Григорий Киселев - Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны Страница 7

Начштаба поднялся.

– Счастливого пути!

– Спасибо, товарищ майор.

Александр положил документы в планшетку и, торопясь, покинул кабинет. Было время обеда. Понимая, что возможность нормально поесть в дороге реально отсутствовала, он решил быстро перекусить в лётной столовой, а заодно и проститься с товарищами, которые в это время наверняка находились там. Лётная столовая встретила его рабочим гулом. Разговор, звон посуды, стук ложек и вилок – всё это сливалось в тот неповторимый шум, который невозможно было спутать ни с каким другим. Из патефона, который где-то раздобыл и установил здесь для поднятия настроения лётного состава начальник продовольственной службы батальона обеспечения, звучало модное танго «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»

Сорокин посмотрел в правый дальний угол столовой, где за всегда обедал его экипаж. Место штурмана было ещё не занято. Он подошёл, повесил планшетку на спинку стула, и как можно бодрее произнёс:

– Привет, ребята!

– А, Пушкин, привет! Лёгок на помине, – скороговоркой проговорил стрелок-радист Петька Иванченко. – А мы обсуждаем кандидатуру нового штурмана. Что у тебя-то случилось? Почему уходишь от нас?

– Погоди, Петя, не части, ты не за телеграфным аппаратом, во-первых, – остановил его командир. – А во-вторых, чаще вспоминай древнюю мудрость: «Не лезь поперёк батьки в пекло». Меня от командования кораблём ещё никто не освобождал.

– Ох, опять! Прошу прощения, командир, это всё моя хохляцкая любознательность, – стал оправдываться Иванченко. – Но ведь вы всё равно зададите эти вопросы. – Конечно, задам. Украинскую любознательность никакого отношения не имеет к твоей болтливости, понял? Сиди и слушай, что старшие говорят.

– Понял командир, но я…

В это время командир жестом остановил попытавшегося оправдаться радиста и, обратившись к штурману, спросил:

– Что случилось, Саня? Почему тебя сняли с полётов? Говорят, к командиру полка вызывали, а у него будто бы в гостях верхние особисты. Я уж ругаться начал, сказал, что без тебя не полечу. Но ты ведь знаешь, что в таких случаях нам говорят?

– Знаю, командир. Отказ от выполнения задания – военный трибунал.

– Точно. Да ведь я и не думал отказываться, хотел тебя поддержать.

– Спасибо, я так и подумал. На самом деле со мной страшного ничего не случилось, вызвали на беседу, предложили переучиваться на другой тип самолёта. Пытался отказаться, но мне ответили примерно так же, как и тебе.

– Вот оно что, – задумчиво проговорил командир. – Ну ладно, снял ты тяжесть с моей души. Я уж думал, что не уберёг штурмана. А куда ехать-то и когда?

– Через час машина на станцию, проездные – до Иваново, куда дальше, на какие самолёты – не знаю.

– Но это ничего, главное, что в строю, остальное приложится. Жаль, что не можем проводить тебя по-человечески, вылет, сам знаешь.

Все как-то дружно умолкли. Доели борщ, быстро проглотили макароны по-флотски, запили всё это компотом и пошли всем экипажем провожать штурмана.

Подошли к штабу, у которого уже стояла машина. Увидев лётчиков с вещами, направляющихся к автомобилю, начпрод, который, вероятно, и ехал на станцию по делам своей хлопотной службы, подошёл к ним и спросил:

– Ребята, кто едет? Давай в кузов, времени нет, опоздаем к поезду.

На прощание командир обнял Александра.

– Спасибо тебе, Саша, за всё. С тобой я чувствовал себя уверенно. Удачи!

– И тебе, командир, спасибо. Счастливо оставаться.

Командир отвернулся, а штурман, обняв радиста и пытаясь избавиться от кома, предательски подступившего к горлу, проговорил ему в ухо:

– Береги командира, Петя.

– Удачных полётов, Сашок! – в свою очередь пожелал Иванченко.

Забросив вещи, лейтенант Сорокин легко запрыгнул в кузов полуторки, которая уже тронулась с места. Потом встал, снял фуражку и помахал ею своим друзьям. Грузовик свернул на просёлок, и аэродром остался позади.

Александр примостился в углу кузова. Чувства, которые он переживал, были незнакомы. Его охватила грусть и даже печаль расставания с друзьями. Здесь оставались те, с кем вместе жили, ели, пили, летали на бомбёжки, садились на вынужденную и улетали из-под самого носа фашистов. Несмотря на все трудности такой жизни, здесь было всё известно, всё было близким и родным. А ждала его новая жизнь, новые самолёты, новые друзья.

