Евгений Авдиенко - Последние солдаты империи Страница 7

Подойдя к молодому человеку, Алиса фон Риттер, пристально глядя ему в глаза, представила его Варе:

– Дорогая, позволь тебе рекомендовать – Борис Петрович Нелюбов. Мой старый знакомый и близкий друг нашей семьи. – А затем, подождав, когда поручик, щелкнув каблуками, изящным поклоном головы ответил на представление, продолжила: – Варвара Васильевна Оболенская, моя подруга. Приехала недавно из Петербурга погостить у своей тети. – И, не отрывая глаз от лица Нелюбова, с явными претензиями старой знакомой добавила: – А вы совсем не изменились, поручик! Последний раз мы, кажется, виделись весной одиннадцатого года? Я часто вспоминаю эту встречу…

– Настоящего не бывает без прошлого, только смешивать их нельзя, потому что нарушается последовательность событий, – довольно холодно ответил офицер и, повернувшись к Варе, неожиданно предложил:

– Варвара Васильевна! Позвольте вас пригласить? Как раз объявили новый танец…

Варя искренне обрадовалась этому предложению, потому что ей вдруг стала очень неприятна решительная и немного фамильярная манера разговора баронессы с этим офицером, и, благодарная Нелюбову за такое решение щекотливой для нее ситуации, она с одобрением подняла на него взгляд и, мгновенно вспыхнув, растворилась в огне его карих глаз.

От приятных воспоминаний Варю оторвал голос горничной, которая, оказывается, уже целую минуту что-то ей рассказывала:

– …Я ему объясняю, барыня еще спит и не велела будить, а он – мне велено передать записку лично в руки! Еле выпроводила.

Варя растерянно посмотрела на Глашу:

– Записка? Какая записка? От кого?

– Так я ж вам говорю, от Софьи Леопольдовны Краснопольской. Они из Европы прибыли, зовут вас к себе отобедать. Да здесь все написано.

– А ты что, прочитала, негодница! Эх, Глаша, Глаша, что же мне с тобой делать?

– Ничего не надо делать, Варвара Васильевна! Я ведь прочитала, потому что думала, а вдруг и вправду что срочное. Вдруг записка от Бориса Петровича… – смутилась Глаша.

– Ладно, ладно, давай сюда записку, – и, развеселившись, глядя на сконфуженный вид горничной, с улыбкой добавила:

– Завтрак приготовь, да огурцов соленых на стол не забудь.

– Не забуду, барыня, я ведь понимаю, организм требует.

– И мое розовое платье приготовь, которое я на днях в магазине у Румянцева купила. Софья Леопольдовна у нас большая модница, пусть видит, что мы тоже не отстаем от Европы.

Софья Леопольдовна Краснопольская была родом из столбовых дворян. Один из ее предков прославился во времена Ивана Грозного в войне против литовцев, а за участие во взятии Казани и верную службу получил к северу от Твери большой надел земли. При Петре I прародители графини служили во флоте, воевали со шведами, сопровождали государя в поездках по Европе и таким образом существенно преумножили свои капиталы. Так, благодаря счастливой фортуне и стараниям предков в конце прошлого века восемнадцатилетняя Софья Леопольдовна стала считаться одной из самых выгодных партий не только Петербурга, но и, возможно, всей России. Женихи толпами и поочередно ездили сватать наследницу огромного состояния, но романтичная натура Софьи Леопольдовны искала любви, и она скоро не замедлила появиться в лице блестящего польского офицера графа Максимилиана Краснопольского.

Вспыхнувшая страсть до того захватила молодых людей, что они были готовы пойти наперекор не только родителям Софьи, но и всему высшему свету. Тем не менее этот отчаянный шаг не понадобился.

Основная преграда представлялась влюбленным в том, что поручик был из обедневшего польского рода и, поступив на службу в России, проживал только на скромное офицерское жалование. Однако родители Софьи оказались покладистыми людьми, они давно обратили внимание на необычное поведение дочери в присутствии красавца офицера, и когда Максимилиан Краснопольский попросил руки их дочери, не стали сопротивляться и манерничать и с радостью устроили брак своему единственному ребенку.

Но, к сожалению, счастье недолго задерживается в благополучных семьях. Ротмистр Максимилиан Краснопольский был убит во время революционных выступлений в 1905 году, когда со своим эскадроном попытался остановить обезумевшую толпу рабочих, так и не решившись отдать приказ своим солдатам открыть огонь на поражение, заметив, что среди смутьянов находятся женщины и дети.

Софья Леопольдовна тяжело пережила гибель любимого мужа. Покинув Петербург, она с двумя маленькими дочерьми-погодками, уехала в имение, решив навсегда отдалиться от праздной столичной жизни.

