Наталья Кравцова - На горящем самолете Страница 7

Самолет приближался к переправе.

Тонкий серп месяца висел над землей. Чуть поблескивала река. Светлели пятнами плавни.

Еще все было тихо. Еще не зажегся ни один прожектор, не раздался ни один выстрел. Но переправа была уже близко, почти рядом. Руфа напряженно ждала момента, когда эта тишина взорвется... Еще немного, может быть десять секунд... И включатся прожекторы, заговорят зенитки...

Это напряженное ожидание, когда еще не стреляют, но вот-вот начнут, Руфа не любила. Уж лучше пусть стреляют, тогда, по крайней мере, все ясно...

Бросив прямо из кабины осветительную бомбу, Руфа высунулась и стала глядеть вниз. Повиснув в воздухе, бомба осветила реку и узкую полоску переправы. Через переправу проходила прямая дорога, по ней двигались темные квадратики машин.

Зажегся прожектор, за ним еще несколько. Лучи медленно шарили по небу в поисках самолета.

– Леля, будем бомбить с планирования, – сказала Руфа, и летчица послушно убрала газ, сбавив обороты мотора. Теперь ПО-2 почти неслышно снижался в направлении цели. Нужно было спешить, чтобы бросить бомбы, пока самолет не обнаружили.

– Левее, левее... Ныряй под прожектор!

Леля ловко спикировала, так что луч прошел выше самолета.

– Сейчас буду бомбить. Держи курс. Чуть правее... Еще немного... Так!

Самолет слегка качнуло: это отделились одна за другой несколько бомб. Руфа взглянула на высотомер. Он показывал шестьсот метров. Леля продолжала планировать. В тишине ухнули взрывы. Серия бомб перекрыла переправу, причем одна из бомб попала в самое основание.

– Отлично! – сказала Леля.

Руфа промолчала. Ей было приятно услышать похвалу из уст своей летчицы: обычно Леля не хвалила ее.

Застрочили зенитные пулеметы, сначала наугад. Но вот Леля сказала:

– Высота небольшая, больше снижаться нельзя. Я дам газ.

Внизу услышали самолет. Лучи метнулись к нему, совсем близко запрыгали огненные зайчики. Пах-пах! Пах-пах-пах!

Стало очень светло: лучи скрестились. Внизу ярким слепящим светом горели зеркала. Леля на полной скорости, выжимая из самолета все, что могла, уходила к линии фронта. Но лучи скользили вместе с самолетом, не выпуская его из перекрестья.

Внезапно Руфа почувствовала короткий толчок снизу. Чем-то обожгло ногу. Она ощупала унт, но ничего подозрительного не обнаружила. И тут раздался встревоженный голос Лели:

– Мотор барахлит...

Действительно, мотор фыркал, давал перебои и никак «не забирал».

Леля подкачивала шприцем бензин, пыталась как-то поддержать работу двигателя... А в моторе что-то стучало... Высота падала... Четыреста метров, триста...

Руфа теперь смотрела только на землю. Впереди поперек курса проходила шоссейная дорога. По ней шли машины. Садиться здесь значило тут же попасть к немцам. Уж лучше – прямо в машины...

Мотор стучал, давал перебои, но тянул все-таки... Леля старалась лететь на небольшой скорости, очень осторожно, и высота хотя и уменьшалась, но постепенно.

– Может быть, дотянем?

– Попытаемся, – неопределенно ответила Леля.

К аэродрому они прилетели на высоте пятьдесят метров. Леля посадила самолет с ходу. И только тогда, когда она зарулила самолет на место и выключила мотор, Руфа сказала ей:

– Леля, помоги мне. Я не могу вылезти...

– Что с тобой?

– Нога... Что-то с ногой.

– Я сейчас вызову санитарную машину, – предложила Тося Вахромеева, механик. – Вообще, я вижу, вас там здорово потрепали. Мотор поврежден, вон, сколько пробоин в крыле...

Она побежала за машиной.

Нога у Руфы распухла и почти не двигалась.

– Что ж ты молчала? – укоризненно сказала Леля.

– А чем бы ты мне помогла?

Приехала «санитарка», и Руфу усадили в нее. Докладывая командиру полка, Леля сказала коротко:

– Задание выполнено. Переправа повреждена. Штурман Гашева, кажется, ранена. Самолет неисправен.

Она ни словом не обмолвилась о том, что пришлось пережить им с Руфой. Бершанская посмотрела на нее долгим, проницательным взглядом и все поняла сама.

– Был сильный обстрел?

– Три крупнокалиберных пулемета. А как Гашева?

– С ногой у нее что-то.

