Яков Михайлик - Соколиная семья Страница 7

— О, пополненьице! Свеженькое, — услышал я над головой хриповатый озорной басок. Его обладатель, скользнув по моей спине каблуком сапога, спрыгнул на пол.

— Петухов! — прокричал он. — Гони пяток Яковлевых! Не видишь, люди ждут. Потом уже другим, дружелюбным тоном: – Здорово, ребята! Занимайте любое купе.

На следующий день мы узнали, что многим летчикам Як-1 казался недосягаемой мечтой. Машин не хватало, и командиры формирующихся частей в первую очередь отбирали тех людей, которые уже имели боевой опыт.

О новом истребителе конструкции Яковлева ходили легенды. Он не уступал Мессершмитту-109 на горизонтали и превосходил его на вертикали.

Спустя несколько дней мы как бы рассосались в общей массе земных соколов, завели новые знакомства, запаслись терпением. Не помню сейчас, кому из нас пришла в голову идея организовать в нашей четвертой эскадрилье драматический кружок, но приняли мы ее охотно. Жена одного из техников, бывшая артистка, работавшая в канцелярии тыла, вызвалась руководить самодеятельностью и предложила поставить чеховского "Медведя".

Мне досталась роль слуги. Много было хлопот, треволнений. Трудно было из безусого, розовощекого юнца преобразиться в пожилого, флегматичного и забитого лакея. Но руководительница кружка добилась своего. Я вошел в роль так, что близкие друзья не узнавали меня во время постановки. Маша, официантка, игравшая вдову-помещицу, никак не могла избавиться от украинского акцента, слово "медведь" она произносила "медвидь". На премьере артистка схватилась за сердце, когда Маша должна была произнести это медвидь. Однако девушка не подвела. Слово прозвучало чисто по-русски. Клуб – такая же землянка, только без нар, гремел аплодисментами. Частично виновником их был и я. Слуга получился натуральный.

"Медведь" прославился на всю округу. После празднования 24-й годовщины Октября нас, что называется, разрывали на части. И самодеятельный кружок начал выезжать в другие подразделения.

…А с фронта приходили вести одна другой тревожнее. Гитлеровские дивизии рвались к стенам Москвы, их воздушные стервятники засыпали бомбами наши города. Здесь, в приволжских степях, царила тишина. Но рев вражеских бомбардировщиков, зловещий свист бомб и плач осиротевших детей мы слышали сердцами. Жили только одним – скорее на фронт, в бой! Какое это счастье поймать в перекрестье прицела желтобрюхую тушу с крестами на крыльях и давить, давить на гашетки, пока пламя мести не смахнет стервятника наземь.

Ожидание становилось мучительным.

Однажды наш комэск пообещал командиру соседней эскадрильи устроить вечер самодеятельности, поставить прославленный водевиль "Медведь". Вызвал нас к себе, в отдельную комнатушку с крошечным оконцем, и сказал:

— Собирайтесь к соседям. Надо выступить. Очень просили.

И тут я решил показать характер. Насупился, сделал непроницаемое лицо и заявил:

— Я не гастролировать в авиацию пришел. Не водевили играть. Приказание ваше выполню, поехать поеду, но играть не буду! Не буду, пока не назначите в группу переучивания!

— И я тоже! — пробурчал сержант технической службы, коренастый, широкий в плечах тридцатилетний блондин, игравший главного героя пьесы.

Капитан оторопел.

— Да что вы, ребята?! Я же обещал. Народ там собрался. А на фронт еще успеете. Это вам не к теще на блины… Самолет и мотор вы уже освоили, подойдет очередь, зачислю в группу переучивания.

Но мы стояли на своем: или назначайте в группу, переучивания, или не видать вам больше "Медведя". Комэск уговаривал, приводил всевозможные доводы, убеждал. Мы замерли навытяжку и молчали.

Наконец капитан внимательно осмотрел меня с ног до головы. Не спеша прошелся взглядом по моей худенькой фигуре в яловых сапогах и сером меховом комбинезоне, по мальчишескому подбородку, которого еще не касалась бритва, поймал решительность в глазах и вздохнул. Потом он неожиданно рубанул рукой воздух и глухо, в три приема, проговорил:

— Ладно. Так и быть. С завтрашнего дня начнете.

Во мне ликовала каждая клеточка. Як, долгожданный як стал не мечтой, а явью. Никогда я, наверное, не играл на сцене с таким подъемом, как в тот вечер…

Очередь на завтрак на этот раз занимать не потребовалось. Назначенных на полеты кормили вне очереди. Вдевятером, сдерживая нетерпение, отправились по мягкому снежку на аэродром. Восторгаться не полагалось, тем более что инструктор разговаривал с нами с легкой усмешкой бывалого аса, хотя был чуть постарше меня. А так хотелось пуститься в пляс или выкинуть еще какую-нибудь штуку!

