Илья Васильев - Александр Печерский: Прорыв в бессмертие Страница 8

Видимо, мои слова повлияли. Все опять взялись за работу.

Вечером я встретился с Борухом. Он начал с того, что мои слова в женском бараке «о себе мы сами должны позаботиться» произвели сильное впечатление. Все поняли мою мысль. Но в тот момент в барак вошел высокий худой капо Бжецкий. Всегда у него прижмурен один глаз.

Борух забеспокоился:

— Это нехороший человек. Его надо остерегаться.

— А у меня нет причин остерегаться. Я ничего не собираюсь делать, кроме того, что мне приказывают.

— Я понимаю. Вы должны так ответить. Но мы все-таки должны договориться, — сказал Борух.

— Френцель как-то дал понять, что имеются указания Гитлера оставить определенный процент евреев. Мы, рабочие лагеря, наверно, входим в этот процент. Представьте себе, что имеются такие дураки, которые верят этому. Насколько я понимаю, вы не будете сидеть сложа руки. А подумали вы, что с нами будет, если вы сбежите? Немцы не допустят, чтобы тайны этого лагеря смерти дошли до мировой общественности. Если кто-то покажет дорогу к бегству, так нас всех ликвидируют, это ясно.

— Скажите, вы давно уже здесь в лагере? — спросил я.

— Около года.

— Значит, вы тоже верите немцам, что вас не убьют. И я так же верю, как и вы. Почему же вы думаете, что я собираюсь бежать?

— Не спешите, — схватил меня за руку Борух. — Подождите еще минуту. Вас удивляет, почему мы до сих пор не бежали? Так я должен вам сказать, что мы об этом не раз думали, но не знали, как сделать. Вы — советский человек, военный, берите это на себя. Скажите, что делать, и мы вас послушаем. Я понимаю, вы боитесь меня. Мы так мало знакомы. Но, так или иначе, мы должны договориться. Давайте играть в открытую. Вы же сами не будете бежать, оставив нас здесь на произвол судьбы.

— Но вы ведь находитесь здесь больше года. Что вы сделали?

— Я вам доверяю. Делали… Но нам нужен такой человек, как вы, мы хотим, чтобы ваш товарищ Шлойме Лейтман тоже вошел к нам в комитет.

Я взял его за руку.

— Значит, в лагере есть подпольный комитет?

— Нет, но имеется группа. Она мне поручила связаться с вами.

— Кто туда входит?

— Кроме меня те, кто работает вместе со мной во втором лагере: старший швейной мастерской Юзеф, сапожник Якуб, столяр Янек.

Какое-то время я смотрел на него. Он стоял против меня — невысокий, плотный, умное, серьезное лицо. Он мне понравился.

— В любом случае, я вам благодарен за предупреждение о Бжецком, — сказал я. — Вы уже давно в лагере. Может, знаете, как заминировано поле за оградой, как час-то и в каком порядке?

Оказалось, что лагерники, в том числе и Борух, помогали копать ямки для мин. Мины расположены в шахматном порядке.

— А что это за двухэтажная развалина стоит по ту сторону заграждений? Это не замаскированный наблюдательный пункт?

— Думаю, что нет. Когда-то там была мельница.

— Борух, скажите, вы тоже заметили, что немцы не доверяют охранникам?

— Конечно, когда они отправляются на пост, им выдают только по пять патронов. Немцы держат патроны в помещении коммутатора, недалеко от центральных ворот. Там стоит немецкий охранник. Если требуется еще что узнать, скажите, мы всё сделаем.

— Наблюдайте за мельницей, ходит ли кто-нибудь туда. Это можно сделать с чердака столярной мастерской. Проследите, происходит ли смена караула всегда в одно и то же время. В дальнейшем будем встречаться с вами в женском бараке, у Люки. То, что она не понимает по-русски, может, и лучше.

Потом я пошел в женский барак. Обитатели барака сидели на нижних нарах. С ними проводили время «восточники» — так звали советских. Люди изголодавшиеся, утомленные от непосильного труда, исполосованные кнутами, обреченные на смерть. Но стоило им немного отдохнуть, как наступало оживление, особенно здесь, в обществе женщин. Каждый старался распрямить спину, глаза блестели, раздавался смех, повсюду слышались оживленные разговоры.

О чем только здесь не говорили… О войне и как пойдут дела на фронте, о странах и городах, о науке и технике, о театре, музыке, литературе, о противоречиях человеческой природы, о будущем. Здесь смеялись и плакали, целовались. И оживали давно забытые чувства: любовь, ревность и другие переживания — всё, чем живо человеческое сердце.