У Руфы оказалось легкое, поверхностное ранение. Пуля скользнула по ноге и застряла в металлических прутьях сиденья. Во время полета рана кровоточила, и нога затекла.

Три дня Руфа не летала. От связного летчика из дивизии Михаил узнал о случившемся. На следующий день, возвращаясь с боевого задания, уже на рассвете, он прошел на бреющем полете над аэродромом девушек и бросил на старт записку для Руфы.

С этих пор они стали пользоваться таким способом связи. Иногда и Руфа сворачивала с маршрута немного в сторону, туда, где находился аэродром «братцев», и посылала Михаилу воздушную почту.

Однажды Руфе сообщили, что Михаил не вернулся с задания и неизвестно, что с ним. Но уже через день Руфа получила письмо, где в обычном для него стиле Михаил писал: «Все в порядке. Немного задержался с возвращением. Просто решил выяснить, что делается на передовой, почему там наши не наступают...»

На самом же деле все было не так просто и весело. На подбитом самолете он едва-едва дотянул до линии фронта и приземлился у самых передних траншей...

Наступление на Кубани продолжалось. Наши войска оттесняли противника все дальше и дальше на Таманский полуостров. К концу весны линия фронта стабилизировалась. Гитлеровцы укрепились на так называемой «Голубой линии» – оборонительной полосе, которая тянулась вдоль речек и плавней от Черноморского побережья южнее Новороссийска до Темрюка на Азовском море. Эта линия обороны была названа «голубой» именно по той причине, что проходила она вдоль водных преград.

Всю весну и лето 1943 года здесь шли жаркие бои на земле и в воздухе. В это время в небе Кубани сражались знаменитые асы Покрышкин, братья Глинка и многие другие летчики 4-й воздушной армии генерала Вершинина. Женский авиаполк, который теперь стал называться 46-м гвардейским, воевал на Кубани в течение шести месяцев, принимая участие во всех крупных операциях.

...В апреле станица Пашковская, расположенная под Краснодаром, утопала в белом тумане цветущих садов. На большом аэродроме стояли в капонирах ПО-2. Отсюда девушки летали бомбить врага к станице Крымской, к Новороссийску и Темрюку. На краю аэродрома уже возвышались четыре свежих холмика – могилы погибших летчиц. Одной из них, Дусе Носаль, было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Дуся Носаль считалась лучшей летчицей полка. Над целью, около Новороссийска, ее ПО-2, освещенный луной, был обнаружен вражеским истребителем. Враг неожиданно атаковал самолет и выстрелом из пушки убил летчицу. Штурман Глаша Каширина привела самолет на аэродром. Ей было трудно: тело убитой летчицы сползало вниз, давило на ручку управления.

Время от времени Глаше приходилось бросать управление, вставать и подтягивать Дусино тело кверху...

Когда в полку была создана еще одна, третья, эскадрилья, командиром ее назначили Лелю Санфирову, а штурманом Руфу Гашеву. Девушки много летали.

Летали каждую ночь. С вечера до утра.

...Они не вернулись в ночь на первое мая. Их долго ждали, дежурили на аэродроме, но они так и не прилетели.

Праздник был омрачен. Днем десяти летчицам торжественно перед строем полка вручали ордена. Каждая подходила к столу, и командир дивизии поздравлял ее и передавал ей награду. А два ордена некому было получить, и они остались лежать на столе в красных коробочках. Два ордена Красного Знамени...

Только три дня спустя все выяснилось.

...Когда обстрел прекратился, Руфа еще раз оглянулась: на земле, в самом центре развилки дорог, горела автомашина, одна из тех, которые она бомбила. Темный дым клубился над дорогой.

– Посмотри, Леля, горит! Машина горит! – сказала она в переговорную трубку.

Но Леля не ответила, и Руфа сразу почувствовала: что-то произошло. Стояла тишина. Такая удивительная тишина, какой в полете не бывает. Эта тишина резала слух.

Она взглянула на мотор: винт замер, широко раскинув неподвижные лопасти. В передней кабине Леля, пытаясь запустить мотор, нагибалась, двигала рычаги.

Винт был неподвижен. Самолет планировал, теряя высоту, и стрелка высотомера скользила от цифры к цифре в сторону нуля.

Наконец Леля произнесла:

– Все. Не запускается.

– Что, попали в мотор, Леля? – спросила Руфа, хотя и так все было ясно.

– Да. Еще когда ты бомбила.

Включив свет в кабине, Руфа нашла по карте то место, где находился самолет, и моментально определила, что до линии фронта не дотянуть.

– Сколько остается до линии фронта? Успеем? – услышала она Лелин голос.

Можно было сразу же уверенно сказать «нет», но так не хотелось произносить это «нет», что она, помедлив, ответила: