Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер Страница 7

Позднее, в самом конце фильма, Джон Уэйн уходит в закат с отважным мальчонкой-сиротой. Хряки смеются, свистят и предупреждают, что сейчас уписаются. Солнце садится в Южно-Китайское море, и это делает конец фильма столь же похожим на правду, как и все остальное.

Большинство летунов в зале — чисто выбритые штабные крысы, которые никогда не ходят на операции. На крысах отполированные ботинки, накрахмаленная форма и авиаторские темные очки. Крысы уставились на хряков так, будто перед ними Ангелы Ада, забредшие на балет.

Экран тускнеет, включается верхнее освещение, и одна из крыс говорит: «Хряки гребаные… скоты, и ничего боле…»

Хряки оборачиваются. Один из хряков поднимается. Направляется к ряду, где расселись крысы.

Крысы смеются, пихают друг друга, передразнивают хряка, изображая, какое сердитое у него лицо. И вдруг замолкают. Они не могут отвести глаз от этого лица, на котором появляется улыбка. Хряк улыбается, будто ему известен какой-то жуткий секрет.

Аэродромные крысы не спрашивают у хряка, почему он так улыбается. Они понимают, что лучше им этого не знать.

Еще один хряк вскакивает, хлопает улыбающегося хряка по руке и говорит: «Да на хер, Мудила. Ерунда. Этих мудаков нам херить ни к чему».

Улыбающийся морпех делает шаг вперед, но тот, что поменьше, преграждает ему путь.

Крысы решают воспользоваться этой задержкой в продвижении улыбающегося хряка. Они пятятся спиной вперед по проходу до самой двери и там, запинаясь, вываливаются на солнечный свет.

Я говорю:

— Ну не херня? А говорят, хряки все сплошь убийцы. По мне, так вы, девчонки, на убийц и не похожи.

Улыбающийся хряк уже не улыбается. Он говорит:

— Так-так-так, сукин сын…

— Не лезь, Мудила, — говорил маленький морпех. — Я этого засранца знаю.

Мы с Ковбоем бросаемся друг на друга, боремся, пихаемся и колотим друг друга по спинам.

— Старый ты козел. Как ты? Что нового? Кого успел поиметь? Только твою сестренку. Ну, лучше уж сестренку, чем маманю, хоть у меня и маманя ничего.

— Слушай, Джокер, а я уж размечтался, что больше с тобой, говнюком, не встречусь. Я уж так надеялся, что призрак комендор-сержанта Герхайма из Пэррис-Айленда никогда тебя не выпустит, что уж он-то обеспечит тебе мотивацию.

Я смеюсь:

— Ковбой, засранец этакий. А выглядишь ты сурово. Вот не знал бы, что ты крыса прирожденная — испугался бы.

Ковбой фыркает.

— Знакомься, это Скотомудила. Вот он — суровый малый.

Здоровенный морпех ковыряет пальцем в носу.

— Проверять не рекомендую, ептать.

Лента с пулеметными патронами крест-накрест перехватывает его грудь, поэтому выглядит он как самый настоящий здоровенный мексиканский бандит.

Я говорю:

— А это Стропила. Он не ходячая фотолавка. Он фотограф.

— Ты фотограф, да?

Мотаю головой.

— Я — военный корреспондент.

Скотомудила оскаливается, обнажая гнилые клыки.

— И много войны повидал?

— Хорош трындеть, урод. Мой откат — п…ц всему. У меня в два раза больше операций, чем у любого хряка в I корпусе[43]. Сюда я так, потащиться заехал. А контора моя в Фубае.

— Правда? — Ковбой толкает меня кулаков в грудь. — Это наш район. Первый Пятого[44]. Рота «Дельта»[45] — самая крутая, самая ладная, самая нахальная. Мы сегодня утром сюда на попутках добрались. Заслужили чуток халявы, потому что наше отделение похерило боку Викторов Чарли. Мы ведь душегубы и сердцееды. Ты там спроси только, где отделение «Кабаны-Деруны» из первого взвода. Мы из людей сита делаем, брат, и дырки свинцом затыкаем.

Я ухмыляюсь.

— Сержант Герхайм мог бы гордиться, если б это услышал.

— Да, — отвечает Ковбой, кивая головой. — Да, согласен.

Смотрит куда-то в сторону.

— Терпеть этот Вьетнам не могу. У них тут даже лошадей нет. Охренеть можно — на весь Вьетнам ни одной лошади.

Ковбой разворачивается и знакомит нас с мужиками из своего отделения: Алиса, чернокожий, такой же здоровяк, как и Скотомудила, Донлон — радист, младший капрал Статтен — главный в третьей огневой группе, Док Джей — флотский санитар[46], С.А.М. Камень; и командир отделения «Кабаны-Деруны» Бешеный Эрл.

