Николай Брешко-Брешковский - Принц и танцовщица Страница 7

Наследный принц находился в это время в Веоле. Ему очень хотелось посмотреть и самое Фанарет, и ее танцы. Он читал и слышал о Медее, видел ее портреты, но самое Медею не видел. Это было случайность, так как по обыкновению часть года он всегда проводил за границей.

Возник вопрос — вопрос этикета: как быть? Принцу неудобно появиться в кинематографе, но выход был найден. Язон вместе со своим адъютантом, оба в штатском платье, незаметно прошли в закрытую ложу. А рядом в открытой ложе сидел Адольф Мекси, один из богатейших банкиров и дельцов не только в Дистрии, но и во всей Европе. В годы великой войны Мекси нажил колоссальные средства на поставках в армию, причем он снабжал не только Францию, Россию, Англию, но и враждебные им Германию, Австрию и Турцию.

Адольфу Мекси было тогда лет сорок, а в его мясистом, широком, бритом лице было что-то бульдожье, бульдог в пенсне. Да и в жизни Мекси представлял собою человеческую разновидность бульдога, бравшего все мертвой хваткой. Все, начиная с удовольствий и кончая материальными благами. Это был жестокий, холодный хищник, готовый шагать через трупы, если это вело ближе к намеченной цели. И фигура Мекси — под стать его бульдожьей физиономии — коренастая, крепкая, с короткой шеей и короткими ногами.

Между этими двумя ложами, закрытой и открытой, началось соперничество… Мекси велел заготовить в кулисах цветной магазин в миниатюре. Около двадцати корзин всевозможных оттенков, величин и форм. Какая-то цветочная оргия. Тут же вертелся большеголовый человек со шрамом, в неизменной светло-сиреневой визитке и в таком же сиреневом цилиндре.

Перед поднятием занавеса Медея Фанарет, уже одетая, вернее, раздетая для своего номера, с густым ярким гримом на лице, подчеркивающая им ее «восточность», накинув легкий шелковый пеньюар, вышла сделать предварительный смотр цветочным подношениям. У каждой корзины карточка, и на каждой карточке: «Адольф Мекси», «Адольф Мекси» и так без конца. Правильнее, до самого конца.

Человек со шрамом, убедившись, что это произвело впечатление на артистку, улучив момент, расшаркался, сняв свой «водевильный» цилиндр:

— Госпожа Фанарет позволит представиться: Церини, Ансельмо Церини.

Это ничего не сказало Медее, и, окинув полупрезрительным, полунедоумевающим взглядом этого провинциального щеголя, она ответила ему небрежным кивком головы, который одинаково мог сойти и за поклон, и за нечто переводимое так: «Нельзя ли меня оставить в покое?»

Другой на месте Церини, без сомнения, приуныл бы, но он не принадлежал к числу унывающих. Он тотчас же нашелся:

— Мой патрон — Адольф Мекси, великий ценитель искусства. Это по его поручению я озаботился, чтобы знаменитая Медея Фанарет была встречена подобающим образом, — и он широким жестом указал на стоявшие несколькими рядами корзины.

После этого Медея отнеслась к Церини с некоторым вниманием.

Никогда не следует пренебрегать секретарем человека, ворочающего миллионами. Это она знала по опыту. А Церини, становясь уже смелее, продолжал:

— Мой многоуважаемый патрон дал мне весьма лестное поручение просить вас, госпожаФанарет, о том, чтобы вы были так любезны украсить своим присутствием маленький интимный ужин, который он сегодня дает в вашу честь в своем роскошном палаццо…

Фанарет поняла: надо держать фасон. Пусть этот Мекси богат, пусть у него роскошный дворец, но, однако, пусть же не думает он, что ее так легко прельстить ужином.

А Церини полузаискивающе, полунахально улыбался в ожидании ответа, несомненно благоприятного. Но в данном случае он ошибся.

Ответ был таков:

— Меня несколько удивляет самоуверенность господина, господина Метакси.

— Мекси, — со священным ужасом поправил Церини.

— Пусть будет Мекси. Как же так? Не будучи мне представленным, не заручившись моим согласием, он уже зовет гостей на ужин в мою честь. Это, это даже не самоуверенность, а нахальство…

Церини больше уже не улыбался. Он так покраснел, что на его щеке шрам стал багровым.

— Но, глубокоуважаемая госпожа Фанарет, это же невозможно. Что же будет? Это же страшный удар для моего патрона…

— Это уже как вам угодно. Ваш патрон получит вполне заслуженный урок…

И с этими словами Фаварет, сделав насмешливый реверанс, впорхнула в свою уборную.

