Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона Страница 7

– Надо же, белая кость и голубая кровь, – схаркнул на землю Ситников. – А впрочем, уважаю парня за этот выбор. Вот бы все они так.

– Батальон, строиться в боевой порядок! – прорычал Трофимов. – Поротно! Забыли, что мы вообще-то наступаем? По порядку рассчитаться! Командиры рот, доложить о количестве людей! Где командир второй роты, мать его?

При штурме высоты в штрафном батальоне майора Трофимова погибли семьдесят три человека, восемнадцать были тяжело ранены. Получившие легкие ранения остались в строю, их зашили и перевязали. Солдаты роты НКВД конвоировали пленных в тыл, похоронные команды сортировали и складировали трупы, санитарные «ГАЗ-55» рычали, собирая раненых. Батальон шел дальше, прочесывая перелески и сталкиваясь с разрозненными группами противника, потерявшими связь со своими.

Ночка выдалась ударной. Пехотным частям удалось взломать первую линию обороны и продвинуться – где-то на пять, а где-то и на десять километров. Директива штаба фронта гласила: стремительно двигаться вперед. Пункты сопротивления, не взятые с хода, обходить, наступать дальше. Развивать успех, покуда враг не опомнился. 47-я армия генерала Перхоровича зависла над Берлином с севера и с флангов отрезала столицу рейха от северных земель. 3-я и 5-я ударные Кузнецова и Берзарина, 8-я гвардейская Чуйкова кромсали немецкую оборону с востока, медленно, но верно сокращая расстояние до Берлина. Немцы бросали в бой последние резервы, сопротивлялись отчаянно, обреченно. На юге 1-й Украинский фронт наступал еще успешнее. Маршалу Коневу везло. Дымовая завеса привела в замешательство передовые посты противника. Ударные батальоны форсировали Нейсе, захватили плацдармы на левом берегу. Инженеры быстро наладили переправы. К середине дня 16 апреля наступающие вышли ко второй полосе обороны. Почувствовав угрозу прорыва, немецкое командование бросило в бой не только тактические, но и оперативные резервы – и безуспешно пыталось сбросить советские войска в реку.

Но наши все равно прорвались. К исходу дня войска пробили главную полосу обороны и продвинулись на тринадцать километров. По узкому проходу на запад пошли 3-я и 4-я танковые армии генералов Рыбалко и Лелюшенко, подошли к Шпрее, с ходу форсировали ее…

Майор Трофимов подгонял своих солдат – его подразделение не отставало от соседей, но так и не сумело вырваться вперед. Над головами проносились штурмовики, чуть выше – «вторым слоем» – шли полки тяжелых бомбардировщиков, бивших в глубь обороны.

До рассвета бойцы первой роты лихим броском заняли деревню Райхау.

– Ни хрена себе деревня, – бормотали солдаты, разглядывая добротные каменные строения, помпезное здание католической церкви, вымощенные брусчаткой улицы, ухоженные тротуары.

– Да это не деревня, это херня какая-то. Здесь даже ни одной коровы нет…

Бойцы врывались в дома, но встречали лишь испуганных гражданских – люди прятались в подвалах, пристройках, по-русски не понимали, молились, смотрели на солдат с ужасом. Их не трогали – офицеры Красной армии не воюют с гражданскими.

Лишь на окраине поселка оказались враги – врытый в землю бетонный короб бешено плевался пулями. Сложно сказать, на что рассчитывали гитлеровцы, но оборонялись они упорно. Солдаты первой роты по приказу ротного Шкверника попытались с ходу уничтожить огневую точку. Они понеслись, строча из автоматов, через пустырь, но попали под безнадежный огонь и откатились, потеряв четырнадцать человек. Не столь прямолинейный, как Шкверник, замполит роты Лавочкин приказал стрелять по амбразурам, и шквал огня обрушился на дот [2] . Одна из пуль достигла цели. Пользуясь заминкой, подползли бойцы с гранатами, забросали дот. Скрываясь за дымом, поднялась вся рота; бойцы подорвали стальную дверь, за которой забаррикадировались смертники, зашвырнули внутрь несколько трофейных «колотушек», трое ворвались внутрь – хотя и так все было понятно…

Местность у Зееловских высот была сильно изрезана. Речушки змеились меж лесистыми холмами, синели каналы. Попадались брошенные противником ходы сообщений, траншеи. Иногда приходилось из них кого-то выкуривать. Бойцы прошли мимо батареи полевых орудий, разбитой нашими артиллеристами; миновали перевернутые грузовые машины, на одной из которых недвусмысленно выделялся красный крест, а вокруг валялись трупы бывших раненых, разлетевшиеся после точного попадания снаряда в кузов. Тлели останки людей и техники. Воздух был наполнен удушливой гарью; воняло паленым мясом.