У Бешеного Эрла на плече висит кольтовская автоматическая винтовка M16, но в руках еще и духовое ружье «Ред райдер». Он тощий, будто из концлагеря сбежал, а все лицо его состоит из длинного острого носяры и пары запавших щек по сторонам. Глаза увеличены толстыми стеклами, и одна дужка дымчатых очков, какие выдают в морской пехоте, прикручена проволокой, намотать которой можно было бы и поменьше. «По коням», — говорит он, и хряки начинают собирать свои вещи, винтовки M16, гранатометы M79 и захваченные у врага АК-47, рюкзаки, бронежилеты и каски. Скотомудила поднимает пулемет M60 и упирает приклад в бедро, направив черный ствол вверх под углом в сорок пять градусов. Скотомудила крякает. Бешеный Эрл поворачивается к Ковбою и говорит:

— Надо б нам поторапливаться, братан. Мистер Недолет нам сердца повышибает, если опоздаем.

Ковбой собирает свой скарб. «Так точно, Эрл. Но ты с Джокером сначала переговори. Мы на острове вместе были. Он про тебя такого распишет — знаменитым станешь».

Бешеный Эрл глядит на меня. Лицо его не выражает ничего.

— Именно так. Меня Бешеный Эрл зовут. Гуки[47] меня страшно любят, пока я их не грохну. Потом уже не любят.

Я ухмыляюсь.

— Именно так.

Бешеный Эрл ухмыляется, выставляет вверх большие пальцы, говорит: «Выдвигаемся, Ковбой» и выводит отделение из кинотеатра.

Ковбой пихает меня в плечо.

— Вот это, братан, мой бесстрашный командир. А я — командир первой огневой группы. Скоро командиром отделения стану. Жду вот только, когда Эрла похерят. Или он просто спятит на хер. Сам-то Эрл именно так главным стал. До него у нас главным старина Сток был. Просто суперхряк. Свихнулся напрочь. Ничего, совсем скоро и мой черед придет.

— Ну, Ковбой, ты там не расслабляйся. Не забывай, какой ты дурень. Ты же сам о себе позаботиться, и то не можешь. Помнишь, как легко я тебя завалил, когда сержант Герхайм заставил меня снайпера изображать? Я вот как думаю: надо бы Мудне твою маманю сюда на самолете доставить, чтобы она с тобою вместе по джунглям шастала.

Ковбой делает несколько шагов к двери, оборачивается, машет рукой, улыбается.

Показываю ему средний палец.

Когда Ковбой уходит за своим отделением, мы с Стропилой смотрим мультики про розовую пантеру. Потом берем свои винтовки и отправляемся в лавку, которая по виду ничем не отличается от обычного склада. Покупаем там всякую недорогую хавку.

Стоим в очереди, чтобы расплатиться за хавку военными платежными чеками[48]. Стропила мнется, придумывает, как бы получше сказать.

— Джокер, я хочу… Куда-нибудь. Я на операцию хочу. Я в стране уже почти три месяца. Три месяца. А чем занимаюсь? Только рукопожатия щелкаю на наградных церемониях. Номер десять, хуже некуда. Мне надоело уже. Какая-нибудь школьница — и та бы справилась.

Он протягивает чеки миловидной кассирше-вьетнамке.

Когда мы выходим за дверь, юный вьетконговец-стажер принуждает меня капитулировать и разрешить ему почистить мне ботинки, а тем временем его старшая сестренка демонстрирует свою грудь Стропиле.

— Не гоношись, Строп, тебе же лучше будет. Успеешь еще и на операцию.

— Ну, Джокер, помоги, а? Как я смогу географии учить, если мира не видел? Забери меня с собой в Фубай. Договорились?

— Ага, а там тебя похерят на первой же операции, и я же буду виноват. Вернусь в Мир, а там твоя маманя меня отыщет. Она ж меня до усрачки отмудохает. Никак нет, Строп. А я ведь не сержант, я всего лишь капрал. И ответственности за твою тощую задницу не несу.

— А вот и несешь. Я же только младший капрал.

Мы с Стропилой заходим в контору Объединенной службы организации досуга войск[49] и обмениваемся скользкими шуточками с девчонками из Красного креста, которые в ответ хлопают широко раскрытыми глазами и угощают нас круглыми пончиками[50]. Мы спрашиваем девчонок из Красного креста, не думают ли они, что этими пончиками мы должны удовлетворять свои плотские желания, а они отвечают, что больше дырки от пончика мы ничего не заслуживаем.

Знакомства. Новые.

В конторе лежат кучи и кучи писем, которые пишут нам дети из Мира.

Дорогие Солдаты в боевой готовности:

Мы узнали, что во Вьетнаме все самые смелые, живые или мертвые. Мы все стараемся помочь вам вернуться домой в свои дома. Мы покупаем облигации. Мы помогаем Красному кресту помогать солдатам. Мы поможем вам и вашим союзникам прийти обратно. Если можно, мы пошлем вам подарки.