Алексей Волынец - Окопная правда чеченской войны Страница 7

Когда начались встречи с моими родственниками насчет денег, они сказали боевикам, что больше ста миллионов не смогут собрать. Когда боевики приехали с этой встречи, они настолько были возмущены, что смотрели на меня как звери. Говорят: как это так, это бесстыжий народ, сто миллионов! Хотя бы миллиард сказали! Как денег нет? У тебя, наверное, счета и в Москв и в Швейцарии, и Галазов может заплатить. На следующий день сказали, что договорились с Радуевым сто миллионов не брать, а если не дадут больше — расстрелять. Через день меня отвезли в Гудермесский район, в селение Новые Гордалы, где штаб Радуева.

Боевики представления не имеют, что такое суверенитет и живут в лесу, ничего не делая, и говорят, что они свободны. «Ты не знаешь, что такое свобода! А вот мы свободны!» Я говорю: «Какая же это свобода — вот здесь сидеть, волками жить?» А они: «Мы волки и есть». «Вот живете в лесу собачьей жизнью, жизнь волка — один хлеб, маргарин и чай, и то не всегда бывает, и вы свободны?»

Один только семнадцатилетний боевик сказал: какая свобода, если я из своей деревни в другую деревню без пулемета не могу пройти? Бандиты с пулеметами ходят по улицам. Милиция у них — те, кто ходит с наручниками у пояса. Пистолет там — игрушка. Даже редко видел. А вот ручной пулемет обычное вооружение. Про него говорят — «красавчик». Я сначала думал, что это фамилия конструктора. Патроны там не жалеют. Там после окончания военных действий вооружений и техники оставили не меньше, чем в первый раз — военные машины, КАМЗы, УАЗы и т. д.

Пистолет там ничего не стоит, это ерунда. Даже автоматы я редко видел. В основном — ручные пулеметы, гранатометы. Еще американское оружие видел там — винчестер, наподобие нашего автомата. Они в совершенстве освоили его и очень его хвалят: большое спасибо России, что нам создали такое оружие. А вот конструктору гранатометов они хотя памятник поставить в Грозном. Это, говорят, было наше главное оружие.

Я со счета дней сбился. Они тоже дней недели, чисел месяца не знают, часов не носят. Хотя наши часы отобрали, никто их не носил. Там очень много людей, которые вообще не хотят работать. Только грабежи, разбои — за счет этого жили и сейчас собираются жить. Не работают и говорят: «Волки есть хотят!» Новобранцам только обещают платить, но только звания дают. За офицерское звание дают картошку и маргарин. Радуев лучше других кормит — там суп варят один-два раза в день. Меня охраняли восемь человек, и это считалось работой. Склад оружия — охраняют, базу — охраняют, дороги — охраняют.

Расстреливают людей на всякой навозной куче. Если кто близко подойдет — стреляют. Крадут не только людей. Они связываются с преступными группами других кавказских республик. Угнали машину и — в Чечню. Вся Чечня ездит на ворованных машинах, никакой регистрации не требуется, никто их об этом не спрашивает, машины без номеров. На улицах полно частных торговцев бензином. В больших котлах варят его, потом в бутыли десятилитровые и на улицу выносит. Власти хотят покончить с этим, но не удается.

Шариатские суды — несерьезное дело. Коран на арабском языке, переводы они не читают. Когда меня к Радуеву отправляли, один командир открыл Коран и говорит: «Статья первая говорит, что он предатель. Дудаева — расстрел». Такой вот примитив. Религиозное мракобесие именно в том и заключается, что под прикрытием религии творят преступные действия. Любые, вплоть до уничтожения людей, издевательств. Все это списывается на Коран, на Аллаха. Один ихний теоретик (тоже с фамилией Басаев), которого считают там самым умным, говорил мне: Мы, как и наши предки — не бандиты. Мы отбираем деньги у того, у кого их много. Захватываем не всякого, а того, за кого заплатят. А это как раз Аллаху угодно, потому что у кого-то много, у кого-то ничего нет. Я говорю ему: а почему не работаете? Отвечает: Вот Аллах скажет, что надо работать, — будем работать. Хаттаб, иорданский террорист, который погубил целый российский полк под Рошни-Чу (его заместитель как-то раз ночевал в той же комнате, где были мы), как пересказывают бандиты, говорит: «Чечен-бардак». То есть, в Чечне бардак: нет имама, нет ислама. (Имам — это когда человек перед тем, как принять ислам, очищает себя от всех грехов, расстается со своим прошлым.) Действительно, нет ни имама, ни ислама, а есть война. Чеченцы воевать хотят, и никакого ислама нет.

Куда бы меня ни привозили, всюду были попытки превратить меня в верующего мусульманина. Это было такое психическое давление, просто страшно. Все я выдерживал, вот этого не выдерживал. За принятие ислама они не обещали освобождения, просто говорили, что веры к тебе больше будет. Мы тебе, говорят, начнем доверять, а пока все, что ты говоришь — вранье, ты неправду говоришь. Все время говорили: ты согласись, начни молиться. Об том — ежеминутно. Надо, мол, образумиться. Аллах сидит за седьмым небом на троне (это он мне объясняет!) и на троне у него написаны слова: «Воистину моя милость превосходит жестокость». Вот если ты примешь ислам, то он смилостивится, и простит тебе, хоть ты и враг Чечни и Кавказа. И ты попадешь в рай. У Радуева был другой теоретик. Подвел меня к печке, показывает на огонь. Видишь, говорит, в этом пламени можно заснуть спокойно, а в аду, куда ты попадешь, у тебя будет мозг кипеть, и ты не умрешь и вечно будешь мучиться в страшной жаре. Поэтому, прими ислам.