Церини остался в глупейшем положении. Что он скажет своему патрону? И, как ни оттягивал человек со шрамом неприятный момент, делать нечего, надо идти в ложу с докладом, за который ему, конечно, влетит… Мекси обозлится, а в такие минуты он не стесняется выражениях.

Не успела Фанарет очутиться в своей крохотной, насыщенной косметиками, духами и запахом ее тела уборной, постучали в дверь…

10. ВЫСОЧАЙШЕЕ ВНИМАНИЕ

Надо ли пояснять: Медею Фанарет во всех ее артистических турне, путешествиях и поездках сопровождала ее собственная горничная. Фанарет была слишком яркой «звездой», чтобы во время гастролей своих прибегать к помощи какой-нибудь случайной прислуги. В течение уже нескольких лет бессменной горничной при Медее состояла немолодая, некрасивая, костистая и черная испанка Мария. Взгляд ее черных глаз на худом бледно-синеватом лице нельзя было никак назвать ни приветливым, ни добрым, хотя, может быть, в глубине души Мария была и приветливой, и доброй. Может быть, почем знать? Говорят же: чужая душа — потемки.

Мария не была бы испанкой, если бы не одевалась во все черное. Это сообщало ей какой-то зловеще-траурный вид.

И госпожа, и горничная успели привязаться друг к другу, хотя вкусы и взгляды на жизнь у них были разные. Разные — до политических убеждений включительно.

Фанарет была монархистка, Мария же — республиканка, и в этом отношении никому, даже самой Фанарет, не уступала своих позиций.

Был такой случай в Париже, примерно за год до приезда Медеи в Веолу.

Фанарет жила на Вандомской площади в отеле Ритц. К ней обещал заехать на чашку чая инфант Луис, кузен короля Альфонса. В ожидании принца крови царствующего испанского дома Фанарет, зная республиканские убеждения своей Марии, забеспокоилась. Свое беспокойство она не скрывала от горничной.

— Мария, ты знаешь, через полчаса ко мне приедет Его Высочество инфант Луис?

— Знаю.

— Знаешь ли ты, Мария, что, как испанка, по этикету должна будешь поцеловать ему руку?

— Знаю, но Луис от меня этого не дождется. Это было бы противно моим убеждениям.

— Так и не поцелуешь?

— Так и не поцелую.

— Твое дело, заставить не могу. Но полагаю, Мария, ты не будешь держать себя вызывающе?

— Мадам, я хотя и прислуга, но обходиться с людьми умею, — огрызнулась камеристка, сжав тонкие губы и совсем не ласково блеснув глазами.

— Видишь, я хотела сказать ему, что ты испанка. А теперь не скажу.

— Это ваше дело…

Когда Луис вошел, Мария встретила его сухим церемонным, однако вполне учтивым поклоном.

Вот именно эта самая «республиканка» и подошла к дверям уборной, когда раздался стук, и приоткрыла их. Красивый, высокий господин, вполне джентльменского вида, протянул ей карточку. Протянул театральной горничной. Закрыв дверь, она передала карточку Медее.

— Князь Анилл Маврос, гвардии полковник, первый адъютант Его Высочества наследного принца.

Этого было достаточно вполне.

— Проси…

Едва Маврос вошел, Мария уже очутилась в коридоре. Во-первых, эта крохотная уборная едва ли вместила бы трех человек, а во-вторых, горничная знала раз навсегда: она может лишь в тех случаях оставаться, когда гость назойлив, скучен, Фанарет желает поскорее его сплавить.

— Очень рада, очень рада, — молвила с кокетливой улыбкой Фанарет, одной рукой придерживая на груди готовый раскрыться пеньюар, а другую протягивая князю.

В уборной было лишь два стула. Опустившись на свой у туалетного столика, Медея указала Мавросу на другой.

В виде вступления Маврос сказал несколько комплиментов и, как человек светский, сделал это с тактом и чувством меры, сумев остановиться как раз там, где уже начинались приторность и пошлость. За вступлением последовала сущность визита.

— Мадам Фанарет, вам угодно быть представленной Его Высочеству принцу Язону Атланскому, герцогу Родосскому?

— О, конечно, конечно, князь. Сочту для себя за великую честь.

— В таком случае… Сколько еще времени до вашего выхода?

— До моего выхода? Минуть десять-пятнадцать.

— В таком случае не откажите в любезности пройти вместе со мной в ложу Его Высочества, это сейчас же сбоку сцены. Ложа закрытая, вас никто не увидит.

Фанарет, научившаяся держать себя с коронованными особами, лицом к лицу с Язоном в густом полумраке ложи присела в глубоком придворном реверансе, и тогда лишь подала руку, когда Его Высочество протянул свою.