Генрих Гофман - Самолет подбит над целью Страница 7

— В этом-то обмундировании? Как раз до первой станицы дойдете, а там полицаи сцапают... Подайтесь к нам. В станицу отвезу, — неожиданно предложил парень. И заторопился: — Я вас в сарае спрячу. Какую-нибудь поддевку да валенцы на ваши меха выменяем.

— Далеко это отсюда? Немцев там нет?

— Немцев сейчас нет, а до станицы километров восемь будет.

— А не выдашь ты меня?

— Да бог с вами. Я сам-то до лета дотянуть хочу, а там и домой махну. Сказывают, немцы к лету до Урала дойдут.

— Держи карман шире! — рассердился Георгий. — Как бы к лету немцам за Днепром не оказаться.

— Да ну!.. — удивленно протянул парень.

— Вот тебе и ну. Вложили им уже на Волге за мое почтение. Тебя как зовут-то?

— Пузанком зовут. Кличка такая.

— Кличка незавидная...

— А я не обидчивый. С малолетства еще за большой живот эта кличка пристала.

Георгий задумался. Для большей безопасности ему, конечно, нужна была гражданская одежда. Окруженец своей бесхитростной простотой внушал некоторое доверие.

— Ладно, — Георгий махнул рукой, — если предашь, первая пуля тебе достанется.

— Да вы не бойтесь. Я честно. Спрячу, а потом Надежду Ивановну пришлю...

— Кто такая — твоя Надежда Ивановна? — насторожился Георгий.

— Она не моя, она ничейная. С Ленинграда, из блокады, значит, привезенная. Лезьте на воз, я вас сеном прикрою.

Карлов попытался залезть наверх и не смог. Он прижал к груди ноющую ладонь. Лоб покрыла испарина.

— Давайте помогу, — сказал Пузанок.

Парень подставил спину, Георгий вскарабкался на нее, потом на сено и лег, положив перед собой автомат. Пузанок забросал его сеном и перетянул воз веревками.

— Но, пошла! — парень причмокнул, дернул вожжи. Лошадь, проваливаясь в снег, тяжело потащила сани. Вскоре выбрались на проезжую дорогу. Парень забрался на верх воза.

— А как твое настоящее имя, Пузанок? — послышался из-под сена голос Георгия.

— Да ладно, зовите, как все, — Пузанок. Я уже привык так, — неохотно ответил окруженец. — Не разговаривайте только, а то кто-то навстречу едет.

Георгий прислушался: приближались частые удары копыт. Вот застучали рядом, вот замедлились, вот... Нет, проскочили мимо.

Дальше ехали молча. Наконец где-то рядом залаяла собака. Запахло кизяком и дымом. Лошадь остановилась.

— Пузанок приехал! — раздался мужской голос. — Эй, Надежда Ивановна! Помоги ему сено перекидать. Подъезжай, Пузанок, к сараю, — повелительным тоном сказал тот же человек. — Я пока к соседу зайду.

Лошадь тронула воз вперед. Пузанок сбросил с Карлова большую охапку сена.

— Вылезайте! Никого нет. Прыгайте в сарай, — зашептал он. — А теперь лезьте туда, — он махнул рукой на чердак, к которому была приставлена лестница. Быстро забравшись, Карлов огляделся: тут было немного сена, валялся рваный хомут, вожжи, торчали оглобли.

— Укладывайте скорей. — У края настила выросла копна сена.

— Пузанок! С кем это ты разговариваешь? — послышалось снизу.

— Надежда Ивановна, никому не скажете? — шепотом спросил парень.

— А что случилось?

— Я русского летчика нашел, сюда привез прятать.

Карлова резанули эти слова «русского летчика». «Почему парень не сказал „нашего летчика“. Почему?»

— Где он? — слабо вскрикнула женщина.

— Там!

Заскрипела лестница. Георгий увидел встревоженное лицо с большими скорбными глазами. Женщина влезла на чердак и бросилась к летчику.

— Родненький мой. — Она обняла его. — Наконец-то хоть одного увидела! Как там наши? Скоро ли придут?

— Скоро, скоро придут, — ответил Карлов, взволнованно. — До этих мест километров восемьдесят осталось. Через неделю будут здесь.

— Пузанок! Ты пока сваливай с саней, а как хозяин покажется, сюда подавать будешь, — негромко сказала Надежда Ивановна.

— Каким ветром вас сюда занесло? — снова обратилась она к летчику.

Карлов коротко рассказал, кто он такой и. как очутился здесь.

— Мне бы вот одежду гражданскую раздобыть. Дня за три добрался бы до своих.

— Что-нибудь придумаем.

Женщина смотрела на Карлова своими выплаканными глазами.

— А вы сами-то откуда, Надежда Ивановна?

