Донская рана - Александр Александрович Тамоников Страница 7

И еще одна неприятность ждала Глеба после того, как у его постели собрался целый консилиум. Когда приглашенные специалисты узнали, что этот необычный больной пользуется в госпитале правом на прогулки, они пришли в ужас. Какие могут быть прогулки при таком наборе возможных недугов? Светила немецкой медицины строго предписали доктору Вольфу отобрать у ефрейтора Кнехта разрешение на прогулки. И это разрешение было отобрано. Начиная с 14 января Кнехт уже не мог покидать стены госпиталя.

Ефрейтору Кнехту этот факт, может быть, был не так важен. А вот для капитана Шубина это стало большой проблемой. Зачем оставаться в госпитале, если нельзя добраться до источников информации, до своей рации, нельзя передать информацию полковнику Уколову? Пребывание в госпитале в таком случае теряло для Шубина всякий смысл. Врачи его словно в тюрьму посадили. Но он не хотел сидеть в тюрьме.

И Шубин решил, что в таком случае он, пожалуй, перестанет повышать у себя температуру и даст немецким врачам себя вылечить. Он перестал использовать методику, которой его научил индийский специалист. Результаты не заставили себя ждать: раненый пошел на поправку. Врачи торжествовали победу. При этом они уже не настаивали на немедленной выписке Кнехта из госпиталя, на его возвращении на фронт. Теперь они хотели получше изучить его загадочный организм.

Все получалось так, как и хотел Шубин. За одним маленьким исключением: врачи категорически не разрешали ему покидать стены госпиталя. Когда «ефрейтор Кнехт» попытался заговорить о получении такого разрешения, поднялась настоящая буря.

– О каких прогулках вы говорите, ефрейтор? – возмущался самый авторитетный среди немецких врачей пожилой доктор, похожий на профессора. – Вы несколько дней находились на грани смерти! Мы до сих пор не знаем, почему ваш организм так реагирует на лекарства! Вы должны находиться под непрерывным наблюдением специалистов! Так что мой ответ – нет и еще раз нет! Никаких прогулок до самой выписки!

Шубин не стал спорить с профессором. «Ладно, это мы еще посмотрим, – подумал он. – Не хотите меня отпускать официально по документам – я и без всяких документов найду способ отлучиться. Так даже лучше – не надо будет спешить в пивную, поить этого Вольфа».

И Глеб стал действовать иначе. Он заметил, что самый большой промежуток между визитами в палату медсестер с таблетками приходился на время между полуночью и тремя часами ночи. Три часа времени, в общем, было немного. Но их хватало, чтобы добежать до сарая, где была спрятана рация, и передать заранее приготовленное сообщение. Поэтому Шубин, вооружившись обыкновенной вилкой, захваченной из столовой, заранее открыл оконную раму в конце коридора на втором этаже. И ночью, когда жизнь в госпитале на время замирала, ему нужно было лишь быстро одеться, открыть окно и спуститься по водосточной трубе со второго этажа на землю. Особой охраны в госпитале не было: никому здесь не приходило в голову, что раненые немцы захотят тайком отлучаться в город, где жило ненавидящее их население. Поэтому Шубин незамеченным спускался на землю и отправлялся к месту, где была спрятана рация. Там он осуществлял передачу и снова возвращался в госпиталь, на свою койку.

Однако у этого способа действий была своя уязвимая сторона. У Шубина никак не получалось встретиться со своими информаторами. Дорожный мастер Чижов никогда не работал по ночам. А Аня Мухина, может, и работала в ночную смену, но Шубин во время последней встречи не успел ее предупредить о новом режиме встреч. Так что для обоих агентов советской разведки их резидент просто пропал. Оба могли только гадать, что с ним случилось. Так что пока Шубин снова вернулся к сбору данных в стенах госпиталя – у новых, только что поступивших с фронта раненых. Но это были не те данные, которых ждало от него командование.

Надо было что-то решительно менять. «Легенда с ефрейтором Кнехтом, конечно, хорошая, – размышлял Шубин. – Но, кажется, она исчерпала свои возможности. Некогда мне у них на койке валяться – там, на фронте, ждут моих донесений. Нужно придумать что-то другое. Но что?»

Он усиленно думал, перебирал один за другим разные варианты, как собирать более ценную информацию. И в конце концов придумал дерзкий, почти безумный план…

Глава 4

Раз в несколько дней, обычно поздно вечером, к госпиталю подъезжал длинный черный лимузин, из него выходил лощеный офицер, тоже весь в черном, с нацистской повязкой на рукаве, и направлялся в госпиталь. Это был военный комендант Ростова группенфюрер Алоиз Шнейдер. Как понял из разговоров врачей ефрейтор Кнехт, эсэсовец страдал пороком сердца и должен был регулярно проходить обследование. Шнейдер, с его заболеванием, мог бы вообще не служить в армии. Но он нес службу по идейным соображениям – он был всей душой предан фюреру и хотел послужить великому рейху.

Шубин, с его привычкой все замечать и все запоминать, запомнил и группенфюрера с его пороком сердца. У него была особая причина обратить внимание на этого эсэсовца: группенфюрер Шнейдер был внешне похож на самого Шубина. И рост у них был одинаковый, и волосы одинаково черные как смоль. Вот только у Шубина с сердцем все было в порядке, во всех смыслах этого слова.

Позже, как раз в те дни, когда ему надо было принять решение о том, как быть дальше, Шубин ненароком услышал разговор врачей о группенфюрере. Один из них сказал, что на днях комендант Ростова уедет в отпуск в Германию. «Это будет большое счастье для всего персонала нашего отделения кардиологии, – сказал врач. – Потому что этот Шнейдер – сущее бедствие. Никогда еще не встречал такого злобного, неблагодарного типа. Он все время отчитывает медсестер, хамит им, делает бесконечные замечания. Хотя они делают все так, как нужно. Хорошо, что он уедет, и целый месяц мы не будем его видеть!»

Шубин запомнил эти слова. И постепенно в его голове сложился план. В тот же день он прогуливался около операционной. Конечно, больным здесь нечего было делать, и кому-то другому давно бы сделали замечание. Но ефрейтора Кнехта в госпитале все знали, он был очень любезным, приятным человеком, и ему никто не делал замечаний. Улучив момент, когда в операционной никого не было, Кнехт нырнул туда и взял из шкафа длинный хирургический скальпель. Он бы,