Там один русский был, который называл себя украинцем. Он до сих пор у них как раб. Хуже раба. Он обрезание себе сделал, чтобы ему верили. Взял кухонный нож, водки выпил и отрезал… Я думал, что умрет он. Действительно, мучился, бледный, штаны не мог одеть, чем-то прикрыл себя… У Радуева видел двух русских пленных. Тоже дрова таскают, печки топят, пищу готовят. Солдаты. Их все видят! А какая-то комиссия ищет военнопленных! Да они открыто ходят! Все видят, что они русские, знают, что они солдаты (одежда на них не американская, а разорванные солдатские хэбэ). В Кремле говорят: «Мы не можем найти наших солдат». Да их искать не надо!

У бандитов развит военный психоз. Психологически они готовы идти на любое преступление. Меня спрашивают: ты когда-нибудь убивал человека? — Нет. — Голову отрезал? — Нет. — Ну-у, это такой кайф! Это такой кайф! Ты не знаешь! У нас и не известно, что пленных в Чечне, даже тех, кто сдался добровольно, не только расстреливали. Им отрезали головы. Делали это перед строем, а тех, кто терял сознание, тоже убивали. Не говорили у нас и о том, что очень многих пленных живыми закопали в землю. Мне показали дом, где два брата во время войны занимались только этим. Закапывали живыми в землю. Показывали мне одного — такой симпатичный на вид. Говорят, он 70 голов отрезал. Взахлеб рассказывают, как они разрывали пленного снайпера, привязав его за ноги к двум машинам. У них это все заснято на пленках. Причем снимали все это журналисты из Москвы, а потом отдавали или продавали пленки чеченцам. Я часто спрашивал у чеченцев, читал ли кто-нибудь из них Коран? Никто не читал. Они говорили, что и не надо его читать. Потому что Коран, якобы, написал Аллах, а Аллаху надо верить. Эти бандиты пять раз в день делают намаз, но в то же время любой из них пойдет и отрежет голову человеку. Даже абсолютно ни в чем невинному.

Они говорят, что не пьют. Я был у Радуева — пили. Коран им запрещает и курить. Когда заместитель Хаттаба пришел в дом, где меня содержали, и увидел у охраны карты, он схватил их и изорвал — Коран запрещает. Потом достали другие. Анашу и гашиш постоянно курят.

Ко мне однажды один боевик зашел бутылку водки распить. К тебе, говорит, никто не ходит, а то узнают — плохо будет. Говорит: у меня плохое настроение, вчера убил там одного своего… А зачем убил? Аллах, воля Аллаха. Заспорили, пулемет схватил — и убил. Я говорю, что, кровная месть теперь? Нет, говорит, Салман сказал, что никто меня не тронет. Я-то причем? Если б не воля Аллаха, я на курок бы не нажал.

Чеченское телевидение ежедневно передает войну и песни. Главный певец, который их сочинял, был убит в Одессе. Но успел несколько сотен сочинить. Одна «Боря-алкаш», ее каждый день передают по телевидению. Культ насилия, войны. И картины одни и те же, которые наснимали во время боев — их смотрят и смотрят. Все время спят в одежде, пулемет рядом. В квартиру пришел — пулемет ставит рядом и нацеливает в дверь, сам лег на пол и спит. Однажды один боевик зашел ко мне с пулеметом и говорит: если я сегодня кого-нибудь не убью, мне будет очень плохо. Пустил очередь по стене, потом выбежал на улицу, расстрелял там какую-то птичку. На другой день говорит: вчера у меня было желание убить тебя, надоело с тобой возиться.

Радуев провел пресс-конференцию, пригласил местных и прибалтийских журналистов (российских не было), и сказал, что скоро покажем им казнь советника президента. Мне это стало известно. Три раза назначали казнь, но почему-то не привели в исполнение. Вероятно, банде, захватившей меня, нужны были деньги. Это тоже было в отряде у Радуева, ночью. Охранники спали, а я не спал. Один из охранников вдруг выстрелил в меня через дверь. Я ствол автомата увидел, когда из него вылетало пламя, и чуть-чуть изменил позу — клонился набок, это меня и спасло. Пуля чиркнула по сорочке на груди и вошла в стену. Охранник бросил пулемет и выскочил на улицу. Остальные встали, пошли за ним. Он, говорят, у нас контужен был. Утром мне говорят: «Если ты пожалуешься, он придет — гранату бросит, и тебя не будет, и нас не будет. Не жалуйся». У меня даже создалось такое впечатление, что они рады были бы, если б кто-нибудь прикончил этого психа. Его бы никто не судил, если бы он гранату бросил — невменяемый! Когда я был у Радуева, мне говорят: — Возьми пулемет! — В руки совали или оставляли на койке. Если бы я тронул оружие, они бы сразу меня прикончили. И вот этот больной, дает мне пулемет в руки: — Направь на него, напугай его. — Там очень много людей со сдвинутой психикой. Очень много. Это просто видно.