Но с годами щемящая боль утраты начала отступать. Наблюдая, как растут ее девочки, и принимая их детские проблемы как свои, Софья Леопольдовна со временем стала несколько по-другому смотреть на мир. А когда заметила, что подросшие дочери вдруг заскучали в деревне и стали с возбужденным интересом расспрашивать у немногочисленных гостей о событиях в далеком Петербурге решила отказаться от затворничества и вернуться в столицу.

Сборы и сам переезд заняли целый месяц. Но графине Краснопольской эти хлопоты были приятны и волнительны. Ей казалось, что она на пороге особого события, ее прежние взгляды на уединенный образ жизни стали вдруг смешны и наивны, и дочери, наблюдая за переменой, которая на их глазах происходила с матерью, тоже с головой окунулись в деятельное и нетерпеливое ожидание отъезда.

Петербург встретил семейство Краснопольских радостным оживлением. Толпы гуляющего народа, пахнущие бензином автомобили, чистые и опрятные улицы произвели на дочерей Софьи Леопольдовны ошеломляющее впечатление; девочкам показалось, что они попали на какой-то необыкновенный праздник жизни, который не закончится никогда.

Их огромная квартира на Надеждинской улице пребывала в запустении. Все в ней оставалось так же, как и в тот злополучный день, когда Софья Леопольдовна получила известие о гибели мужа. Прошлое опять догоняло графиню, но теперь она не поддалась слабости и, переехав на время к родственникам, приказала полностью отремонтировать квартиру, заменив в ней всю мебель, а сама головой окунулась в водоворот столичной жизни.

Когда в квартире закончился ремонт, то старые и новые знакомые, давние подруги и свежеиспеченные поклонники стали частыми и желанными гостями. По вечерам Софья Леопольдовна устраивала то чтение стихов и рассказов, когда к ней приходили Бунин и Блок, то вечера музыки, когда появлялись Шаляпин или Рахманинов. Время от времени у Краснопольских появлялись и Станиславский с Неждановой, и Мейерхольд со Скрябиным, и многие давние знакомые стали заново узнавать гостеприимную хозяйку салона, которая теперь, после семи лет затворничества словно пыталась наверстать упущенное время.

Весной 1914 года графиня Краснопольская, решив, что пора показать дочерям мир, отбыла в Европу и, поочередно посетив Испанию, Францию и Германию, начало войны встретила в Берлине.

Когда в квартире появилась Варвара, Софья Леопольдовна представила гостям ее, любезно предложив Нелюбовой кресло рядом с собой, а затем, продолжила рассказ о своих последних днях, которые она провела в немецкой столице.

– Я уже не знаю! Мне все говорили, но я не верила. Может, мир сошел с ума?! – словно в продолжение начатого, сказала графиня. – Я, право, никогда не думала, что добродушные и внимательные немецкие господа способны на такое! Едва узнав, что человек француз или русский, они превращались в животных. Окна нашей гостиницы выходили на Кирхенштрассе, и однажды вечером, когда девочки уже спали, я услышала душераздирающие крики на улице и подошла к окну. Целая толпа разъяренных и, наверное, пьяных бюргеров гналась за молодой парой, которые кричали то по-немецки, то по-русски, умоляя пощадить их. Я тут же выбежала в фойе и потребовала помочь несчастным, но коридорный – вот хам и скотина! – Софья Леопольдовна сердито передернула плечами. – Сказал, чтобы я шла к себе в номер и не мешала полиции ловить русских шпионов… Каково, господа!? – Графиня Краснопольская обвела присутствующих негодующим взглядом, и всем вдруг стало так же неприятно и обидно, как и хозяйке. А графиня, заново переживая эти минуты, достала носовой платок и хотела вытереть набежавшую слезу, но затем, сжав его в своей маленькой изящной ручке, возмущенно продолжила:

– Я утром пошла к управляющему и потребовала выгнать коридорного. Сказала, что в противном случае ноги моей больше не будет в этой гостинице! А он так нагло на меня посмотрел и с мерзкой улыбкой говорит, что лучше мне уехать, а то скоро и мной, и особенно моими девочками может заняться полиция, раз мы сочувствуем врагам германской нации.

Софья Леопольдовна удрученно замолчала, а Варе вдруг стало по-настоящему страшно. Война, такая далекая и неумолимая, подступала все ближе и ближе. Тревога за мужа с новой силой овладела чувствами молодой женщины, и эта тревога, наравне с ее беспомощностью и невозможностью изменить происходящее, заставили Варю при первой же возможности покинуть гостеприимную хозяйку и отправиться домой.