Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай Страница 7

Все это в какие-то секунды пронеслось в голове Юджина Смита. Нет, он не переживал из-за свержения Зьема. Если Америке было выгодно его уничтожить, значит, спастись у него не было шанса. Хотя тогда, после разговора с братом президента, Юджин Смит, не зная всей суммы фактов, испытывал смутное недовольство и собой, и развитием событий. «Нго Динь Ню был прав, — думал Юджин Смит, — вряд ли в Южном Вьетнаме найдется более преданный слуга Америки, чем Зьем». По первому намеку американского посла он перетряхивал свое правительство, удаляя из него всех, кем было недовольно американское посольство. Двенадцать раз Зьем реорганизовывал свое правительство. Он уволил в отставку тридцать пять министров и треть генералов своей армии. Перед самым своим концом он сместил восемнадцать губернаторов и тридцать вице-губернаторов, которые также были неугодны американскому посольству и военной миссии за плохую организацию борьбы с Вьетконгом. «А тот, кто придет на смену обреченного президента, — думал полковник Смит, — разве он сам пойдет воевать с солдатами Вьетконга? Война во Вьетнаме все равно будет войной американской». В канун получения медали за мужество Юджин Смит почувствовал иголочный укол совести. «Зачем потребовалось Америке свергать императора Бао Дая, заменять его Нго Динь Зьемом, а потом убивать и этого, чтобы возводить на трон тех, у кого тоже нет сторонников?»

— Сейчас генерал Фрэнсис Райтсайд, — донесся до Смита голос президента, — кратко изложит предысторию— я повторяю — предысторию — нового курса, чтобы было яснее, чем диктуется его необходимость. Пожалуйста, генерал.

Генерал Фрэнсис Райтсайд поднялся, раскрыл папку и стал рассказывать о положении во Вьетнаме, изредка подходя к карте, висевшей сбоку от президента.

— Присутствующие здесь господа хорошо знают, какие обстоятельства заставили нас взять на себя ответственность за судьбы Вьетнама. Полностью провалившаяся, беззубая политика французов привела не к удушению заразы коммунизма, а к ее более широкому распространению. Она стала разливаться как река в половодье, и в ней тонули и французские амбиции владеть Индокитаем, и наши расчеты не допустить проникновения в этот район земного шара советской идеологии, которая с победой коммунистов непременно стала бы здесь господствующей. Когда после поражения французской армии под Дьенбьенфу, — генерал ткнул указкой в едва приметную точку на огромной карте, — было решено созвать конференцию в Женеве, мы уже имели свой план. Мы считали тогда, как считаем и теперь, что Индокитай — это приз, стоящий большой игры. Капитан нашей сильной сборной бейсбольной команды — это слова президента Эйзенхауэра — покойный Джон Фостер Даллес поехал в Женеву, чтобы статьями соглашения закрепить наши интересы в Индокитае. Однако расчеты не оправдались. Россия и Северный Вьетнам, поддержанные другими участниками совещания, сумели настоять на своем методе решения индокитайской проблемы. Правда, обнадеживающей была секретная встреча Джона Фостера Даллеса с министром иностранных дел красного Китая. Характер отношений с Пекином был таков, что нельзя было ожидать полного взаимопонимания и откровенности. Пекин искал, а скорее всего — прощупывал пути сближения с нами, но был осторожен. Мы же, если говорить откровенно, напоминали лошадь, глаза которой были прикрыты плотными шорами… Мы не придали значения намеку, сделанному министром иностранных дел Пекина, и опасались, что если вмешаемся во Вьетнам так же, как это было в Корее, то столкнемся с объединенным фронтом Вьетнама, Китая и России. А намек был брошен, между прочим, такой: «У Китайской Народной Республики слишком много забот по строительству нового Китая, чтобы после победоносно завершившейся революции втягиваться в военное противоборство с такой великой страной, как Америка. Но пусть у вас не будет иллюзий, мы не оставим в беде наших друзей во Вьетнаме». Мы тогда, повторяю, не поняли ситуации. Генерал Эйзенхауэр проводил свою очередную партию в гольф, когда ему доложили о телеграмме Джона Фостера Даллеса о положении в Женеве перед обсуждением индокитайского вопроса. Даллес сообщил, что Соединенные Штаты могут оказаться в крайне неудобной позиции и что решение о проведении всеобщих выборов во Вьетнаме все равно будет принято. Лучше, предлагал Даллес, мы возьмем дело в свои руки, которые не будут связаны нашими слишком определенными обязательствами. «Передайте Джону, — сказал тогда президент, — что мяч, лапта и рукавицы — наши. Мы их решили забрать домой, поэтому игра, которую нам хотят навязать, не состоится. Пусть Джон не задерживается в Женеве, там хороший климат, но я его жду на партию в гольф уже в этот уикэнд».

