Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных Страница 7

— Представляешь, как все, кто находится в Каменоречье, завидуют сейчас нам с тобой, — прошептала Войтич, грациозно подплывая под мощное, еще не тронутое тленом ни фронтовой худобы, ни старости, тело Беркута.

Лаская ее, Андрей ощущал захватывающую упругость груди, живота, бедер… Эта удивительная женщина казалась сотворенной из каких-то странных слитков мышц, каждый из которых существовал, пульсировал и сопротивлялся его натиску как бы сам по себе. Возможно, она и была той идеальной женщиной, какую только могла создать природа для выживания, праздника плоти и продолжения рода человеческого.

— Они и в самом деле завидуют нам, Калина, — несколько запоздало признал Беркут, придя в себя настолько, чтобы ощутить, что тела их слились воедино, что лицо его зарыто в пахнущие мятой волосы женщины; что руки Калины крепко и как-то отчаянно обвились вокруг него, каждым движением своим провозглашая: «Мое, мое, все это мое и только мое! И всякую, которая посмеет… — пристрелю!». Вот именно: «пристрелю»!

— Знаешь, капитан, не верю, что мы с тобой здесь погибнем, — молвила Войтич, когда страсти немного улеглись и движения их тел перешли в ненасытную чувственную игру. — Опасаюсь, ужасно боюсь за тебя, но не верю. Видение мне — что мы с тобой как раз уцелеем. Даже если все остальные лягут в землю. Так уж нам суждено.

— Не очень-то справедливо по отношению к другим. А все же хотелось бы…

— Перед уходом на задание заглядывала к старику Заметил, что он уже почти не выходит из дома?

— Заметил, конечно, жалко старика.

Беркут действительно несколько раз заглядывал к Брыле. Старик неподвижно лежал в большой, на всю ширину своей комнатушки, постели, соорудив из одеял и шинелей то ли спальный мешок, то ли неудачно поставленную палатку, и не то, чтобы слишком уж болел, а просто, целеустремленно, осознанно и вполне добровольно доживал последние часы, объявляя всякому, кто наведывался к нему, что час его пришел и пора «отходить к вратам Господним».

— Так вот, завещает мне старик Брыла и дом этот, и камнерезальную мастерскую.

Беркут лукаво улыбнулся. Кто знает, во что превратится эта хижина уже завтра утром. Тем не мене, к радости Калины, оказавшейся обладательницей этого странного камнереченского «замка», отнесся уважительно.

— И еще, как оказалось, у него есть дом в Камышовке, ближайшей деревне, всего в двух километрах отсюда. Мощный, выстроенный из огромных диких каменьев, он — Брыла в этом уверен — переживет еще десять войн. Разве что крышу придется подлатать. Но пока что она цела.

— Тот, деревенский, дом — тоже завещает тебе?

— Кроме меня, у него никого больше нет. Единственная дочь, ну, та, о которой я тебе рассказывала…

— Знаю,не надо напоминаний.

— Кто бы мог подумать? — сокрушенно вздохнула Войтич. — И разве она одна?

— Очевидно, тут дело не в ней и не в тебе, а в том, почему в принципе такие концлагеря могли возникнуть в нашей стране… Но ты заговорила со мной о наследстве. С какой стати?

— Потому что собираюсь ждать тебя здесь, капитан. Может быть, в этом же доме. Куда бы судьба ни забрасывала тебя, как бы сладко или дурно тебе ни было — всегда помни: где-то там, в Каменоречье, ждет тебя женщина, которую ты умудрился ласкать посреди двух фронтов. И не важно, будет у меня какой-то мужчина или не будет. Лишь бы ты появился. Если тот, кто возле меня прижился, сам не уйдет…

— …Пристрелю, — добавил вместо нее Беркут, и оба расхохотались.

— Я так понимаю, что у каждой женщины есть свой, судный мужчина. Так вот, таким, судным, мужчиной моим случился ты. Почему так произошло — не знаю и знать не хочу. Набиваться, жизнь тебе калечить — тоже не собираюсь. Но до конца дней буду помнить, что у меня один «судный» мужчина. И мужчина этот — ты, — вонзалась ему ноготком в грудь Калина.

7

Когда капитан добежал до гребня, за которым, на каменистой равнине, начинались хуторские дворы, яростная атака немцев уже захлебнулась, но в разных точках плато — в развалинах домов, между скалами, на склонах небольших ущелий — пристрелка все еще продолжалась.

На сей раз немцы, судя по всему, не собирались отходить под прикрытие первого вала — как это они обычно делали после каждой неудавшейся атаки, опасаясь того, что русские могут проникнуть им в тыл по подземным ходам. Сейчас они продолжали концентрироваться в небольших укрытиях, очевидно, рассчитывая на поддержку роты, расположившейся на правом берегу реки.