Пришлось здорово померзнуть, пока подошла моя очередь. Лейтенант слетал с одним, другим, третьим… Затем дозаправили самолет. Инструктор очень долго, как мне показалось, курил, словно испытывал мое терпение. Наконец он бросил окурок и бесстрастно сказал:

— Твой черед, Михайлик.

Стараясь унять волнение, я надел парашют, сел в переднюю кабину…

Яковлев рвется вперед, стоит только легко нажать на сектор газа. Тебя плотно прижимает к спинке сиденья. Вот это скорость!

Полет по кругу завершен.

— Ну как? Все понял? — также бесстрастно спросил инструктор.

Не только понял, но, кажется, сердцем прирос к новой машине.

— Так точно! — выкрикнул громче, чем следовало. Лейтенант понимающе улыбнулся.

После третьего вывозного полета инструктор коротко спросил:

— Полетишь с командиром эскадрильи на поверку. Уверен в себе?

Конечно же уверен!

Зачетный полет прошел, как говорят, без сучка и задоринки. Так мне, сержанту, доверили первоклассный истребитель.

Самоуверенность подтолкнула меня на рискованный эксперимент. Дело в том, что среди некоторой части наших летчиков было распространено мнение, будто Як-1 невозможно посадить с неработающим мотором. Кое-кто авторитетно утверждал, что при выбирании угла планирования истребитель делает некоторую осадку и, если не увеличить газ, теряет скорость. Не имея запаса высоты, в этом случае машина может разбиться.

Я не верил. И вот, ни с кем не поделившись замыслом, во время третьего самостоятельного полета решил опровергнуть это мнение. Пилот должен знать возможности своей машины, верить в нее. Как же так, — рассуждал я, — разве конструктор не учел, что в бою обязательно стреляют, причем стремятся попасть именно в мотор? Выходит, если снаряд повредит двигатель, то не будет никакой возможности спасти машину. А не распустили ли этот слушок люди, которым туговато давался новый истребитель?

На четвертом развороте полета по кругу, после уточнения расчета на посадку, я убрал обороты мотора. Холодок сомнения закрался в душу, засосало под ложечкой, рука несколько раз ложилась на сектор газа. Совершенно ясно, что в расчете на посадку допустил ошибку. Однако волнение унял.

Вот уже машина подведена на высоту выдерживания и несется буквально в нескольких сантиметрах от снежного покрова. Нет, эксперимент нельзя прерывать. Коснувшись лыжами снежного наста, Яковлев плавно катится по посадочной полосе. Кажется, все нормально! И тут подвернулась левая лыжа. Пробежав еще несколько метров с задранной левой плоскостью, самолет остановился у посадочных знаков.

За самовольство мне объявили пять суток ареста с содержанием на гауптвахте. Наказание не было обидным. Куда сильнее оказалось чувство удовлетворения: я доказал на практике, что посадку Як-1 производить можно без увеличения оборотов на выравнивании.

Кстати, этот эксперимент позже пригодился мне в боевой обстановке. И не только мне, но и моим боевым товарищам.

И вот я снова на знакомом аэродроме. Здесь почти ничего не изменилось, только летняя пора как бы омолодила округу, сделала ее более привлекательной, приятной глазу. Зелень еще не успела выгореть от солнца, и людям, привыкшим видеть на фронте истерзанный лак земли, было отрадно.

Как и прежде, летный состав готовился в тех же авиаэскадрильях, затем поступал во вновь сформированный полк или ту часть, которая прибыла на пополнение.

Пока устраивались организационные дела, меня и еще троих летчиков направили в местный дом отдыха, что километрах в пяти от аэродрома. Это была простая трехкомнатная крестьянская изба с высоко поднятым фундаментом. Народу здесь немного, кормят сытно и вкусно. Где же, как не в этой тихой деревушке, можно отдохнуть от фронтового грохота и дорожной суеты, полюбоваться природой, увидеть своими глазами, как живет и работает народ в глубоком тылу.

День-другой мы отсыпались. Потом лейтенант Поселянов предложил сходить на рыбалку. Речушка рядом. Вместо лесы обыкновенная нитка. Крючков же наделали в деревенской мастерской, а удилища срезали на речном берегу.

Соорудив снасти, пристроились у старой ивы, наклонившейся до самой воды. Тишину изредка нарушает дергач, окликающий куда-то запропастившуюся подругу. Следом, как бы выходя на смену, начали перекличку перепела: фить-фидем, фить-фидем. Вокруг нас, попискивая, летали трясогузки. Сначала они тревожились о своих птенцах, раскрывавших большие желтые рты. Потом, убедившись в нашем миролюбии, успокоились и начали ловить мошкару.