Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера) Страница 7

В 37-м году дядя Андрей был начальником одного из управлений НКВД в Тбилиси. И вот его друга привезли расстреливать именно в Тбилиси. Дядя в ту ночь дежурил по управлению. В обязанность дежурного входило обходить камеры перед расстрелом. Не присутствовать, а обходить. И вот дядя, не зная, кто в камере, открывает дверь и видит своего друга. И тот ему говорит: «Андрей, я тебя ни о чем не спрашиваю, и ты не спрашивай. Давай перед смертью поцелуемся». После этого дядя две недели пил. А человек был непьющий. Причем, напьется и: «Андрей, давай поцелуемся». А на третьей неделе пустил себе пулю в лоб. Вот такая история.

Еще помню эпизод с дядей Эйзером. Его не тронули, хотя он был ближайшим товарищем Раковского, знал Троцкого да и других «врагов народа». Сталин его лично знал неплохо.

Раковский Христиан Георгиевич (1873–1941). Профессиональный революционер. С 1923 г. полпред СССР в Англии. С 1923 г. зам. наркома иностранных дел СССР. С 1934 г. нач. Управления наркомата здравоохранения РСФСР. Член ВЦИК и ЦИК СССР. Арестован в 1937 г. Расстрелян в сентябре 1941 г.

А.Ш. Однако личное знакомство не мешало Сталину убирать своих прежних соратников.

А.П. К дяде Эйзеру Сталин относился с симпатией, причем, простил ему дерзость. Однажды в 37-м, на заседании ЦКК (Центральной контрольной комиссии. — А.Ш.) Межлаук, расстрелянный через год после этого, бросил дяде Эйзеру: «Товарищ Шифрин, вот здесь фотография, где вы сфотографированы с такими и с такими…»

Межлаук Валерий Иванович (1893–1938). В 1937 г. зам. председателя Совета народных комиссаров СССР. Расстрелян в 1938 г.

А дядя Эйзер не стеснялся. Он был не из трусливых. Он ответил: «А товарищ Сталин не сфотографировался с ними вместе?» Воцарилось молчание. Первым засмеялся Сталин, а за ним остальные. Тогда он и сказал фразу: «Шифрин святой человек». Это возможно и сыграло свою роль. Одна фраза, но в глазах Сталина улыбка и одобрение…

Он не из трусливых был. Война началась, и зав. научной частью ИМЭЛ (Институт Маркса-Энгельса-Ленина), но комиссар Гражданской войны, ушел добровольцем на фронт. В Карпатах, в 1944 г. в 18-й армии, где Брежнев был, какой-то полк попал в окружение, так Шифрин пробрался туда, чтобы вывести этот полк. И вывел, но заработал осколок в поясницу. Такие были люди.

А.Ш. Вернемся в Испанию. Как состоялся ваш переход к франкистам, что за этим последовало?

А.П. Командиром нашего танкового батальона был Кривошеин, ну тот, который потом вместе с Гудерианом фотографировался в Бресте.

Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Кривошеин Семен Моисеевич (1899–1978). Участник гражданской войны (918-1921), участник гражданской войны в Испании в 1936–1937 гг. В ходе Великой отечественной командир механизированного корпуса. Комбриг с 10 апреля 1937 г., генерал-майор танковых войск — 4 июня 1940 г., генерал-лейтенант танковых войск — 21 августа 1943 г.

Гудериан Хайнц Вильгельм (1888–1954), генерал-полковник. Один из ведущих теоретиков применения танков в современной войне. В конце 20-х годов проходил стажировку в советской танковой школе в Казани. В 1939–1941 гг. командовал танковыми корпусом, группой, армией. В 1944–1945 гг. начальник Генштаба сухопутных войск Германии. Автор известных книг: «Танки — вперед!», «Воспоминания солдата».

Я эту фотографию в немецких газетах в 39-м видел. Ну, вот получил я сообщение, что мои арестованы. А сплошной линии фронта не было. И 26 апреля 1937 г. зам. командира роты танков БТ-5, в районе Касе дель Кампо переходит к мятежникам и требует его передачи их немецким союзникам, заявляя, что является немцем. А когда меня к ним привели, попросил, чтобы мне старшего начальника дали. Объяснил, кто и что. Назвался фамилией матери — Беннигсен, имя свое настоящее. Да, бежал, потому что родителей арестовали.

Но все-таки посадили меня. Просидел в изоляции две недели. Почти не допрашивали. Интересовались, кого из командиров знаю. Ну, говорил правду. Мне не надо было врать. В этом особенность моей легенды. Затем отправили меня в Южную Германию, в дачное место, сказали: в тюрьме сидеть не будете, но ведите себя тихо. Полтора месяца я в Южной Баварии пробыл. За это время обо мне наводили справки. Установили, что действительно Беннигсены есть в Германии. Обнаружили, что у этих Беннигсенов в Закавказье должны быть их родственники. Как только я очутился в немецких руках, они быстро убедились, что я тот, за кого себя выдаю.

