то, что не принял его слова всерьез…

— Ладно, хватит… Увести! — скомандовал он двум явившимся по его приказу конвоирам. — И пусть хоть помоется как следует.

— Помоюсь, помоюсь, — заверил его Шванеке и, уже уходя, повернулся и подмигнул обер-лейтенанту, будто их связывала некая общая тайна.

На следующее утро после возвращения Шванеке в батальон и в 1-ю роту Вернера произошли два события, которые не смогли объяснить ни сам обер-лейтенант Вернер, ни его фельдфебель, ни часовые. Об этих событиях еще долго потом говорили, имя Шванеке обрастало легендами. Дело было так.

Рядовой Карл Шванеке загадочным образом исчез из запертого сарая, куда его поместили на ночь перед отправкой в Оршу. И это было еще не все: вместе с ним из канцелярии исчез пистолет фельдфебеля роты с тремя полными обоймами, а из полевой кухни — здоровенный тесак, каким закалывали баранов и свиней. Как подобное могло произойти?

Вернер распорядился выставить целых два поста — один у входа в сарай, другой позади него. Он не желал всякого рода осложнений. Когда в два часа ночи пришла смена, обоих часовых обнаружили в бессознательном состоянии, карабин одного вместе с подсумком с патронами Шванеке тоже прихватил на всякий случай.

— Не иначе как в атаку на русских собрался, — посмеивались солдаты, узнав о деталях таинственного побега Шванеке.

Все они до единого были на стороне Карла Шванеке, ныне бесследно исчезнувшего. Когда на следующий день пытались восстановить картину побега, выяснилось следующее: по-видимому, Шванеке в течение нескольких часов, действуя чрезвычайно осмотрительно, расшатывал доски сарая. Охрана, во всяком случае, ничего не заметила. Потом, протиснувшись через образовавшуюся, надо сказать, довольно узкую щель наружу, он нанес удар кулаком по голове сначала одному часовому, потом другому (ни тот ни другой впоследствии не были в претензии к Шванеке, хотя головы у них раскалывались еще дня три).

Покончив с этим, он пробрался к хате, где помещалась канцелярия роты, выдавил стекло, забрался внутрь, похитил личное оружие фельдфебеля роты. Выбравшись наружу, направился к полевой кухне явно в надежде прихватить с собой еды, но с едой у него не вышло — она была под запором, а ответственный повар храпел рядом. Шванеке не рискнул поднимать шум, поскольку близилось время смены караула, и ограничился тем, что стащил большой нож для забоя скотины.

— Черт бы вас побрал, неужели вы ничего не слышали? — разорялся обер-лейтенант Вернер на своего фельдфебеля, стоявшего перед ним с понурым видом.

— Никак нет, герр обер-лейтенант.

— Но вы же спите, черт побери, в двух шагах от канцелярии… Куда он мог… Он же ведь не мог далеко…

Обер-лейтенант Вернер размышлял. Нет, к линии фронта Шванеке не направится — там его сразу же сцапают. В Оршу? Самоубийство, чистейший идиотизм, об этом и говорить нечего. Тогда куда ему остается идти? Только к партизанам. Именно эту версию он и представил позже по телефону своему непосредственному начальнику гауптману Барту.

— Вот же скотина! — сказал Барт, и Вернеру показалось, что в тоне гауптмана проскользнули нотки восхищения, наверняка Барт не мог удержаться от улыбки, услышав эту сногсшибательную новость. Впрочем, поступок Шванеке вполне заслуживал улыбки. И слез тоже: что, ну скажите, что с ним теперь делать?

— Что вы собираетесь предпринять, Вернер?

— А что я могу предпринять? Ничего. Накатать об этом рапорт.

— А расследование?

— Смысл?