— Из Ленинграда. Муж погиб на фронте в самом начале войны. А меня зимой сорок второго года эвакуировали из Ленинграда «дорогой жизни». Через Ладожское озеро... Сын у меня там погиб, Сашенька. Пять лет ему как раз перед этим исполнилось. — На минуту она замолчала. Задергались уголки губ. — Два «мессершмитта»... Видели, наверное, что женщины с детьми едут, и все равно стали обстреливать колонну. Первый раз обстреляли — пронесло мимо меня несчастье. А во второй раз... Ведь я его своим телом прикрыла. Только головку он высунул... И прямо в голову... — Она зажала лицо руками.

Георгий стиснул кулаки, застонал сквозь зубы.

— Что с вами? — встревожилась женщина.

— Нет, ничего... Бить негодяев надо, а я вот сижу...

— Эй, Надежда Ивановна! Принимайте, — крикнул Пузанок, и над навесом взметнулась охапка сена.

— Хозяин идет, — шепотом сказала женщина. — Садитесь сюда в угол, я вас прикрою.

Георгий удивился, с какой легкостью подняла она большую кипу сена.

— Натренировалась уже, — ответила Надежда Ивановна на его недоумевающий взгляд.

— Прошел в дом, — послышался снизу шепот.

С помощью Георгия она перетаскала сено и устроила удобное убежище.

— Ну, располагайтесь поуютнее, а мы в дом пойдем.

— А Пузанок не выдаст? — неожиданно спросил Карлов.

— Нет, что вы! Он сам несчастный.

— Почему же он назвал меня русским летчиком?

Надежда Ивановна смутилась.

— Это по привычке. Здесь почти все жители делят воюющие стороны на немцев и русских. К тому же русских здесь мало, в основном калмыки.

— А вы давно уже тут, Надежда Ивановна?

— Почти год... Когда убили Сашеньку, хотела немедленно идти на фронт. А потом увидела девочку. Ее не могли оторвать от убитой матери. Я уговорила маленькую, взяла с собой. У меня не хватило сил оставить ее и уйти на фронт... Нас с Лизой привезли сюда, в эту станицу. Я сняла комнату у нашего хозяина. А через несколько месяцев пришли немцы.

На дворе быстро сгущались сумерки.

— Скоро вы там? — негромко спросил Пузанок.

— Сейчас, сейчас! Попозже я коров поить приду, принесу вам поесть. — Она сняла рукавицу и протянула Карлову свою маленькую огрубевшую руку. — Я на радостях, что вас встретила, забыла даже имя спросить.

— Георгий меня зовут. Георгий Сергеевич, — сказал он, с благодарностью пожимая ей руку.

Было уже совсем темно. Георгий вынул начатую банку и доел сгущенное молоко. Захотелось пить. Он проделал в соломенной крыше дыру, достал немного снега, с жадностью принялся его сосать.

Холода он не чувствовал: верблюжий свитер, собачьи унты и меховой комбинезон надежно согревали его. Боль в раненой руке начала затихать, но зато разболелась голова. Будто тисками сдавило лоб.

Георгий полез в карман за кисетом. Табаку осталось совсем немного.

Вспомнился недавний случай. Георгий узнал, что Семенюк выменивает свой табак у товарищей на шоколадные драже «Кола», которые выдавались летчикам как средство от утомляемости.

Карлов тогда наедине крепко поговорил с Семенюком. Тот заупрямился было, но, пристыженный командиром эскадрильи, поклялся бросить такой обмен.

В тот же день, придя в общежитие, Георгий достал из-под матраца парашютную сумку и предложил летчикам высыпать в нее весь паек табака, а по мере надобности брать оттуда. Летчикам эта затея понравилась, и с тех пор в эскадрилье Карлова, да и в других эскадрильях появился «общий котел».

Георгий на ощупь свернул «козью ножку». Но закурить не решился: малейшая вспышка света могла выдать его. Он подержал губами незажженную самокрутку и бережно спрятал ее обратно в кисет.

«Семенюк и Архипов наверняка рассказали, что произошло вчера вечером, — подумал он. — Интересно, узнал ли об этом Емельянов? Если узнал, ругает меня на чем свет стоит».

Карлов не жалел о том, что полетел на задание с простреленной рукой. Рана не мешала пилотировать самолет. То, что его штурмовик оказался подбитым, было чистой случайностью.

«Емельянов поймет. Должен понять. А зато какой переполох устроили мы на Сальском аэродроме!.. Но где же Долаберидзе? Наверно, погиб парень... Да, тягостно сейчас в полку». Он вспомнил, как мрачнел командир, когда ему на подпись приносили извещение о гибели летчика.

С ужасом представил себе Георгий, что и его жена получит такое извещение.

«Нет, нет, — отогнал он эту мысль. — Ведь друзья видели, что я вылез из самолета. Они найдут, как успокоить жену, объяснить, почему я перестал писать ей.»

Сержанты Семенюк и Архипов вернулись с аэродрома в общежитие.

Весь день они, словно заговорщики, держались в стороне от летчиков и, как только с командного пункта взвилась красная ракета — сигнал отбоя, — одни направились в станицу. Первыми пришли они в общежитие своей эскадрильи; не снимая комбинезонов, уселись за стол. Казалось, каждый думал о своем, но когда Семенюк поднялся и достал баян Георгия, Архипов повернул голову в его сторону.