— Эй, как вы там чувствуете себя?! — ободряюще крикнул Беркут, обращаясь к нескольким бойцам, не совсем удачно притаившимся в руинах дома и сарая. Немецкий пулеметчик, засевший на вершине валуна, заставлял их втискиваться в присыпанную мокрым снегом щебеночную грязь, пресекая любую попытку подняться. С высоты его «сопки» эти руины просматривались как на ладони, и только камни, из которых когда-то были сложены строения, да «негордое» ползание пока что спасало бойцов от его пуль.

— Как на приеме у архиепископа, — послышался голос Мальчевского. Но где притаился сам младший сержант, он так и не понял. — Этот «тутанхамон египетский», что на валуне засел, второй час тосты произносит, а пить не дает! Ты там с ним не можешь чокнуться?

— Он прикрыт от меня выступом!

— Ага, устроился, сволочь, как у верблюда на горбу, старообрядец христогосподний!

— Ох, и словарь же у тебя богатый! — не удержался капитан, чтобы хоть как-то морально поддержать его. После удачного отражения очередной атаки он чувствовал себя куда увереннее, чем должен был бы чувствовать комендант тающего на глазах и, по существу, гибнущего гарнизона. 1'

— Германские солдаты! Слушайте меня! Я — лейтенант Хейнштоф, который попал в плен! — прокричал во всю свою голосовую мощь Беркут. — Командир русского гарнизона предлагает вам отойти на исходные позиции! Если через двадцать минут вы этого не сделаете, их штурмовые группы появятся у вас в тылу! И начнут истреблять вас! Всем отходить на исходный рубеж! Повторяю: всем германским солдатам предлагается отойти на исходный рубеж!

Андрей отлично понимал, что этот странный ультиматум не способен заставить немцев отойти. Но в то же время не сомневался, что он внесет сумятицу в их настроение. А значит, даст хоть какую-то передышку его бойцам. Только бы они сумели воспользоваться ею.

— Эй, лейтенант Хейнштоф, или как там тебя!

Несколько мгновений Беркут отыскивал глазами того, кто вступил с ним в переговоры, пока наконец не наткнулся на гребешок тулии офицерской фуражки, несмело высовывающейся из-за выступа почти рядом со стволом пулемета.

— Слушаю вас!

— Если ты владеешь русским, то передай их командиру, что это я даю ему двадцать минут! Чтобы он мог сдать весь свой вонючий гарнизон!

— Поговори с ним еще, поговори! — Скосив глаза вправо, капитан увидел Калину. Он узнал ее по тому, как, не по-мужски виляя бедрами, Войтич восходила на склон каменной ложбины. И при этом странно, на вытянутых руках, держала винтовку. — Отвлеки, я сейчас…

— Хорошо. Я передам это коменданту, — Беркут видел, как Калина заползает по желобу. Там, наверху, она окажется в удобной седловине. — Он рядом со мной. Но кто вы?! Как вас представить?

— Я — обер-лейтенант. Командир группы, которая…

В треске стрельбы, доносившейся со стороны основной штольни, Беркут не уловил выстрела, произведенного девушкой, однако ясно услышал отчаянный крик немецкого офицера, медленно поднимающегося из-за уступа. Один из пулеметчиков попытался перехватить его, чтобы обер-лейтенант не полетел вниз, но тотчас же сам опрокинулся на спину, грохнув каской по стволу пулемета.

— Ты говори с ними, капитан, говори! — донесся до Андрея азартный голос Калины. — Там еще третий. И несколько человек подбегает! У меня тут с ними последнее, кровавое танго…

— Не высовывайся, засекут! — предупредил ее Беркут. — Мальчевский, проскакивай сюда! Прикрой! — и, выхватив из кармана лимонку, бросился к пулеметному гнезду.

Залег Андрей как раз в тот момент, когда пулемет снова ожил. Очередь прошла у его головы, а высекаемые пулями каменные искры прожигали кожаные перчатки и впивались в руки.

Переждав пулевую истерику немца, капитан чуть приподнял голову и видел, как девушка на какое-то мгновение поднялась на колено, выстрелила и вновь залегла, но лишь для того, чтобы передернуть затвор и осмотреться.

Почти в то же мгновение, когда прозвучал следующий ее выстрел, Беркут рванулся к пулемету, залег уже метрах в десяти от него, сжавшись под небольшим валуном… но очереди не последовало.

«Неужели сумела снять второго пулеметчика? — не поверил своему везению Андрей. И тут же услышал голос Калины:

— К пулемету, капитан! Они подползают! К пулемету!

«Она еще и командует!» — холодно вскипел Беркут. И все же понимал: девушка права. Если немцы опять оседлают эту высотку, выбить их оттуда будет почти невозможно. Андрей бросился к скале.