Приближался рассвет. Потихоньку светлели лесистые макушки пологих холмов, поляны, на которых пробивалась зеленая травка, черепичные крыши незнакомой деревушки. Грохотало на севере и на юге – 1-й Белорусский фронт упорно проламывал немецкую оборону. Штрафбат майора Трофимова шел, зачищая собой полосу шириной в километр. Сам майор со «свитой» шел в арьергарде, координируя действия подразделений через порученцев, постоянно связывался по рации со штабом дивизии и получал оттуда нагоняи. Командование не устраивала скорость движения батальона. Надо было быстрее!

Первая рота капитана Шкверника, идущая на южном фланге, осадила небольшой населенный пункт. Доносились взрывы – немцы взорвали мостик перед околицей. Конфуза, впрочем, не вышло – река была глубиной максимум в полметра. Под прикрытием пулемета солдаты вброд перебежали преграду и завязали бой на единственной деревенской улочке, вымощенной цветной плиткой. Вторая рота капитана Маевского пошла вперед – через овраги и редкий сосновый лес. Третья, в которой и служил Максим, прорывалась на северном фланге по дороге, петляющей между холмами. Солдаты радовались – если повезет, доведет и до Берлина! И нечего грязь месить.

Внезапно по штрафникам ударили из леса. Перед ними стлалось поле, изрытое канавами, за ним темнела чаща – вот оттуда и ударили танковые пушки. Вероятно, «соседи» слегка отклонились, и небольшая группировка противника, засевшая в лесу, решила пробиться на участке, где, как им казалось, советские войска не опасны. Нападение было внезапным, снаряд попал в группу солдат.

Мертвые упали, живые разбежались, залегли – кто в канавы, кто по обочинам.

– Бусыгин, командуйте! – заорал бывший майор Орехов.

Но комроты Бусыгин уже не мог командовать. Осколком снаряда ему оторвало руку, он умирал в мучениях от потери крови – метался по земле, откусив себе язык. Санитарка Тамара суетилась возле раненого, не знала, что с ним делать и что вообще можно сделать, чтобы отогнать смерть.

– Рота, рассредоточиться вдоль дороги! – опомнился ротный замполит Капитонов. – Приготовиться к бою!

– Взвод, всем лежать и не отсвечивать! – включился Смуглянский.

– Черт, как неудобно… – скорчился в канаве Писарчук. – Надо же, залез… Уй, ё… – он сдавленно вскрикнул, выпучил глаза.

– Эй, майор, ты живой? – похлопал его по спине лежащий рядом Борька Соломатин.

– Не трожь, шкет… – прохрипел Писарчук. – Спину прострелило, едрить ее… Радикулит проснулся… Вот так и приходит старость, будь она неладна… Несправедливо, мужики, – осерчал бывший начальник санитарного батальона. – Всю жизнь лечил других, а кто меня вылечит?

– Ладно, лежи, не шевелись, – щедро разрешил Борька. – После боя банки поставлю.

– Дубина ты, – застонал Писарчук. – Банки – от простуды, а никак не от радикулита.

Немцы прорывались решительно. Сминая молодые деревья, маневренные «пантеры» выезжали из леса, с ревом переползали кочки, разворачивались в сторону дороги и солдат третьей роты. За танками густо бежала пехота в шинелях мышиного цвета, строча из автоматов. Танки выплевывали снаряды – взрывы гремели справа, слева, вспахивали проезжую часть дороги. Засыпало пулеметный расчет; солдаты с матерками выкапывались, продували кожух. Танков было как минимум шесть, пехотинцев – не меньше сотни. Они уже преодолели половину расстояния, уже видны были лица немцев – бледные, мятые.

– Эх, хреново перед танком со связкой гранат, – тоскливо пробормотал Ситников, роясь в подсумке. – По себе знаю, как хреново…

– А ведь сомнут нас, – как-то не совсем оптимистично высказался молодой Блинов. – Как пить дать сомнут, до последнего будут идти.

– Мы обречены, – Борька Соломатин заразительно зевнул. – Вот и сказочке конец, как говорится… Черт, ну, какого хрена мы в такую рань поперлись в наступление? Три часа поспать дали, ироды рода человеческого.

– Ты можешь спать в бою? – удивился Кибальчик.

– Да запросто.

– По пехоте – огонь!!! – взревел замполит Капитонов.