Бернард Ньюмен - Шпион Страница 7

Когда я прибыл в штаб дивизии, то вдруг понял, что не знаю, к кому именно мне следует обратиться. Несколько вежливых слов, с которыми я обратился к ординарцу, прояснили ситуацию.

— О, это был полковник Хилтон, сэр. Он старший штабной офицер дивизии. Сменил на этом посту половника Майлза, который месяц назад получил под свое командование бригаду. Отличный офицер, но с жестким характером, этот полковник Хилтон.

Час спустя я согласился с этой оценкой. За ленчем мы говорили обо всем, кроме войны. Потом мы отправились в его кабинет.

— Садитесь, Ньюмен, — сказал он. — Вы когда-то думали о работе в разведке?

— Часто!

— Вот как! Он, казалось, был удивлен. — Ваш немецкий язык слишком хорош, чтобы не использовать его. Через день после того, как я прибыл сюда, я просил назначить мне офицера по разведке, мне его не дали. Возможно, мне его никогда не дадут. У половины наших дивизий во Франции вообще нет разведки. Сумасшедший дом! Армия без разведки — все равно, что воин без мозгов.

Я согласился.

— Я посмотрел ваше досье. Ваш командир батальона очень хорошо о вас отзывается.

Меня это позабавило. Я никогда не слышал, чтобы наш командир хоть о ком-то сказал бы что-то хорошее — и уж обо мне в последнюю очередь! Но я скрыл свое удивление: возможно, таким путем полковник пытается избавиться от меня — очень часто нежелательного человека убирают через повышение.

— И мне очень понравилось ваше выступление на сцене прошлым вечером, — продолжил офицер. — Я знаю, что вы профессиональный актер — и вы чертовски хороший актер. Вы не просто играли немецкого солдата — вы были во время исполнения немецким солдатом. У меня возникли идеи, с которыми я хочу поработать. Когда мы берем немцев в плен, мы задаем им много вопросов, но мало что от них узнаем. Догадываетесь, что я придумал?

У меня не было ни малейшего представления.

— Я одену вас в немецкий мундир и посажу в камеру вместе с остальными пленными — как пленного! Вы согласны?

Конечно, я был согласен. Такая работа была мне по душе. И под руководством какого интересного человека я буду работать — совсем не похожего на моего полковника.

— Конечно, вам нужно будет еще много поработать, — сказал он. — Офицер разведки должен обладать тремя качествами. Ум — он есть не у всех, но, как мне кажется, у вас он есть. Язык — тут у вас нет проблем, а ваши актерские способности делают вас еще более подходящим для этой работы. Ну, и военные знания. Вот их у вас нет. Потому вам нужно приступить к учебе немедленно. Я позабочусь о том, чтобы вы прошли что-то вроде краткого курса обучения для штабных офицеров. Я думаю, вы согласились вступить в эту игру?

Только после моего горячего одобрения я вспомнил о бедняге Мэйсоне.

— Я полагал, что вы хотите взять к себе нас обоих, сэр? — нерешительно спросил я. — Мой друг по батальону, Мэйсон. У него не такой хороший немецкий, но он мог бы быть очень полезным, он был чиновником в МИДе. Он может допрашивать пленных — было бы здорово, к примеру, если бы он допрашивал меня, перед строем остальных пленных. Он мог бы даже ругать и запугивать меня, тогда, если я бы отказался отвечать, это вызвало бы ко мне еще большее доверие у других немцев.

— О, это мысль! — согласился он. — Но я не смогу забрать двух полковых офицеров из одного батальона. Подождите, пока мы получим подкрепления, тогда я его вытащу. А сейчас я напишу вашему батальонному командиру письмо — по поводу вас.

Несмотря на лестную характеристику, данную им мне, полковник был взбешен, узнав, что меня переводят в штаб дивизии. Он не одобрял эти ”глупости”, когда молодых офицеров переводят в высшие штабы. Я сказал ему, что не собираюсь заниматься “глупостями”, что бы он ни понимал под этим словом. Мы хотим выиграть войну, я хочу помочь этому самым эффективным способом, которым могу. Есть сотни тысяч человек, с достаточной храбростью, чтобы стоять в грязных траншеях и быть убитыми неприятелем, но не так много тех, которые говорят по-немецки не хуже немцев. Он произнес еще много резких слов в адрес штаба и даже позвонил командиру бригады. Я не знаю, что ответил ему командир бригады, но беседа внезапно прекратилась.