Фрэнсис Райтсайд перевернул в своей папке несколько листков, сделал глоток кока-колы и продолжал:

— Мы усилили свою работу в Южном Вьетнаме, направляя все внимание на то, чтобы не допустить всеобщих выборов, оставить страну разрезанной семнадцатой параллелью по реке Бенхай на длительное время, во всяком случае до тех пор, пока не появится возможность для ее объединения, но уже на наших условиях. И, как показали события, этот курс был наиболее правильным. Позже в своих воспоминаниях, которые вышли под названием «Мандат на перемены», президент Эйзенхауэр писал — я позволю привести дословно его высказывания: «Если бы в 1956 году, как это было предусмотрено. Женевским соглашением, были проведены всеобщие выборы, то, возможно, восемьдесят процентов населения проголосовали бы за коммуниста Хо Ши Мина». Таким образом, этот раунд игры был за нами. После свержения императора Бао Дая, который слишком внимательно прислушивался и приглядывался к тому, что говорилось в Париже, к власти пришли более смелые люди. Впоследствии, правда, они не оправдали наших надежд, но на первых порах они действовали энергично. Они пригласили большую группу наших советников. Во Вьетнам отправилось не так много — тысяч двадцать наших солдат и офицеров, которые не только теоретически учили вьетнамцев воевать, но и показывали, как надо это практически делать. Наши солдаты проявили героизм в джунглях и болотах Вьетнама, показали, что их не связывают нормы ложно понимаемого милосердия, когда речь идет о сокрушении и уничтожении носителей враждебной коммунистической идеологии.

Полковник Юджин Смит заметил, как снова нервно задвигался на своем стуле сенатор Брайтсан, как поморщился помощник государственного секретаря Робертс. Но он заметил также недоброжелательный, мгновенно брошенный на сенатора взгляд президента Джонсона. А генерал между тем уже излагал план Стэйли — Тэйлора.

Директора Стэнфордского исследовательского института Юджина Стэйли полковник Смит знал довольно хорошо, он не раз приезжал во Вьетнам в ранге специального посла президента США. Сухой, отчего казался еще более высоким, подозрительно осматривающий каждого, кого встречал первый раз, Стэйли жил, кажется, одной идеей — идеей ненависти. Он ненавидел всех — в самой Америке или за ее пределами, — кто выражал несогласие с глобальными планами США или просто сомневался в их целесообразности. Смит хорошо помнит, как в американском посольстве на улице Тхонг-нят во время выступления Стэйли кто-то из дипломатов задал вопрос:

— Господин посол, а так уж важен для нас этот Южный Вьетнам, чтобы за него платить жизнью и кровью наших парней?

— Как ваша фамилия? — истерически крикнул Стэйли. — Скажите, как ваша фамилия, чтобы я знал человека, которому чужды интересы Соединенных Штатов? — И, не дожидаясь, а может, и не нуждаясь, чтобы фамилия была названа, Стэйли разразился грозной речью, в которой говорил, что Америка не зря ступила на эти берега, чтобы уходить, не добившись своей глобальной стратегической цели. Никто не знает, с каких рубежей может начаться война против коммунизма в будущем. Так будет лучше, если эти рубежи выдвинуть подальше вперед, создать дружественные Америке режимы в большем числе стран, поддержать всех, кто выступает вместе с Америкой. — Кто с нами — тот прав! — выкрикнул Стэйли, — Я не думал, что среди наших работников за рубежом есть люди со слабыми нервами, дрожащие, когда видят, как из порезанного пальца течет кровь. Нам ли бояться жертв, когда речь идет о том, чтобы прочным бастионом демократии укрепиться на всех материках? Колумб открыл Америку, а мы сделаем ее вершительницей судеб мировой истории.

Стэйли, которого поддержал председатель объединенного комитета- начальника штабов генерал Максуэл Тэйлор, разработал свой план победы над коммунистами во Вьетнаме.

— Почему коммунисты оказываются для нас неуловимыми? — задавал вопрос Стэйли, обращаясь к американским солдатам частей «особого назначения». — Я бы сравнил Вьетконг с бактерией, которая, попав в благоприятную питательную среду, начинает плодить себе подобных в неисчислимых количествах. Надо лишить его этой питательной среды, сделать так, чтобы коммунисты были окружены безлюдной зоной, чтобы, куда бы ни кинулись, они натыкались не на вьетнамских крестьян, а на пустыню, где каждый подозрительный может быть убит даже без предварительного окрика: «Стой! Кто идет?»