А.Ш. А вы встретились со своими родственниками?

А.П. Конечно, и они встретили меня с распростертыми объятиями. Много было пролито слез по поводу моих родителей. Мои кузины и кузены окружили меня теплом и вниманием.

Они были потомками семьи дочери и младшего сына графа Беннигсена, которые еще в 30-е годы прошлого века уехали из России на родину в Вюртемберг. В России остался старший сын Николай, тоже дослужился до полного генерала, женатый на княгине Щербацкой. Он и является создателем русской династии Беннигсенов и прапрадедом моей матери.

Было две семьи Беннигсенов, которые принимали меня особенно тепло. Одна жила в Бонне, другая в Дрездене. Семья троюродного брата Вульфа из Дрездена была связана женитьбой сына с Тиссенами. Через семью Вульфа я познакомился со многими аристократическими семьями.

Тиссен Фриц (1873–1951), создатель в 1928 г. сталелитейного концерна «Ферайнигте Штальверке». Один из первых финансировал нацистскую партию. Затем разочаровался в нацистском режиме. Выступил с протестом против гонений на евреев. В декабре 1939 г. покинул Германию. После оккупации Франции был арестован и до 1945 г. находился в концлагере.

Первое время, мой кузен, полковник Вилли, летчик, через него я, кстати, познакомился с известным в последствии пикировщиком Руделем — «счастливчик Рудель», относился ко мне более чем сдержано.

Ханс-Ульрих Рудель (1916-?), полковник Люфтваффе, единственный кавалер Рыцарского креста с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Служил в полку пикирующих бомбардировщиков. Во время войны дослужился от лейтенанта до полковника. В марте 1944 г. был сбит, попал в советский плен, однако сумел бежать. В феврале 1945 г был сбит, потеряв при этом ногу. Совершил более 2500 боевых вылетов. После войны бежал в Аргентину. Вернулся в Германию в 1953 г.

Так вот, Вилли намекнул мне, что только ландскнехты меняют службу. И только, когда вся семья обрушилась на него, обвиняя в отсутствии понимания, внимательности ко мне, убедив его в том, что я должен расплатится с большевиками за их черную неблагодарность к моей семье, которая им же и служила, он утихомирился. Вы не забывайте, что аристократы есть аристократы: для них перебежчик это перебежчик.

Кстати, немецкий народ считался со своей аристократией и уважал ее. Во Франции этого не было. Поэтому французская революция — рубка голов и таскание на пиках. А в сознании немецкого народа отложилось, что все эти «товарищи» Вюртембергские, Баденские и прочие — это история Германии.

При общении с этими людьми у вашего покорного слуги были проблемы. Когда этого самодельного маугли стали превращать в человеческий вид и постепенно научили есть ложкой, отучили лакать языком, научили пользоваться туалетной бумагой, у него наступило настоящее раздвоение личности.

А.Ш. Ну, вы утрируете, утрируете… У вас дома говорили на двух языках…

А.П. Но здесь я окончательно уверовал в то, что Толстой зря не любил господ Беннигсенов.

Средний немец почему уважал своего аристократа? Потому, что знал, что история его Баварии, его Вюртемберга, его Саксонии — это те же Бутлицы, Зейдлицы, Беннигсены и прочие. Я не хочу петь гимн аристократии, но немецкая аристократия, я могу говорить больше о ней, как и английская, датская, любая — это были люди особого рода.

И за 8 лет, которые я с ними общался, меня научили, что если ты, сукин сын, положил ложку на тарелку, значит не дожрешь. Ибо ложка на тарелке означает, что ты этого блюда не хочешь, и, стоящий сзади лакей, моментально выхватывает тарелку со стола.

У аристократов высокомерность с детства отбивали. Им говорили: «Ты пока ничего не сделал. Твои предки сделали. Однако не для того, чтобы ты смотрел на немецкого человека сверху вниз. Да, ты выше его, бесспорно, это факт. Но разговаривать с ним ты должен так, чтобы он почувствовал к тебе уважение, как к равному, но не вышестоящему покровителю. Этому в истории партии вас не учили. А мне эту науку с самого начала, как отучили лазать по деревьям.

Мои родственники ввели меня в круг молодых аристократов-офицеров, сказав: «В военном училище из него делают танкиста, а вы сделайте из него немецкого культурного офицера, соответствуюшего тому старому Беннигсену, который когда-то пришел из Швеции и стал нашим…»