В общем, когда я покидал батальон на следующий день, меня не провожали с оркестром. Я попрощался со своим взводом и с офицерами в столовой, сказал “до свидания” Мэйсону, полковник отсутствовал. Теперь я только с трудом могу вспомнить, как я его тогда ненавидел. Время смягчает воспоминания, и я всегда могу все простить мужественному человеку. Он пал смертью храбрых в 1918 году, в это время он уже командовал бригадой. Ему было приказано оборонять позиции до самого конца — и он сделал это.

Каких бы успехов я ни достиг в разведывательной работе, большей частью я должен благодарить за них полковника Хилтона. Его тщательность, любовь к деталям стали для меня хорошим уроком. Он был моим непосредственным начальником несколько недель, потом я изучал так называемую часть “Q” штабной работы — иными словами, квартирмейстерскую службу — вопросы поставок, снабжения и организации, в противоположность оперативной деятельности. К счастью, мне удалось проявить свои способности за первую неделю, когда я приступил к новой работе. Один из наших патрулей на ничейной земле напоролся на немецкий патруль. Наши убили троих и взяли в плен одного раненого немца. Хилтон и я поехали на машине в полевой госпиталь.

— Я предоставлю это дело вам, — сказал полковник. — Действуйте своими методами. Возможно, он из 38-го саксонского полка. А мне очень хотелось бы знать, когда их часть отведут в тыл на отдых.

Теперь взятый в плен солдат обязан сообщить только свою фамилию, звание и номер части, но ничего больше. Узнать все остальное — это задача офицера-дознавателя. Он может использовать разные методы: быть добродушным, быть грубым, делать вид, что все уже знает. Я решил скомбинировать первый и последний способы.

Солдат был ранен в ногу, рану уже промыли, вычистили и перевязали. Я попросил полковника Хилтона подождать снаружи. Я одолжил халат у одного из офицеров Королевской военно-медицинской службы. Потом я вошел в палату к немцу — как доктор. Ординарец убрал одеяло, и я с деловым видом осмотрел рану.

— О, все будет в порядке, — произнес я. — Для вас это конец войны, но вы выздоровеете через пару месяцев. Теперь давайте обсудим в деталях, что мы можем сообщить о вашем взятии в плен. Ваша фамилия, сколько вам лет?

Я постарался узнать подробности — атмосфера была непринужденной, потому что с ним хорошо обращались после взятия в плен.

— Тем не менее, вам все-таки не повезло. Вас ранили как раз перед тем, как ваш полк должны были отвести в тыл, — сказал я с видом знатока, когда записал все его личные данные.

— Как раз перед отводом, — воскликнул немец, потеряв самообладание. — Если точнее, даже уже после этого. Я был в составе патруля, прикрывавшего наш отход в тыл. Через десять минут и нам нужно было уходить, но тут мы напоролись на ваших солдат.

— Не повезло! Но все равно, вы уже не на фронте, — успокоил я его. — Теперь нам придется бороться за свои лавры, сражаясь с самой Прусской гвардией.

— Нет, это просто Прусская гвардейская резервная дивизия, — поправил он, вполне невинным тоном. — Теперь пришел их черед воевать здесь. Они стояли на позициях близ Реймса, где окопы чистые и сухие. Представляю, как будут ругаться их передовые части, когда увидят наши траншеи!

Я продолжал расспрашивать его, но он не смог сказать больше ничего полезного. Слишком умным он точно не был. Но полковник Хилтон был рад, когда я рассказал ему, что 38-й саксонский полк сменили на фронте прусские гвардейцы-резервисты, дислоцированные раньше у Реймса. Как раз это он и хотел узнать.

— Вы просто созданы для этой работы, — сказал он. — Актер и лингвист одновременно — великолепная комбинация для разведки! У меня родились некоторые планы. А пока я скажу командиру дивизии, как хорошо вы выполнили эту работу.

Далеко не всякий старший офицер выражает свою благодарность и доверие своему подчиненному, потому я был искренне благодарен полковнику.

Вскоре после этого первого моего успеха меня официально назначили офицером разведки дивизии, пока я все еще проходил курс обучения для штабистов. С этого момента я отвечал за сбор и анализ информации на участке фронта, занятом нашей дивизией. Я узнал, что в Англии совершенно не понимали, в чем заключается работа обычного офицера разведки. Я вспоминаю, как в момент моего окончательного перевода на службу в разведку (то есть, когда меня, наконец, перевели из моего полка в разведотдел штаба), одна пожилая милая дама, старый друг моего отца, увидев меня в новой форме с зелеными петлицами, спросила, чем я теперь занимаюсь. Когда я сказал, что я теперь офицер разведки (Intelligence Officer), она удивленно заметила: — Дорогой, неужели вам теперь все время придется быть интеллигентом?