Мы подошли к Люке. В ней было что-то такое, что вызывало к себе доверие. Оказалось, она из Голландии. Мне только неясно было, как мы поймем друг друга. Но тут же я подумал, что, может быть, для начала это и лучше. Сидя возле нее, я смогу разговаривать с людьми свободно обо всем, что мне нужно. Мы разговорились. Я говорил по-русски. Люка по-немецки. Шлойме — на идиш. Так что беседовали с Люкой через него, и нередко получалась забавная путаница, что вызывало смех, и у нас, и у тех, кто сидел поблизости и слышал наш разговор «втроем».

С этого времени мы стали видеться с Люкой каждый вечер. Понемногу мы научились понимать друг друга. С одного моего слова она догадывалась, что я хочу сказать. Несмотря на свою молодость, она уже многое пережила.

5 октября

Прошло несколько тяжелых дней, в течение которых прибыло два новых эшелона с жертвами. Опять гоготали гуси. В один из таких вечеров сидели мы с Люкой во дворе на штабеле досок. Она много курила. Я ее спросил: — Люка, сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— А мне тридцать пять, ты могла бы быть моей дочерью. Я гожусь тебе в отцы, поэтому ты должна меня слушаться.

— Пожалуйста, я готова.

— Брось курить. Мне это неприятно.

— Не могу. Нервы. Знаешь, что это такое?

— Нервы и по-русски тоже нервы. И не нервы виноваты в этом. Это плохая привычка.

— Не говори так. Ты знаешь, Саша, где я работаю? Во дворе с кроликами. Двор перегорожен деревянным забором. Через щели забора я вижу всё… Сперва выпускают сотни гусей. Они идут так величаво… За гусями часами тянутся голые, сгорбившиеся люди — мужчины, женщины, дети. Их гонят партиями, по восемьсот человек сразу — туда, в третий лагерь, к кирпичным зданиям. Когда они туда входят, за ними закрываются железные ворота, затем включается дизель и начинает поступать газ… Я смотрю, меня трясет как в лихорадке, но я не могу оторвать глаз. Иногда некоторые спрашивают: «Куда нас ведут?» — словно их кто-то слушает и может им ответить… А я дрожу и молчу. Крикнуть, сказать им, что их ведут на смерть? Разве этим я помогу? Наоборот, так они идут хотя бы без слез, без криков, не унижаются перед убийцами. Но это так страшно, Саша, так страшно…

В этот вечер Люка рассказала…

Она не голландка. Она еврейка из Германии. Они жили в Гамбурге. Ее отец был видным немецким революционером. Когда Гитлер пришел к власти, отца хотели арестовать, но он скрылся. Мать пытали, требовали, чтобы она указала, где скрывается муж, чтобы назвала людей, посещавших их дом. Того же добивались от Люки, угрожали пытками. Она плакала. Но немцы от них ничего не добились. С помощью друзей отца по партии мама с детьми переехала в Голландию, а спустя некоторое время приехал туда и отец. У них был радиоприемник, по вечерам в их доме собирались люди и слушали передачи из Москвы. Потом немцы оккупировали Голландию, и отец опять бежал. А мать и Люку с двумя ее братьями арестовали и привезли в Собибор. Братьев убили, а они с матерью живы, работают.

— Саша, скажи, вот здесь мы и закончим свою жизнь?

7 октября

Я через Шлойме передал Боруху, что хочу его видеть. Он явился, и мы с ним сели играть в шахматы. Во время игры я его расспросил об организации охраны. Борух дал мне полную информацию. Далее я его спросил, имеет ли он в швейной, сапожной и столярной мастерских и втором лагере верных людей, на которых можно опереться.

— Вы только скажите, когда и где, и все будет сделано, — был ответ Боруха.

— Я имею в виду два варианта, — сказал я. — Первый: прорыть из столярной мастерской тоннель диаметром в 75 сантиметров и выйти по ту сторону проволочных заграждений. Длина тоннеля должна составить 85 метров. На эту работу потребуется двенадцать-пятнадцать дней. Сложность этого варианта в малой его пропускной способности. При необходимости пропустить через этот тоннель за одну ночь несколько сот человек неизбежно возникнут споры между лагерниками, что может привести к провалу. Второй вариант — напасть и уничтожить немецких офицеров, управляющих лагерем. Для этого требуется, чтобы в кузнице было изготовлено семьдесят ножей. Я их раздам наиболее сильным, и в случае провала у нас будет чем обороняться. Для организации всего этого дела необходимо, чтобы я и Шлойме работали в столярной мастерской. Отсюда нам удобнее наблюдать и действовать.