От всего этого перехватывало дух и было немного не по себе. Его пугало неизвестное. Успокаивало лишь то, что этот переезд от него не зависел.

Внезапный вызов

Лето 1942 года. Ирак. Город Басра. Советская военная миссия по приёмке самолётов, получаемых от союзников по Ленд-лизу. Здесь на местном аэродроме американские специалисты передавали советской стороне прибывшие морем самолёты, после чего наши лётчики эстафетой перегоняли их на советско-германский фронт.

В ангаре, где стояло несколько самолётов, ожидавших своей очереди на приёмку, за походными столиками на аккуратных раскладных стульчиках с брезентовыми сидениями расположились советские и американские инженеры, которые подписывали акты приёма-передачи очередного американского самолёта, бомбардировщика В-25 «Mitchell».

Несмотря на ранний час было довольно жарко. Ангарная тень не спасала. От металлической крыши этого аэродромного сооружения тепло шло, как от печки-буржуйки. Американские вентиляторы, которые, медленно вращаясь под потолком, словно крылья волшебной мельницы, гоняли по ангару воздух своими огромными лопастями, прохлады не приносили.

– Как же надоела эта жара, – вытирая со лба пот уже мокрым носовым платком, проговорил старший инженер на приёмке Борис Кисельников.

В это время зазвонил телефон.

– Дежурный, слушаю, – поднял трубку дежурный техник.

Он внимательно слушал, что ему говорили на другом конце провода и по ходу этого телефонного сообщения уже трижды проговорил магическое для каждого военного человека слово «Есть!» Произнеся его в последний раз, положил трубку. Повернувшись к работающим офицерам, он, чтобы его услышали, прокричал:

– Старшего инженера Кисельникова и инженера по радиооборудованию Радоминова – срочно к командиру.

– Что там опять случилось? – проворчал Кисельников. Он поставил свою подпись на последнем экземпляре акта, поднялся и повернувшись к инженеру по радиооборудованию продолжил: – Вот, помяни моё слово, Женя, в очередной раз просовещаемся, а потом, в самое пекло, когда солнце в зените, будем догонять, – махнул рукой и закончил своё грустное выступление: – Эх, где наши милые русские берёзы и проливные, недельные дожди? Пошли, мой друг, пошли.

Когда вышли из ангара, Кисельников спросил:

– Слушай, Женя, а не натворил ли ты чего-нибудь? А меня как твоего непосредственного начальника за упущения в воспитательной работе? – и он, подозрительно прищурившись, посмотрел на Радоминова.

– Да нет, Борис Васильевич, я же всё время у вас на глазах.

– А, может быть, когда я сплю? – подначивая, не унимался тот. Ему, Кисельникову, нравился этот инженер: хорошо знает своё дело и смело берется за любую работу.

– В это время, – сказал Радоминов, – я, к сожалению, тоже сплю.

– А отчего это – «к сожалению?» В наше, брат, военное время лишний час сна – это залог успешного выполнения боевой задачи, – попытался пошутить Кисельников.

Они пересекли бетонную стоянку, направляясь к коттеджу, в котором располагалось руководство советской военной миссии.

Когда подошли к крыльцу, входная дверь резко распахнулась, и на крыльцо выскочили раскрасневшиеся, сияющие от улыбок девушки – Лена Макарова и Наташа Финелонова. Они были переводчицами советской военной миссии. Увидев инженеров, бросились к ним, торопясь сообщить сногсшибательную новость. Лена не удержалась и от нахлынувших чувств даже чмокнула каждого из них в щёки.

– Ой, мальчики, представляете, вызвал командир и, – Макарова сделала голос нарочито суровым: – «Сержант Макарова и сержант Финелонова, немедленно собирайтесь. Вас вызывают в Москву. Вылет через два часа». Представляете? Если повезёт, я уже сегодня буду дома!

Лена выпалила всё это одним залпом. Ей казалось, что её радость должны разделить все. Офицеры стояли опешившие. Во-первых, они никак не ожидали от Леночки такого проявления чувств, она была всегда очень стеснительна, строга и не допускала по отношению к себе никакой фамильярности. Вовторых – не это ли является причиной и их вызова к старшему начальнику?

– И чему же вы тут радуетесь? А почему – в Москву? Причину вызова вы хоть узнали? – придержал собравшихся было бежать девушек Кисельников.

– Нет, – смутившись, сказала Наташа. – Приказал быстро сдавать дела и сегодня же попутным бортом в Москву.

– А может быть, эти? – Евгений кивнул головой в сторону домика, где располагался особый отдел.

Наташа пожала плечами:

– Думаю, нет, повода не давали, – оптимизма, однако, в голосе поубавилось. – А вы чего сюда в разгар рабочего дня?